Ты же помнишь, какой сегодня день?

      Последний день декабря. Тихий, пронизанный немым морозом поздний вечер. Безразличное, холодное солнце уже давно скрылось за горизонтом, покорно уступив место на небосводе полной луне. Бледноликая красавица, окруженная мириадами звёзд, величаво взирает на девственно чистые природные просторы, за столько лет не утратившие своей первозданной красоты, раскинувшиеся перед ней.       Живописный зимний пейзаж действительно завораживал. Красивое ледяное безразличие застывшей в оцепенении чащи освещалось взором ночного светила, чей взгляд лениво скользил по заснеженным верхушкам раскидистых деревьев, изредка, между ветвями, наблюдая уже припорошенные снегом волчьи тропы или одинокого, оголодавшего зверя, быстро теряющегося в глубине леса, скрывающего от посторонних глаз старинное, выложенное отделанным камнем и тёмной древесиной имение, в одном из стрельчатых окон которого сквозь искусную, но достаточно простую роспись виднелась замершая в одиночестве окружающей темноты фигура.       Бесстрастное аристократичное лицо обрамляли белые, чуть волнистые волосы, достигающие лопаток, что были небрежно отброшены назад, а длинная чёлка безнадёжно свисала одинокой прядью, закрывая собой правый глаз. Отрешённый взгляд был устремлён в глубь чащобной мглы, безучастно всматриваясь в полотно природых зимних красот. Скрещенные руки на груди и прямая стойка говорили о явной напряжённости страны, хотя он был абсолютно спокоен. Чёрная майка, открывающая вид на очерченные ключицы, сидела немного мешковато, однако это нисколько не портило фигуру державы, лишь придавало ей некой изюминки. Приталенные гейнсборо шорты были малость выше колена. Золотой крестик на уплотнённой нитке свободно располагался на тонкой шее, и пару ониксовых серег-гвоздиков в левом ухе завершали столь неординарный для государства образ, особенно его положения.       Лунные лучи, проникающие сквозь расписное стекло, осыпа́ли зачаровывающим серебром маленькую фигурку, заставляя шевелюру страны словно светиться — особым, искрящим “огнём”, тем самым придавая его образу некую таинственность, загадку. Бывшая Республика сейчас был воплощением духа, окружённым умиротворяющей, кристальной “пыльцой” Ночной царицы, пришедшим, словно по ошибке, в чужой для него мир. Совершенно иной, со своими непонятными правилами и законами. В этот момент государство действительно ощутил мнимый дискомфорт, будто бы он и вправду не из этой реальности; а где-то там, сквозь безмерные нити времени и пространства, им оставлен родной дом...       Молодая держава так и продолжал бы хладнокровно, чуть фантастично мыслить в уединении, если бы не тихий, но отчётливый, с командными нотками голос, настойчиво зовущий его по имени:       — Россия.       Федерация дёрнулся, невольно принимая более устойчивую позу, дабы в случае внезапного нападения быстро уйти с траектории предполагаемого удара.       Однако, несмотря на свою святую убеждённость в обратном, на парня никто не набросился. Ничего не произошло за пару минут его красноречивого молчания. Поэтому Россия позволил себе немного расслабиться, возвращаясь в прежнее положение.       — Рос-с-сия.       На прежде безразличном ко всему лице явственно проступила тень раздражения вдобавок к общей, уже давно ставшей такой привычной усталости.       Не реагировать на недовольное и, отчасти, предостерегающее шипение было, по меньшей мере, неразумно. Особенно если тебе доселе известно о последствиях проявленного своеволия.       Скрещенные, прежде находящиеся в расслабленном состоянии руки сжались на предплечьях. Посветлевшие костяшки пальцев выдавали истинное настроение потревоженной непрошенным гостем страны. Стараясь сдерживать себя от излишне грубых и неуместных в данной ситуации высказываний, Россия сквозь зубы, шипяще, произнёс:       — Что-с-с?       В ответ раздался более спокойный и ни к чему не обязывающий вопрос:       — Ты же помнишь, какой сегодня день?       Сказать, что для младшего русского это сейчас прозвучало как форменное издевательство, значит, ничего не сказать.       Резко полуобернувшись, Федерация встретился взглядом с отцом, стоящим в широко распахнутом проёме. Его массивная фигура, облокотившаяся о косяк двери, занимала чуть ли ни всё доступное пространство. И это при условии, что усадьба строилась как раз под истинные габариты своих хозяев.       