***
- Фу-ух. Парень тяжело выдохнул и согнулся в три погибели, упираясь руками в колени — уставшая спина нещадно ныла и совершенно отказывалась держаться прямо. К изнывающей спине добавились дрожащие ноги, онемевшие руки, кружащаяся голова и лёгкая, но от этого не менее неприятная, дезориентация. Он тяжело дышал и мысленно ругал себя за слабость. - Устал? — Ему показалось, что в голосе Шпиона прозвучало сочувствие, перемешанное с плохо скрываемыми нотками иронии. - Очень. - Это хорошо. — Тот удовлетворённо кивнул. — Значит, наш урок прошёл эффективно. Услышав «урок» и «прошёл», Скаут слегка приободрился и даже нашёл в себе силы выпрямиться, но тут же снова стушевался, когда Шпион подошёл к радиоприёмнику и перемотал на начало композиции. - В смысле?! Опять?! - Нужно закрепить материал. Он уставился на Шпиона, вновь приглашающего на танец, всё ещё неровно дыша, не предпринимая никаких ответных действий, и уже хотел огрызнуться, но не успел — чужая рука дёрнула его вперёд, прижимая вплотную к хозяину, обняла талию и плотно зафиксировалась на ней, не давая и шанса, чтобы отодвинуться. Он хотел возмущённо зарычать, но вместо рыка вырвался тихий удивлённый писк — лицо Шпиона чисто случайно оказалось неприлично близко, и голубые колючие глаза, оказавшиеся на уровне его собственных глаз, поблёскивали «испод таинственной холодной (полу)маски». Подёргавшись немного и поняв, что это бесполезно, Скаут решил прибегнуть к другому способу освобождения и жалобно заскулил: - Спа-ай, я устал! Но Шпион остался непоколебим, лишь покачал головой, немного отстраняясь, но не ослабляя хватки. - Не хнычь. Я хочу посмотреть, как ты всё понял. - Отлично я всё понял! - Сейчас и проверим. Как будто в подтверждение его слов заиграл шопеновский вальс, и они снова, наверное уже раз в тысячный, закружились в танце. На удивление, уставшие и дрожащие ноги Скаута не подводили и послушно вышагивали нужные движения в нужном ритме. Спай время от времени поглядывал вниз и довольно кивал — ему нравилось убеждаться в том, что парень не такой уж и дурак, каким кажется в повседневной жизни: он удивительно быстро схватывал всё, что ему объясняли, мало переспрашивал и, судя по виду, действительно старался делать всё правильно. Затем, наконец перестав следить за движениями ног, он поднял голову и взглянул тому в лицо. Волосы Скаута слегка растрепались, как это у него обычно бывало после долгой беготни, побледневшие от напряжения губы беззвучно шептали ритм. Судя по затуманенным глазам мальчишки и лёгкому румянцу на щеках — он был глубоко погружён в какие-то собственные мечты, в которых не было места ни Шпиону, ни кому-либо ещё. Спай безошибочно определил причину румянца — парень представлял перед собой мисс Полинг. Это выражение лица невозможно спутать ни с чем: так обычно выглядят люди, мечтающие о ком-то, и горящие влюблённые искорки в глазах — прямое тому доказательство. Задумчиво изучая черты лица партнёра по танцам, Спай поудобнее перехватил его руку, случайно задев подушечками пальцев чужую ладонь, и не без удивления заметил, как его погладили в ответ. Скаут вздохнул, не переставая о чём-то думать, и крепче стиснул рукой шпионское плечо, примяв ткань дорогого пиджака. Юношеское сердце, бьющееся в прижимающейся к Спаю груди, забилось быстрее, и чем волнительнее звучали музыкальные мотивы из приёмника, тем волнительнее с каждой секундной становилось самому Шпиону, уже почему-то забывшему про этикет и теперь в упор смотревшему на парня перед собой. Тот, казалось, не замечал на себе чужого взгляда и продолжал сверлить глазами досконально изученную розочку на пиджаке. На его молодом, покрытом еле заметными веснушками лице отражалось мечтательное блаженство. Он напрочь забыл про боль в ногах и усталость в теле и отдал себя музыке всего без остатка, позволяя умелым рукам вести себя. Про себя Шпион отметил, что