Я умирал во сне; реальность длилась

Роман неодобрительно смотрел на руку на своем колене. Он, все-таки, меньше всего любил эти вот «нежности», в особенности, когда они проявлялись прилюдно. Хоть и свидетелям, по большей части, было наплевать, хоть в десна друг друга засосите, ничего не поменяется. Роман ой как к этому всему не привык. У него ощущение одной сплошной наебки, будто сейчас их повяжут или, как минимум, закидают камнями. Ведь любить кого-то — это преступление, да? Роман был отъявленным рецидивистом. Но всем по-прежнему было наплевать, а рука с колена переместилась на ладонь, крепко сплетая пальцы. Роману хорошо и спокойно. Чувство новое, местами необычное, но и к нему, наверное, реально привыкнуть. Человек рядом с ним кладет голову на плечо. По-прежнему невозмутимо, и все еще жутко уютно. Наверное, так и должно быть, когда ты счастлив. *** Будильник — это определенно задумка Сатаны. Роман зажмурился, выключая эту ненавистную тарахтелку. Новый день не приносил ничего хорошего уже с месяц. И дело не в том, что его жизнь была какой-то не такой. Ладно, и в этом тоже. Дело в том, что уже месяц Роману снился один и тот же сон. Дело в том, что уже месяц Роман проводил день в европейском городе N, держа за руку человека, с которым он никогда не будет вместе. Дело в том, что уже месяц Роман видел со стороны свое счастливое будущее. То, которого у него никогда не будет. И, просыпаясь каждый день, на протяжении месяца в пустой постели, под звуки ненавистного будильника, Роман понимал, что это все обман. Маринато Гильерме никогда не будет тем человеком, который в здравом уме взял бы его за руку. Да и не нужно этого Роману. Не нужно. *** Вокруг было столько разных людей, и всем им было все равно. Роман светился от счастья, казалось, своей энергией мог озарить все вокруг — а никто не обращал внимания. Это было одновременно странно и прекрасно, но, по факту, ему не нужны были чужие взгляды. Он не собирался ни на кого опираться. Просто чувствовать чужую ладонь в своей руке — единственное, что было ему необходимо. — Не хочу просыпаться, — сказал он глядя в чуть улыбчивые глаза. — Но тогда ты потеряешь это ощущение, если получишь сразу все, что хочешь. — Ебать, ты даже во сне умудряешься меня выбешивать. Маринато засмеялся, и от этого смеха тепло мерно разлилось по груди. Как будто Роман находился в какой-то романтической комедии и все было так и задумано. *** — Когда-нибудь, я выкину тебя нахуй, — сказал Широков, смотря на трезвонивший телефон. Не выкинул бы, конечно же, но так успокаивать себя было куда приятнее. Он опустил ноги на пол, потягиваясь. И спал, вроде бы, положенные восемь часов, но отдохнувшим себя не чувствовал, скорее наоборот. И непреодолимое желание вернуться — давило где-то в районе затылка. Это сон. Просто сон. Это ничего не значит. *** — Что мне нужно сделать, чтобы ты перестал мне сниться? — уточнил Роман, смотря на разношерстную толпу около фантана. Гиля обнял его со спины, положив подбородок на плечо. Это все казалось таким реальным, что в первые разы он правда в это верил. — Тебе нужно просто этого захотеть. — Я хочу этого. — Все еще неубедительно. *** Жизнь шла своим чередом, и, несмотря на преследующие Романа сны, у него самого ничего не поменялось. Но у него появился Ренат. Солнечный мальчик, который больше всего на свете боялся летать и у которого была самая светлая в мире улыбка. Роман ненавидел себя за то, как Ренат ему улыбался. Казалось, внутри него что-то сгорело, и он просто не мог испытывать положительные чувства, даже понимая, что сейчас в его жизни все было хорошо. Если бы не эти сны… Он не мог абстрагироваться от всего того, что происходило вокруг, что происходило в его голове и из-за этого становился каким-то озлобленным. Непримеримым. Ему самому было стыдно за себя, но он продолжал. Словно тот факт, что ему было больно, означал, что больно должно было быть остальным. Если бы у Романа была возможность, он бил бы себя палкой каждый раз, когда гасил огонь в глазах Рената. Каждое его слово, каждое его действие приносило Ренату боль. Но тот любил его, безответно, наверное, и бескорыстно. Ренат в начале их отношений был словно котенок, который тянулся к теплу. Сейчас же он сам покрылся корочкой, которую сложно пробить. Он сам, будто бы смирился с тем, что все, что он заслуживал — это колкости и резкости Романа. О, как же он себя за это ненавидел. Романа тошнило от самого себя. Он хотел подойти к Ренату, настучать ему по лицу и закричать: «Неужели ты не уважаешь себя? Неужели ты не видишь, что всего этого ты просто не заслуживаешь?!» Но не мог. Роман был трусом. Он не мог отпустить мысли о Гильерме и не мог дать дышать Ренату, то изменяя ему, то ведя себя просто как последняя сволочь. А тот в него верил. Продолжал верить, несмотря ни на что. *** — Я ужасный человек, теперь я понимаю, почему ты приходишь меня наказывать. — С чего ты взял, что я тебя наказываю? — спросил Гиля. В его снах он говорил с еще большим акцентом, что делало его ужасно домашним. В его снах он также держал его за руку, в незнакомом городе. В его снах все по-прежнему было взаимно. — Потому что ты мне снишься, придурок. И потому что я делаю больно дорогому мне человеку. Гиля улыбнулся. Так улыбались воспитатели, видя, что ребенок обосрался и обмазывался своими же какашками. — Я прихожу в твои сны и больно делаешь ты, так что не пытайся все спихнуть на подсознание. В том, что ты такой засранец ответственность только на тебе. Роман скрипнул зубами. Ему бы послать его, да не может. Гиля не ушел бы. Это же его сон. *** — Я иногда задумываюсь, почему ты такой, — протянул Ренат, развалившись на кровати. — И почему я по-прежнему с тобой, но никак не могу найти ответа. — Тебе он будет не интересен. Роман делал хорошую мину, при плохой игре. Ведь он знал, что Янбаев точно видел, какой тот разбитый. Он чувствовал его состояние, потому что чувствовал схожие ощущения. Роман ненавидел себя за то, что невольно сам все портил, вымещая злость и обиду. Но ничего не мог сделать, а может, просто не пытался. *** Снова эта площадь. Снова эти люди, которым было все равно. Снова эта ладонь, крепко держащаяя его руку. Роман закрыл глаза, чувствуя чужое дыхание на своей шее, и медленно поднялся. — Надо пытаться жить реальной жизнью, — сказал он. — С реальными людьми. А тебя я в рот ебал. Он шел вперед, стараясь не оборачиваться, стараясь не видеть эту лукавую улыбку Гильерме, будто бы тот все понимал и так. Стараясь поверить в собственные слова. *** Роман повернулся на другой бок и притянул Рената к себе, утыкаясь носом в его затылок, чувствуя, как тот во сне крепко сжал его руку. Все изменится. Когда-нибудь, но обязательно изменится.