Насыщенные тёмно-коричневые с редкими карминовыми прядками волосы были спрятаны под неизменную шапку-ушанку времён Великой Отечественной войны, права сделанную более аккуратно и приглядно — заметно, что головной убор принадлежит явно не рядовому офицеру. Советская добротная шинель тускло-серого цвета с соответствующими нашивками была настежь распахнута, не достигая до пола примерно пол метра, тем самым открывая взор на плотную рубаху цвета грозы, не скрывающей высоким воротником крепкую шею и начало выпирающих ключиц. Нижняя же часть — основание хвоста — была сокрыта несколькими тёмными плотными слоями юбок, тесно прилегающих друг к другу. Красноватого кончика нигде не было видно, что значит — его обладатель не удосужился вползти в комнату полностью, оставшись стоять на пороге, ожидая ответа на свой вопрос.       Хоть Союз и был сокрыт непроницаемой тенью света из основной гостиной, это нисколько не помешало России разглядеть собственного отца полностью, во всех деталях.       Борьба взглядов шла продолжительное время. Один — ярко-голубой, словно сами арктические льды заглядывают тебе в душу, с тонкой линией зрачка смотрит прямо, с уже плохо скрываемым раздражением, вызывающе и с толикой дерзости. Другой — насыщенного цвета расплавленного золота, словно действительно наблюдаешь за разливающейся утренней зарёй, с расширенным зрачком смотрит также прямо, с едва сдерживаемой усмешкой, притворно оскорблённо и со тщательно скрываемыми искорками озорства.       Наконец, первым “капитулировал” Союз, признавая “безоговорочную” победу за родным отпрыском.       Реакция молодой державы оказалась вполне, для коммуниста, ожидаема:       — Ах ты!.. Да я с-с-сейчаш-с-с!..       — Ты что, Россия? — вкрадчиво, с неподдельным интересом поинтересовался СССР.       Решив, что что-то тут ещё говорить просто ниже его достоинства, Федерация вновь отвернулся к окну, не долго думав, опустившись на пол, обняв колени, демонстративно делая вид, что пейзаж по ту сторону стекла ему гораздо более интересен, чем находящийся за спиной отец.       — Ты не ответил на мой вопрос, Россия, — совершенно спокойно констатировал Советы, продолжая буравить одного из своих бывших Республик взглядом змеиных глаз.       Союз прекрасно знал, что подобные “гляделки”, устраиваемые им за право России доказать старшим опытным странам своё превосходство, не понравятся сыну. Никогда не нравились. Скорее, Федерация относился к этой “забаве” с неприкрытым презрением. И Советы не менее прекрасно знал, каковы будут последствия их маленькой “игры” в итоге. Но ему действительно трудно удержаться каждый раз, когда между ними происходят вот такие мини-баталии. Разве это не является тем, что ему следует держать при себе? Наблюдать за обижающимся и делающим оскорблённый вид Россией, который ведёт себя словно ребёнок, — одно сплошное удовольствие. Как когда-то давно, ещё в детстве теперь уже самостоятельных стран.       «Но у него-с рас-све было это бес-саботное детс-с-ство, о котором ты говориш-ш-шь?» — его внутренний зверь так не вовремя напомнил о себе, в очередной раз едко и издевательски тыкая в непоправимые ошибки самого коммуниста. Это, как казалось лично СССР, да и являлось почти что правдой, доставляло его Хранителю садистское удовольствие. И если выпадал шанс хоть как-то “упрекнуть” нерадивого хозяина, особенно если это даже самую малость, но касалось его правопреемника, то полоз Советов не преминёт этим воспользоваться.       Хотя… Какого, блядь, хера этой гадюке вообще сейчас вздумалось лезть к нему со своим “ценным” мнением?!       На задворках сознания послышалось разъярённое шипение. Как же, не нравится ему, когда обзывают «этой гадюкой»!       Шипение нарастало и становилось всё более угрожающим. Однако коммуниста подобное нисколько не смутило.       «Зимнее обострение случилос-сь?» — в язвительной манере поинтересовался у своего Хранителя СССР.       Дух замолк, напоследок шипяще свистнув и послав хозяину волну пульсирующей головной боли. Свершив маленькую, но приятную месть, змей вновь погрузился в состояние анабиоза, оставив часть внешнего сознания «одним глазом» наблюдать за происходящим.       — ...разве обязан? — из-за глубокой задумчивости и спора, можно сказать, с самим собой коммунист не сразу услышал ответ отпрыска, однако его суть и без того была ясна.       