Скаут небезнадёжен: помимо дешёвых энергетиков и отвратительной современной попсы ему, оказывается, нравилась классика — об этом можно было судить по тому, с каким удовольствием он сейчас танцевал вальс и как легко давались ему сложные движения. Вот, повинуясь какому-то внезапному порыву, Скаут качнулся вперёд, прижимаясь ещё ближе к Шпиону — от прежнего напряжения не осталось и следа. Последний, остро не любивший, когда нарушали его личное пространство, неожиданно не стал отстраняться. Какой-то задней мыслью он даже удивился — он никогда бы не подумал, что столь близкое нахождение к кому-либо могло вызвать у него НЕ отрицательные эмоции. Даже прожив солидное количество лет, Спай не переставал удивляться законам этого мира — он хорошо понимал себя, осознавал кто он такой, ради чего живёт и чего хочет, но каждый день продолжал узнавать о себе что-то новое. Какие-то открытия радовали его, какие-то наоборот удручали. Как относиться к своим чувствам в данной ситуации он ещё не понял. Да и разбираться пока не хотел — скаутовская эйфория от танца стала потихоньку передаваться ему. Тем временем, музыка заканчивалась, и уже приближалось время для заключительных комбинаций. Оба сосредоточились на движениях, подсознательно изо всех сил стараясь не разрушить витающую в воздухе своеобразную интимную атмосферу. Каждый думал о том, как бы не налажать, как бы не опозориться перед партнёром. В обычное время такое их мало заботило, но только не сейчас. Именно на последних нотах, когда музыкальные инструменты торжественно допевали свои завершающие аккорды, Скаут умудрился запутаться в ногах. Он, честно говоря, даже не помнил, что сделал не так — ноги просто отказались слушаться хозяина и причудливым образом сплелись в косичку, ставя под угрозу равновесие. Собственно, случилось то, чего парень опасался больше всего — он охнул и, неловко качнувшись, полетел вниз, спиной вперёд. И долетел бы, если бы не мгновенно среагировавший Шпион, который со скоростью хищника поймал его на полпути. Причём выглядело это так, будто изначально так и было задумано — страстный танец, окончившийся эффектным красивым жестом. Стало даже немного жаль, что этого никто не увидел. Тяжесть чужого тела вынудила Спая склониться — при всей внешней худобе весил парень нормально для своего возраста. Пересилив некоторую неловкость, мужчина осмелился заглянуть тому в глаза. И тут же натолкнулся на испуганный, растерянный и вместе с тем виноватый взгляд Скаута, ещё не пришедшего в себя после падения. Они так и стояли, не замечая последних гремящих аккордов затихающей музыки, не заговаривая друг с другом, не шевелясь и не дыша — просто молчали, и на фоне этого молчания любые слова сейчас показались бы жалкими. Шпион глядел на часто вздымающуюся грудь, на отдельные русые прядки, прилипшие ко лбу, на покрасневшие щёки, на приоткрытые губы, жадно, отрывисто вдыхающие желанный воздух, и обнаружил свою голову совершенно пустой — безнадёжно пустой, совсем без единой мысли. Соблазн не удержаться, сорваться с невидимой железной цепи прямо в бездну был сейчас так высок, что ощущался почти физически. И Шпион не удержался. Последним, что запомнило его трезвое сознание прежде чем отключиться, были два карих глаза, широко распахнутых, глядящих на него как на психа; при этом в их тёмных зрачках он увидел такой же безумный огонёк стыдливого возбуждения, какой, наверняка, сейчас был у него самого. Стоило горячим губам прижаться к его собственным, как Скаут растерял всякую способность к разумным действиям и мыслям, потерял связь с реальностью и вдруг прижался к нависшему над ним человеку, обвивая его руками, едва не теряя сознание от нахлынувших эмоций. Запах парфюма, ощущение выглаженного костюма и тепло чужого тела, находившихся сейчас так непозволительно близко, сводили с ума, будоражили, как будто Скаут вернулся во времена