Не страшно

Будь на это его воля, поле для битвы было бы совсем другим. Черно-белое, искалечено-целое, оно было слишком открытым пространством для боя, слишком захламлённым и разбитым, слишком далёким от замка на Угрюмом Бреге... Слишком много "слишком" для одного такого важного, предсказанного ещё давным-давно дня. Стейн прекрасно знает, что взывать к благоразумию Красной Королевы бессмысленно и опасно, а потому стоит лишь получше нацепить на лицо покорность, да проверить кинжалы на поясе и в сапоге. Илосович никому не признается, даже самому себе, но он боится, глядя на тёмные тучи над монохромным полем. Руки не дрожат уже несколько десятков лет, хотя за немое разрешение Королевы не снимать перчаток он безмерно благодарен. Ей бы не понравился холод его обычно горячих ладоней, поднялся бы крик... Дальше либо казнь, либо позор перед подчинёнными картами. Битва начинается резко, противореча всем правилам тактики боя и военным постулатам. В этой бессмысленной толчее, начатой рыжим безумцем Хайтоппом, ни развернуться, ни оглядеться, а белые кольчуги пешек сплетаются с алыми латами карт. И вырваться из этого водоворота всполохов не получается совсем. Единственное яркое пятно в этом молочно-красном мареве сверкает темной лазурью камзола, крепко сжимает слишком большой клеймор и вертится юлой, в попытках взять разгон. Стратегия неплоха, в этом не откажешь, особенно когда несколько раз Валет едва успевает уйти с траектории свистящего у самого лица лезвия. Но Хайтопп устаёт, размах уменьшается и теперь очередь рыжего становиться в оборону, сдерживая напор меча из чёрной стали. Стейн шипит сквозь зубы и скалится, чувствуя, как опускаются чужие руки под весом двух мечей. Соперник скоро сломается, не выдержит, сдастся... Темнота появилась резко, мгновенно залила своей по-чернильному плотной пустотой и скрещённые мечи, и тёмные от ярости глаза Шляпника, и солнечный блик, отразившийся от странного тонкого луча металла. Боль, почему-то, пришла позже. Задержавшись чуть меньше чем на миг, она прошила череп насквозь и голодным Брандашмыгом вгрызлась в затылок. Захотелось взвыть и свернуться, сжаться песчинкой под сотнями пар ног. Потому что они пыль, мелкое крошево на монохромном мраморе, не чувствуют боли. А он, Илосович Стейн, чувствует, и эта отвратительная способность, по недоразумению доставшаяся ему, ещё никогда не приносила Валету Червей ничего хорошего. В голове звенело и будто взрывалась разнокалиберная шрапнель. Тело вдруг стало слишком тяжёлым, неподъёмным на несколько мгновений... Когда вспышка боли чуть гаснет, он с удивлением ощущает, что спину холодит твёрдый камень, а щиколотка левой ноги ноет явно не от неудачного выпада. Инстинктивно взметнулись руки, прикрывая шею в отчаянном защитном жесте. В ладони тут же упирается тяжелый кончик чужого меча, скользит по плотной коже перчаток, дрожит и пляшет из стороны в сторону – безумцу не хватает сил и опыта удержать ровно увесистый двуручник. Стейн уверен – уклониться у него нет ни единого шанса. Слезящийся закрытый глаз болит от любого намёка на движение, оружейная сталь вот-вот проткнет перчатки, а с ними и тонкие кости пальцев. Они жалобно хрустнут, затем треснет сломанный кадык и рыцарь просто захлебнется кровью, которая неминуемо хлынет в распоротую клинком гортань и запузырится, мешаясь с судорожными вдохами-выдохами. Вдалеке кто-то кричит: "Голову с плеч!", и для Илосовича этот крик – сигнал. Сейчас. Сквозь сжатые зубы он делает резкий вдох, замирает в ожидании. Почему-то именно в данный момент в голове всплывает до ужаса глупое желание узнать, какого цвета будут глаза напротив. Сузятся ли они в сытом довольстве или распахнутся в удивлении от простоты убийства? Стейн открывает глаз... ... Чтобы задохнуться застрявшим в горле вопле. Вокруг него – все та же тьма. Она гуще и чернее темноты в самом худшем карцере замка на Угрюмом Бреге, глубже старого колодца в родительском поместье. А ещё кажется, что от неё несёт зимней стужей. Или Илосович просто свихнувшийся от шока и боли псих. Уши затапливает нежданная тишина и в этой тишине слышно, как катится, подпрыгивая, что-то тяжёлое и мягкое. Звук объёмный, почти осязаемый, он становится громче, ближе, и останавливается совсем рядом, в нескольких шагах, заменяясь металлическим звоном у уха. Он слышит, как куда-то уходит Шляпник, кричит Ирацибета и ропщет красное войско, отказываясь подчиняться уже бывшей Королеве. Однако Стейну, что едва выпрямился и кое-как опирается на согнутое колено, на это все равно. Стейн дышит