От ненависти до любви

Эти «выходные» встречи уже стали традицией команды: с субботы на воскресенье собирались в доме Хатаке, играли в настолки, другие игры, делились историями, новостями, накопившимися за неделю, готовили каждый раз что-то новое, порой и выпивали. Было в этих вечерах что-то особенное: атмосфера сближала, хотелось раствориться в душевных разговорах, дурных спорах, смеяться и наслаждаться моментом. Прошлые ссоры воспринимались уже с улыбкой, без всякого сожаления. Расходясь по домам, когда вновь предстояло распрощаться на неделю, Рин с надеждой смотрела на Какаши: вдруг поцелует. По-детски верила и ждала. Совсем как маленькая девчонка, глядела в эти безучастные холодные глаза, пытаясь уловить хоть какой-то намек, тепло, взаимность. Внутри все горело — Нохара сотни раз в кровати прокручивала эти моменты в мыслях, видела самые сладкие сны с ним. Сжимала своими хрупкими тонкими пальчиками одеяло, глотала непрошеные слезы. Каждый раз она смотрела на него, всем своим видом прося о заветном нежном касании губ, а он лишь махал ей рукой на прощание. Так и пролетали выходные, а затем снова неделя в госпитале. Приближающиеся выходные девушка ждала всей душой: на субботу выпадал день влюбленных, когда она в тайне от Обито могла бы признаться Какаши в чувствах, поделиться своей любовью, нежностью. Раны на сердце не затягивались годами, расходясь лишь сильнее. Субботний вечер выдался аномально морозным: леденящий ветер свистел за окнами, то и дело распахивая дверь. Обито, только-только добравшийся до дома Хатаке, сидел на ковре у камина, обхватив колени. Зубы стучали в бешеном ритме, а тело, охваченное холодом, потрясывало. — Ну и холодрыга, — едва выдавил из себя Учиха. — Отогреешься — приходи на кухню, ужин сам собой не приготовится, — только и прокричал Какаши в ответ на тихую жалобу друга. Смотря на покрасневшие руки, Обито недовольно закатил глаза: «Мог бы и плед дать, Бакаши». Наконец, немного прогревшись, мужчина отправился на кухню, где вовсю орудовал джоунин, успешно справлявшийся и без Учихи. Однако Хатаке моментально всучил товарищу миску с тестом, заставив того не спеша перемешивать массу. Время быстро утекало, мужчины почти заканчивали с готовкой, однако Рин никак не объявлялась. Нервно поглядывая в окно, Обито никак не мог усидеть на месте: вдруг с подругой что-то произошло? Волнение брюнета все сильнее подогревалось, ведь мороз знатно потрепал и его. «О себе бы так заботился», — вздыхал Какаши, глядя на неугомонного друга. Повисшее напряжение в комнате было прервано внезапным стуком в окно: Какаши, раскрыв ставни, вынул записку из когтей ястреба — Нохара изредка посылала письма с помощью птицы. Выражение лица джоунина резко переменилось, что вызвало еще большую тревогу у Обито. — Она написала, что все резко переменилось, — с досадой начал Какаши, — дежурный врач неожиданно заболел, и Рин придется заменять ее в выходные. Учиха сразу же поник еще сильнее: он привык к этим еженедельным встречам, а отсутствие подруги сильно скажется на обстановке. Однако делать было нечего, приходится довольствоваться тем, что имели. Не расходиться же, тем более, в такой-то мороз. Находиться вдвоем было совсем неловко: многие игры были рассчитаны, как минимум, на троих, новостей за неделю не накопилось, а разговор совсем не клеился. Рин сближала, и, словно солнце, согревала оледеневшие сердца друзей своим теплом. Грустить с этой милой улыбчивой девушкой было просто невозможно. Купленное саке так и стояло на столе, словно призывая к себе. Обито понимал, что делать нечего, и потянулся за бутылкой. Открыл: может так им будет о чем