первой влюблённости. Он с жаром отвечал на поцелуй, приоткрывая рот, безропотно впуская чужой язык; дрожал, как в лихорадке, и с каждым разом, по мере того, как крепче сжимали его руки в перчатках, всё сильнее стискивал пальцами костюм. Изучая податливый рот, Спай почти перестал обращать внимание на такие мелочи, как неудобная поза, однако ограничивать себя в движениях становилось всё труднее. Он выпрямился и утянул за собой мальчишку, не разрывая поцелуя и не позволяя отстраняться от себя. А тот и не стремился — лишь прижался сильнее, издав при этом какой-то полувздох-полустон и по-детски нетерпеливо прикусил его за нижнюю губу. Шпион не слышал ни тиканья наручных часов, ни чьих-то шагов за дверью, ни мотора заведённого на улице снайперского фургончика, ни смеха товарищей, доносившегося с кухни ни даже неприличных звуков изредка прерываемого поцелуя. Всё, что он слышал, — это сердце, бешено стучащее в молодой груди, и собственное сердце, оглушительно громыхающее где-то в области живота. Ему казалось, ещё немного — и оно протаранит органы, вырвется в наружу и оставит его истекать кровью, совсем одного и совершенно беспомощного, прямо здесь, посреди гаража. Он охнул и едва не свалился от резкого отрезвляющего толчка в грудь. Когда мир вокруг перестал быть нечётким, Шпион разглядел стоящего в нескольких метрах перед собой Скаута, чьё лицо сейчас было под цвет его розочки на пиджаке. Он, кажется, что-то кричал, задыхаясь и от чего-то сбиваясь через каждое слово, заламывал трясущиеся руки, беспорядочно трогал покрывшееся пятнами лицо и дрожал, будто его по-настоящему лихорадило. Шпион и сам, кажется, что-то говорил, да только не помнил и не слышал что. Голова, все ещё пустая, не соображала и вместо складных предложений получался какой-то бред. А что вообще можно было сказать в такой ситуации? Извиниться? Шпион, хоть и умел, но не любил извиняться, да и Скаут не стал бы выслушивать — покрутил бы пальцем у виска и посоветовал засунуть свои извинения в место, о котором обычно не говорят. Накричать? Но какой смысл? Он ведь первый заварил эту кашу. Оправдываться? Ни за что. Последним, с чем Спай был готов распрощаться, была собственная гордость. Лучше уж терпеть чужие оскорбления, чем унижаться самому, мямля и жалко подбирая слова в попытке что-то исправить. Выяснения отношений закончились так же неожиданно, как и начались. Шпион, кажется, что-то рявкнул, да так что птицы, сидящие на окошке в компании Архимеда, взметнулись и устремились в разные стороны, а Скаут вновь задохнулся, ещё пуще заливаясь краской, развернулся на пятках и покинул помещение, напоследок громыхнув тяжелой дверью. Парень вылетел из комнаты так стремительно, что чуть не сбил с ног хозяина гаража, и, даже не извинившись, скрылся в неизвестном направлении. Инженер удивлённо посмотрел ему вслед, поправляя съехавшую на бок каску, после чего заглянул в гараж. Там он увидел Шпиона, который занимался тем, что наливал в стакан виски, не замечая летящие по сторонам капельки, и что-то злобно бубнил на своём родном языке. На вопрос «что случилось?» он с грохотом поставил графин с виски на стол и так сильно стиснул зубы, что с хрустом раскусил ни в чём не повинную сигарету. Больше сообразительный техасец решил ни о чём не спрашивать.***
С долгожданного свидания с мисс Полинг Скаут вернулся расстроенный, напуганный и совершенно разбитый. И дело было не в свидании — оно как раз таки прошло прекрасно — дело было в самом Скауте. Ибо то, что происходило с ним, пугало его не хуже всякого ужастика. Вечер прошёл как нельзя лучше: они с Полинг выпили шампанского, прогулялись под закатным солнцем, потанцевали, посмотрели на облака и даже успели спеть в два голоса парочку современных песен (правда, девушка слегка фальшивила, в отличие от Скаута, который любил петь и с детства отличался умением слышать ноты). Под конец