рвано, едва хватая губами воздух и тут же с ним расставаясь, задыхаясь в подступающей к горлу панике. По лицу течёт что-то тёплое - оно чуть теплее слёз и намного легче крови. Когда до Илосовича доходит, что ЭТО*, его колотит от ужаса. Перчатки слетают с рук в одно мгновение, пальцы испуганно тянутся к глазу, следуя по влажной дорожке на щеке. Нижнее веко щекочет подушечки прозрачными ресницами, но Валет боится продолжить путь. Нужно лишь слегка надавить на тонкую полоску кожи, отделяющую шарик глаза от внешнего мира. Нужно, и так страшно. Жать даже не приходится. От рефлекторного смаргивания, из-под век течёт сильнее, а пальцы словно проваливаются глубже в глазницу... Он не помнит, что было дальше. Просто в один момент чувствует жёсткие руки на плечах и запястьях, а горло почему-то дерет, будто туда засыпали песка. Колени упираются в острое крошево, и над головой голоса - знакомые и не очень, - шепчутся: - ... такое бывает... - ...  он спятил... - ... ак это случилось?.. - ... видать от горя так... - ... совсем слепой?.. - Гляди, затих... Стейн опускает голову и отчаянно хочет смерти. В голосах он слышит жалость и от этого противно до дрожи, до вязкой горечи на корне языка. Он рискует заговорить и удивляется тихой хрипоте, вырывающейся их его горла. - Ваше Величество... Осмелюсь просить Вас... о милости... Илосович давится кашлем, осознавая, что в те мгновения беспамятства почти сорвал голос. Это неожиданно и неприятно, но чуть более неожиданно кто именно ему отвечает. Хотя что может быть удивительного в том, что Мирана Мрамориал уже вжилась в роль правителя? - О какой милости ты просишь, Валет Илосович Стейн? С рук исчезают тяжёлые ладони. Мужчина растирает ноющие запястья и язвительно фыркает. Действительно, как великодушно освободить беспомощного слепого от охраны. Всё равно ничего опасного другим он уже не сможет сделать. Валет поднимает лицо и слышит испуганные охи толпы. Любуйтесь, господа и дамы, пока не поздно. Любуйтесь на дело рук своих и бойтесь, потому что люди существа изворотливые. - Я прошу Вас... о бездействии. ... Он не видит, но слышит, как ёрзает чуть в стороне Шляпник, чувствует на своём законном месте изогнутый кинжал. Интуитивно Стейн поворачивает голову, окликая : - Хайтопп! Закончи то, что начал. Толпа молчит. Молчит Террант Хайтопп. Молчит Белая Королева и её объединенное войско. Не нужно быть гением, чтобы знать - все взгляды на шахматном поле прикованы к рыжему недоразумению. Илосович вздыхает тяжело да криво усмехается, нарушая повисшую тишину. - Так и знал. Тогда придётся как обычно... Самому. Умирать страшно. Его так учили в детстве и юности, это говорили отец, наставник и первый командир. Но сейчас Стейн знает, что может быть страшнее в сотни, если не тысячи, раз. Кинжал выходит из ножен без затруднений, взлетает в коротком взмахе, чтобы через секунду пробить чешую стали и впиться в ногу стражнику-пешке за спиной. Следующий взмах заканчивается в чьём-то плече. Подняться на ноги сейчас не составляет труда, и кто он такой, чтобы этим не воспользоваться? Илосович Стейн кружится на месте, полосуя попадающих под руку воинов обеих армий. Он не безумец и не дурак, но ума у него хватает, чтобы осознать одно-единственно важное. Будущего у него нет. Так смысл покорно ждать дряхлой старости и смерти неизвестно как и где? Он успевает ранить ещё нескольких солдат, обернуться и почувствовать боль и тяжесть слева между рёбер. Дышать тут же становится труднее. Слева доносится истеричное бормотание Шляпника: - Нет... Нетнетнетнетнетнетнетнетнет!!! Что ж, видимо на судьбе у него написано умереть от руки Безумного Шляпника. Стейн припадает на колено и, как падающая башня, заваливается на бок. Сердце бьётся часто-часто, быстрее чечёточного ритма, голова кружится, дыхание срывается. Валет улыбается. Вокруг него - вопли Ирацибеты и причитания "победившей" стороны, стоны раненых и собственное булькающее дыхание. Он, должно быть, гротескно смотрится сейчас: с пропоротым вытекшим глазом, в крови и пыли, с мечом в груди, слишком высокий и длинный для обычных людей Подземья. Эдакое сраженное героем чудовище из старых детских сказок, что вот-вот испустит последний вздох, после чего все будут счастливы и всё, наконец-то, станет на свои места. Илосовичу Стейну теперь умирать не страшно. Илосовичу Стейну теперь страшно жить таким, каким он сейчас умирает. И не только из-за полной слепоты. Валет Червей знает, что павших в неравном бою уважают, даже если ты - злейший враг. А вот предателей и проигравших - нет.