поговорить. Хатаке не оставался в стороне — присоединился сразу же. В комнате, оглушенной тишиной, находиться становилось совсем невыносимо: непрерывное молчание, сопровождаемое лишь потрескиванием поленьев да завывающим за окном ветром, проникало в душу, терзая своим безразличием. — Черт, а с тобой и в тишине комфортно, — Обито пытался хоть как-то разбавить затянувшуюся между ними паузу. — Может, тебе просто не о чем поговорить со мной? — А, может, ты уже снимаешь свою маску? Как можно откровенно общаться с тем, кто лицо-то свое скрывает, — оскалившись, с нотками нервозности бросил Учиха. — Не сниму. Дух абсолютного безразличия и некой издевки окутывал собеседника, словно яд отравляя изнутри. Злоба и агрессия все ближе подступали к брюнету, уже порядком уставшего от постоянных драм Хатаке. — Черт, ты такой придурок! Находишься в вечном трауре, в вечной трагедии, — уже не сдерживаясь, кричал Обито. — А у тебя много поводов для радости? — Я не хочу это продолжать. Тебе пора подумать о своем поведении, — вскочив с дивана, Учиха махнул рукой в сторону друга. — Тебе нужно остыть. Ты накаляешься словно огонь, прожигая все вокруг пустой обидой, — голос Какаши тоже срывался на крик, сопровождаемый неприязнью и отторжением. — А ты словно лед, такой же холодный и мерзкий, — Обито, совсем не держа себя в руках, язвил в ответ. Понимая, что находиться в этом аду у него больше не было ни сил, ни желания, он просто вышел из комнаты, сопровождая свой уход еще более резкими и разгоряченными обвинениями. В прихожей он уже накидывал на себя пальто, наматывал шарф. — Да стой, куда ты пошел? — облокотившись о дверной косяк, спрашивал Какаши, с насмешкой наблюдая за истерикой друга. — С тобой невозможно находиться. С самого детства, — приближаясь к Хатаке, пылко кричал Обито. — Знаешь, я порядком устал от этого, натерпелся. Я устал, — после этих слов мужчина, распираемый злобой, притянул к себе джоунина. Яростно, с напором, бешено целует друга, резким движением стянув маску вниз. Не понимая, что творит, Обито встречает ответ: рот Какаши приоткрылся, обхватывая верхнюю губу брюнета. Разорвав поцелуй, пепельноволосый пронзительно смотрит прямо в глаза. — Ты никуда не пойдешь. Моментально срывает еще не застегнутое пальто с плеч Учихи, сбрасывает намотанный шарф. Прижимая того одной рукой к стене, второй он хватается за подбородок: проводя большим пальцем вверх к губам, он оттягивает нижнюю, заставляя друга инстинктивно приоткрыть рот еще шире. Любуясь на нелепое выражение лица Обито, Хатаке чувствует, как желание оказаться с тем в постели одолевает его еще сильнее. Прикусывая мягкие, припухшие губы Учихи, он вбивает того в стену еще сильнее. Уносимые страстью, желанием, они чувствуют, что терпеть дальше становится невыносимо: сросшись в поцелуе, снося на своем пути вещи со столика, налетая на дверной косяк, роняя вешалку с одеждой, но не смея прервать слияние, доходят наощупь до дивана. Оказавшись на поверхности, Обито жадно присасывается к шее Хатаке: не обделяя ни одного участка, оставляет вишневые отметки, за что получает от своей жертвы беспощадный, совершенно безжалостный удар по ягодице. Взвыв от неожиданной мести, прикусывает еще сильнее. Не желая оставаться в стороне, Какаши хватается за шею Учихи: сжав в своей руки, стараясь не передавить, резво переворачивает пару, вдавливая тело друга во взъерошенную поверхность. Проникая ледяной рукой под водолазку, заставляет Обито содрогнуться. Оглаживая ладонью пресс, он с коварством взирает на друга: тот не в силах сдерживать возбуждение, прикусывает уже окровавленные губы, пальцами захватывая мягкую ткань, еще