они решили посмотреть фильм, и именно на эту часть свидания парень возлагал большие надежды. Он планировал предложить мелодраму, хотя сам не очень любил подобный жанр, но мисс Полинг неожиданно отказалась, предложив боевик. Как оказалось, она тоже недолюбливала «розовые сопли» и даже призналась, что в детстве всегда и без исключений отдавала предпочтение экшену. Скаут плохо себе представлял романтичный поцелуй под звуки выстрелов и истошных воплей «умирающих» людей, но на предложение согласился. Первую часть фильма они честно смотрели в экран телевизора и даже следили за развитием сюжета — иногда юноша пропускал шутку про сценарную оплошность или они вместе смеялись над неудачной актёрской игрой. Но затем интерес к фильму поугас, уступив место интересу к сидящему рядом человеку. На первые ненавязчивые касания Полинг не реагировала. Потом стала улыбаться уголками губ на каждое прикосновение, и, что удивительно, никак им не противилась. В конце концов она повернула голову на Скаута, который, в свою очередь, уже приличное количество времени поедал её глазами, и хитрая улыбка тронула её губы. Более подходящего случая могло не подвернуться. Момент сближения, дыхания, слившиеся в унисон, и — вот оно! — долгожданный поцелуй, робкий и несмелый, как первые весенние цветы. Как первая подростковая влюблённость. Юноша придвинулся ближе, беря нежную женскую руку в свою, гладя тонкие изящные пальцы; ласково и немного игриво прикусил нижнюю губу, углубил поцелуй... ...и с ужасом понял, что ничего не чувствует. В смысле, он прекрасно осознавал, где находится и что сейчас происходит. Он целовал девушку, которая ему, вроде как, нравилась. Более того, он ждал этого поцелуя так, как никогда и ничего не ждал. И вот, момент настал — та самая, ради которой он так старался, отвечала на его поцелуй, позволяя даже гладить себя по руке. Скаут думал, что будет на седьмом небе от счастья. Но... ничего! Никакой эйфории. Никакой страсти. Земля не уходила из под ног. И даже сердце-предатель ровно билось в груди, как будто он прямо сейчас не целовался, а, скажем, неспешно прогуливался по дороге. Это его неслабо напугало. Тогда он стал пытаться вызвать в себе хоть немного чувств: напомнил себе, что его мечта наконец исполнилась, попытался ощутить волнение, приобнял мисс Полинг за талию и даже, сквозь стыд, попробовал представить её обнажённой. После последнего его неприятно кольнуло чувство, близкое к отвращению. Вот тогда-то его сердце принялось колотиться о рёбра. Но не от волнения. А от страха. Когда поцелуй прекратился, Скаут почувствовал себя измученным и разбитым: как актёр, которого в сотый раз заставили переснимать одну и ту же сцену. Было страшно. Горько. Непонятно. Противно от самого себя. В голове крутился лишь один вопрос — почему? Почему? Почему? Почему? Остаток свидания прошёл несколько неловко. Мисс Полинг, иногда кидала незаметные взгляды на притихшего парня и, наверняка, недоумевала, в чём причина такой резкой смены настроения. Тот заметно скис и стал как будто меньше в размерах. В тот вечер потерянность так и осталась в его взгляде до самого конца свидания.***
Скаут никогда не думал, что постучать в дверь может быть так сложно. Поздним вечером того же дня, сразу после свидания он пошёл в то крыло базы, в которое раньше, по одним, только ему понятным причинам, очень редко совался. В нём играло желание докопаться до правды. Вот уже целых десять минут он стоял перед проклятой дверью, не находя в себе сил сдвинуться с места. То рука не поднималась; то волнение в груди, граничившее с паникой, становилось настолько сильным, что его начинало трясти; то появлялось непреодолимое желание развернуться и уйти отсюда поскорее. Но он не любил уходить от проблем. Лучше уж сразу всё решить, чем потом страдать, коря себя за упущенную возможность. Тихое «тук-тук-тук» показалось ему оглушительным раскатом грома. На несколько секунд повисла тишина, и за это время в нём зародилась смутная надежда, что внутри никого нет и ему не откроют, но... - Подите прочь! — Гостеприимно отозвались откуда-то из глубины комнаты. «Ну почему тебе, сука, именно сегодня не захотелось пойти и прогуляться» — мученически застонал про себя Скаут, толкая дверь и робко ступая в образовавшийся проём. Сидевший в кресле с книгой в одной руке и сигаретой в другой Шпион недовольно стрельнул глазами на вошедшего, но, при виде худенького силуэта, несмело топтавшегося на месте, его брови удивлённо поползли вверх. Только на секунду. После чего он поспешно натянул на себя привычное равнодушное выражение лица, стараясь, чтобы выглядело как можно естественнее, и затушил сигарету в пепельнице. - Надо признаться, я удивлён. — Увидев, что парень не отвечает, сверля глазами пол, продолжил — Чего тебе надо? - Хочу, чтобы ты ответил на один простой вопрос. — Неожиданно для самого Скаута, его голос прозвучал твёрдо и даже несколько зло. А вот это уже интересно. Шпион поднялся с кресла, парой движений расправил пиджак и подошёл ближе, встав примерно в метре от неожиданного посетителя. Подходить ещё он, по понятным причинам, не стал — был как никогда велик шанс получить по башке. Тот, между тем, злобно сопел, всё никак не решаясь начать разговор. Захотелось, как обычно почесать в затылке, но он, почему-то не стал и опустил уже поднявшуюся руку. Поднять глаза на стоящего перед собой человека оказалось непосильной задачей. - Говорить будешь, или мне твои мысли прочитать? — Наконец недовольно спросил Спай. Тот пробурчал что-то непонятное и ещё больше нахмурился. Шпион и сам начал уже раздражаться. - Да чего ты там мямлишь? - Я сказал, это всё из-за тебя! — Взорвался Скаут, вскидывая голову и глядя прямо ему в глаза. - Жизнь мне поломал и сидишь тут типа не при делах! Нравится чужие мечты рушить?! Он хотел сказать ещё что-то, но задохнулся от негодования, издавая нечленораздельные звуки, и злобно зарычал, стоило Шпиону подойти ближе. Он подумал, что ему сейчас врежут, но мужчина схватил его за плечи и с силой встряхнул. - Скаут, я вообще не понимаю о чём ты! Парень задёргался, пытаясь вырваться из жесткой шпионской хватки. - Скаут! - Отпусти! — Ещё один рывок. - Да стой ты ровно, чёрт бы тебя побрал! - Отпусти, психопат! Он дёрнулся в последний раз, после чего мир в глазах вдруг резко завалился вправо — голова откинулась от звонкой пощёчины. Он, до этого в запале кричавший что-то нецензурное, в миг заткнулся и неверяще дотронулся до пылающей щеки. Но это не отрезвило его, а только ухудшило и так хреновое самочувствие. Желание кричать, разбираться, устраивать концерты пропало. Осталась лишь досада, жалость и тупая злость на самого себя и на весь этот проклятый мир. - Зачем? — В тишине прозвучал его тихий, плаксивый голос. - Затем, чтобы перестал орать. — Спокойно пояснили ему сверху. - Да нет... — Заговорил он, так и не поднимая головы. — Зачем ты тогда... меня... ну... это... Хватка на плечах стала жёстче. Удивительно, но Шпион не проронил и слова, а лишь молчал, ожидая следующих слов. И это молчание было не насмешливым и не раздражённым, как это обычно бывало. Сейчас оно было серьёзным и каким-то... ну... когда человек сам не знает, что сказать и молчит, сосредоточенно думая над важным вопросом. Но вскоре молчать стало невыносимо, потому Скаут продолжил: - У нас было свидание с мисс Полинг, вот, буквально часа полтора назад. Мы танцевали и гуляли и... - Я знаю. — Перебил Шпион. — Видел. - Подглядывал, да? — Сердито посмотрел на него юноша, но затем смущённо отвернул голову, рассматривая стоящую на столе вазу. — Ну, в общем, мы там ещё фильм смотрели и потом... — Тут он, к удивлению Шпиона, вздохнул. Ни мечтательно, ни влюблённо, а обречённо и стыдливо вздохнул. - Целовались? — Подсказал он. - Да. — Он