несколько минут назад идеально покрывавшую диван. Оттащив зубами черную ткань водолазки вверх, мужчина проникает языком в рот лежавшего. Опаленный жарким дыханием друга, Хатаке ухватывает бусинку соска, ловко покручивая меж пальцев, словно зная, как он любит. Мычание Обито превращается в протяжные, сдавленные стоны. Постепенно спускаясь рукой к паху, Какаши оттягивает молнию на ширинке вниз, Учиха стягивает с себя штаны. Оглаживая голень изнутри, пепельноволосый ловит содрогание друга, дергающего ногой. Оторвавшись от губ партнера, мужчина поспешно снимает свои штаны, высвобождаясь из остальной лишней одежды, пока Обито стягивая с себя белье. Смочив пальцы, Хатаке обхватывает пальцами головку члена друга, мгновенно получая награду в виде несдержанного всхлипа. Аккуратно вводит палец внутрь Учихи, напряженно сжавшего край дивана. Размеренно, неторопливо переходит к двум, затем к трем. Взгляд Обито прикован к Какаши: тот так сосредоточен, сконцентрирован. Сжатые губы, холодный взгляд слишком шли этому мужчине, брюнету казалось: он мог бы вечно смотреть на Хатаке. Читая во взгляде Учихи молчаливое согласие, пепельноволосый подносит член к сжатому колечку мышц и, совсем не спеша и притихнув, аккуратно, плавно вводит орган. Моментально чувствуя подкатившее желание ускориться, войти глубже, быть жестче, он холодно сдерживает охватывающие подступы. Лишь встречая покорный кивок со стороны брюнета, Хатаке продолжает движение внутрь. Чувствуя, что вечно нетерпеливый друг уже сам насаживается на орган, Какаши, теряя самообладание, резко входит до конца. Словно получив разряд, Учиха порывисто вздрагивает, получая заветное соприкосновение головки члена о простату. Начиная неспешно качать бедрами, Хатаке обхватывает бедра Обито, жадно сжимая в руках. Громкие шлепки соприкасающихся тел словно оглушают брюнета, который от учащенного, сдавленного дыхания, чувствует, как голова идет кругом. Переставая ориентироваться на слух и зрение, он просто отдается тактильным ощущениям. Какаши, чувствуя, как сносит его голову от пронзающих слух громких долгих стонов, ухватывает член Обито, быстрыми, проворными движениями руки доставляя брюнету еще большие ощущения. Выгибаясь в пояснице, как гибкая проворная кошка, тот просит партнера быть жестче, быстрее и грубее. Казалось, сердце уже не выдерживает такого потока ощущений, словно выскочит из груди, Учиха понимает: он готов отдаться еще большему накалу страсти. Хатаке, чувствуя, как ладонь заливается жидкостью, сопровождаемой протяжным вскриком друга, мгновенно кончает внутрь того. Обессиленно падая на диван, он притягивает второй рукой Обито к себе. Лишь через десять минут полностью отдышавшись, Какаши, прикусывая кожу на спине брюнета, спрашивает: — И что это такое было? Что за драма на пороге моего дома? — Накопилось, — тяжело дыша, отвечал Учиха. — Думал, ты все же снимешь маску, откроешься мне, а там и я тебя поцелую. — А кричать-то зачем? — Не могу я спокойным с тобой быть. — А говорил, и в молчании хорошо. — Не порти хоть сейчас момент, Бакаши, — повернувшись к Хатаке, посмеивался Обито. Неожиданно на кухне послышался шорох. — Это еще что? — напрягшись, прошептал темноволосый. — Мальчики, не пугайтесь. Мне нашли в больнице замену, и я сразу же рванула сюда, — донесся нежный голосок Рин. — Правда, я вошла, когда здесь было больно уж шумно, вы и не услышали. Возвращаться по такому морозу домой не хотелось, поэтому я тут на кухне и спряталась. Переглянувшись, Какаши и Обито уловили смущенное выражение на лицах друг у друга. — Не беспокойтесь, я не расскажу уж никому. Только не устраивайте теперь выходных без меня!