хотел продолжить, но снова замолчал. - Дай угадаю. Ты сделал что-то не так, возможно поторопился, сорвал свидание и как всегда опозорился? - Нет! — Возмутился Скаут. — Всё прошло круто, ей, вроде как, даже понравилось, но... Тут его лицо начало стремительно краснеть. - Но понравилось только ей. А мне нет. Встревоженный молчанием Шпиона, он поднял глаза и натолкнулся на изумленный взгляд округлившихся голубых глаз. Затем, к его ужасу, губы последнего растянулись в усмешке, и Скаут услышал саркастический недоверчивый смешок. От которого органы вдруг скрутило так, будто их намотали на вентилятор; ладони вспотели, а лицо стало горячим, как сковородка. - В смысле? — Спросил Спай, не переставая улыбаться. - Ничего смешного! — Вскрикнул Скаут, ещё пуще краснея и окончательно высвобождаясь из держащих его рук. — Я пришёл сюда прибить тебя к чёртовой матери, так какого хрена ты скалишься?! - А не понравилось почему? — Спросил Шпион, как будто не слыша угроз и не замечая сжатых мальчишеских кулаков. - Потому что я ничего не почувствовал, ясно?! Нихрена! - А я тут причём? — Невольно мужчина не смог сдержать ещё один смешок. Смотреть на смущённого, негодующего подростка перед собой было невероятно забавно. - При том, что это всё из-за тебя, старый чокнутый пидарас! Спай увернулся от летящего в лицо кулака, машинально схватил того за руку и уже отработанной привычкой обездвижил — прижал худенькое, но крепкое тело к себе, мысленно молясь, чтобы не получить в живот или ещё куда-нибудь пониже. Естественно, Скаут, не желающий мириться с таким раскладом, задёргался и завертелся, как уж на сковородке, но, поняв, что это бесполезно, пустил в ход ругательства и стал плеваться ядом, не стараясь выбирать выражения. Все это время мужчина терпеливо держал его мёртвым хватом, ожидая, пока он успокоится. В конце концов тот сдался, сердито засопел и обречённо обмяк у него в руках. - Ты никогда не думал, что дело не в мисс Полинг и даже не во мне, а кое в ком другом? - На что ты намекаешь? — Буркнул парень, старательно избегающий смотреть ему в глаза. — Что я педик? Я не педик, понятно?! - Заметь, ты сам себя так назвал. — Усмехнулся Шпион, видя, как тот моментально краснеет после этих слов. — А может, она тебе на самом деле и не нравится? - А кто тогда? — Лицо юноши постепенно становилось под цвет футболки. Повисла короткая многозначительная пауза. - Понятия не имею. — В голосе француза промелькнули издевательские нотки. Но затем он вдруг заговорил серьёзно. — Понимаешь, нас не всегда радует то новое, что мы о себе узнаём. Но тебе никто и не обещал, что жизнь простая и хорошая. Ответом ему было молчание. - В конце концов, каждый из нас не без греха, и что теперь? Может, все пойдём повесимся? Скаут по-прежнему был нем как рыба. - Джереми, я ведь прав? Он вздрогнул от неожиданного обращения и поднял голову. Наблюдать Шпиона таким серьёзным ему доводилось впервые. Он даже забыл, что был крепко прижат к нему и просто стоял, глядя ему в глаза, пытаясь найти там издёвку, насмешку или что-то ещё, что обычно там можно было найти. Не нашёл. - Ну допустим, возможно, наверное, ты прав. И чё? - Ничё. — В тон ему ответил Спай. — Так и будешь изображать побитую собаку? - Ты врезал мне пощёчину, держишь меня своими клешнями и не отпускаешь. Как думаешь, мне тут удобно? Что ещё сделаешь, чтобы меня добить? - Зачем добивать? — Пальцы в перчатке огладили скаутовскую щёку. — Могу снова поцеловать тебя, если хочешь. Джереми, уже и так донельзя смущённый, вздрогнул, вырвался, отошёл назад и потупился, не выдерживая чужого взгляда. Вся эта ситуация стабильно заставляла его краснеть. Прямо как девственника. Даже стыдно как-то. - А тебе оно зачем? Чего ты ко мне прицепился? — Ответил он наконец, стараясь сделать так, чтобы не дрожал голос. Голос его звучал недовольно, но Спай внутренне ликовал — несмотря на всё это недовольство, Скаут не спешил отказываться. Но и не соглашался. - А может, ты мне нравишься. — Произнёс Шпион то, в чём сам себе не мог признаться уже несколько месяцев. Ему нравился несносный мальчишка, и он сам не до конца понимал почему. Шпион никогда не думал, что ему, коварному соблазнителю, на счёту которого было более сотни покорённых женщин (и даже не только женщин), может полюбиться типичный хамоватый американский подросток. По крайней мере, сначала он так подумал. А потом, за всё то долгое время, что они работали вместе, наблюдая за парнишкой, он вдруг понял, что тот не такой простой, каким кажется. За громкой, наглой и поверхностной натурой крылась совсем иная личность. Он увидел, что Скаут может быть внимательным, тихим, спокойным, рассудительным и даже искренним; более того, все эти черты принадлежали ему настоящему. Хамоватость и наглость с лёгкой примесью дебильцы приобрелись для защиты от сурового внешнего мира и собрались в маску, которую Скаут надевал каждый раз перед выходом «в люди». И это, если не брать в расчёт бушующий во всю подростковый возраст. - Я? Тебе? Я скорее поверю в то, что Демомен бросит пить, чем в эту чушь. — Фыркнули ему в лицо. - Не веришь? Они встретились глазами. Один смотрел прямо и честно, второй — подозрительно и смущённо. Наконец Скаут сдался и отвернул голову: - Не верю. - Я могу доказать. Голос Шпиона, до этого совсем обычный и будничный, теперь зазвучал низко и бархатисто, отчего-то вызывая у парня дрожь. Он молча, все больше волнуясь, наблюдал, как мужчина осторожно подступает ближе, не нарушая, однако, личного пространства и не предпринимая пока никаких действий. И именно в этот момент его проклятое сердце волнительно дрожало и отчего-то сильно билось в груди, радостно сжимаясь, стоило лишь человеку, стоящему напротив, шевельнуться. В животе, судя по ощущениям, кто-то от души танцевал казацкий кик. «Господи, пусть это будут глисты» — подумал про себя Скаут. А затем, открыл рот, чтобы раз и навсегда послать Шпиона в сторону половых органов и... - Попробуй. Он сам не помнил, как это сказал. Опустевший котелок отказывался варить, и сердце, видимо почувствовав, что оно теперь главное, решило говорить за него. Даже Шпион, который уже мысленно настроился на «пошёл нахер», от неожиданности растерял всю уверенность и уставился на паренька. - Извини, ты сказал... ? - Я сказал «попробуй». Я всё ещё не верю. Наступила минута тишины, в течение которой не было слышно даже тиканья часов. Он, не отводя глаз, наблюдал за тем, как удивление на лице француза сменяется растерянностью, а растерянность — плохо скрываемой радостью. Не противился, когда тёплая рука обняла его за талию; рвано вздохнул, когда пальцы, обтянутые в кожаную перчатку, поддели подбородок, заставляя поднять голову; перестал дышать, когда мужчина склонился к нему, обдавая его тёплым дыханием; вздрогнул, когда Шпион игриво провёл языком по губе, прежде чем прижаться к губам голодным поцелуем. Уже плохо контролируя свои действия, схватил того за пиджак, притягивая ближе, собственническим жестом обвил руками шею, приглашающе открывая рот. Шпион целовался мастерски, вытворяя вещи, от которых у Скаута кружилась голова, гладил крепкую спину, заставляя того выгибаться ему навстречу, зарывался пальцами в русые волосы, с удовольствием слушая нетерпеливые вздохи и едва сдерживаясь самому. Скаут, прямо как тогда, во время танца, полностью отдал себя Спаю, ибо был больше не в силах противиться самому себе, устал бегать от того, что само прыгало ему в руки. Сердце жаждало его — манерного, заносчивого, скрытного, но такого обворожительного француза, чьи горячие губы сейчас сминали в поцелуе его собственные; чьи искренне-нежные прикосновения, из-за которых он не чувствовал опоры под ногами, срывали крышу. Джереми не был на седьмом небе от счастья. Он был гораздо выше.