Негромко хмыкнув, Союз уловил за своей спиной едва заметные шевеления. Обернувшись, он встретился со взглядом подползшего к нему Империи. В глазах монарха читался немой вопрос. Коммунист сделал невербальный жест, на что монархист ответил коротким, но звучным шипением. Советы прошипел что-то в ответ и, обозначив конец их короткого диалога, повернулся обратно к сыну, который никак не поменял своего положения за время его общения с Российской Империей.       России, честно, было абсолютно всё равно, о чём там перешикиваются эти пресмыкающиеся. Он просто хотел, чтобы его, наконец, оставили в покое. И не трогали ближайшие… Примерно вечность. Да, это определённо было бы самым лучшим для него подарком. Он даже Дьявола будет готов расцеловать, если его мирские желания когда-либо воплотятся в реальность. Разве он слишком требователен в своих “мечтах”?..       Устав уже ждать хоть какой-то реакции на своё присутствие и слова, СССР решил покончить с этой изрядно затянувшейся “трагикомедией”.       В один стремительный прыжок преодолев расстояние от двери до, непосредственно, самого Федерации, Союз ловко перехватил начавшегося остервенело сопротивляться отпрыска, который из-за разницы в силе и скорости просто не успел уйти с траектории движения, и перекинул оного через плечо, для профилактики шлёпнув по упругой, обтянутой облегающей тканью заднице сына, в неспешном темпе удалился из мрачной и достаточно холодной комнаты, нахождение в которой вызвало у него мелкий необъяснимый зуд под чешуёй.       — Если выпустишь когти, то могу с уверенностью тебя заверить, Россия, одним шлепком по заднице ты у меня точно не отделаешься. Тебе ясно? — на удивление умеренный тон, но в совокупности с жёсткими нотками, ясно дающий понять — непослушание чревато серьёзными и не факт, что лишь тяжкими последствиями. Младшему из русских остаётся лишь повиснуть безвольной куклой и осознать уже тщетность собственных попыток сопротивления, замерев в безразличном ожидании приближения его личного Ада.       Оказавшись в основной гостинной, Советы аккуратно спустил сына на мягкие шкуры: спиной к освещённому центру комнаты. А сам опустился напротив, оставаясь на голову или немногим выше отпрыска.       Обхватив худые плечи Федерации, СССР заставил молодую державу поднять взгляд на него уже пустой, наполненный обречённостью взгляд, снова.       — Спрошу ещё раз. Россия, ты помнишь какой сегодня день?       Решив, наконец, ответить на этот проклятущий вопрос, с которого его вполне размеренный вечер пошёл по откровенной пизде, Федерация с уже нескрываемой злостью отвечает:       — Да, чёрт тебя дери, блядь! 31 декабря — последний день уходящего года! Празднование Нового года, бой курантов, поздравления близких и вручение всяких подарков! И прочая, прочая, никому не нужная ересь! Доволен?!..       — Следи за языком, Россия! — коммунист уже не собирался более сдерживать себя, отвечая также резко и озлобленно.       — Да что ты такое говоришь, отец! — скинув с себя чужие руки и отойдя на полшага назад, с ядом в голосе выплёвывает Федерация, уже и не надеясь сдержать подкатывающую истерику.       Этот только разгорающийся спор, так и продолжил бы неумолимо набирать обороты, если бы не преждевременное вмешательство Российской Империи, который, к его сожалению, более, чем нужно, осведомлён о конечных последствиях.       — Мос-ш-шет вы двое замолчите, в конце концов-с-с-с?! — не сдерживая яростного шипения, шикнул на нерадивых потомков Император. — Ведёте с-себя как глупая ребятня, которые просто не ведают, что такое рас-сумный диалог! — сделав выговор, самодержец заметно поумерил свой пыл, вернув себе прежнее обладание, как и подобает любому монарху, пусть и бывшему.       Оба виновника чуть потупили взгляд, пристыженно замолчав. Россия так вообще покраснел до кончиков ушей, что особенно было заметно на синем фоне его флага. Ну никогда не мог он спокойно выслушивать, как его за что-то отчитывают, каждый раз испытывая дикое смущение. А предательский румянец с лихвой выдавал его состояние.       Минуту неловкого молчания РИ переждал непринуждённо, понимая, что двум, в сравнении с ним, мальчишкам нужно осмыслить своё недостойное стран их положения поведение и понять свою же неправоту, придя к верным, в итоге, для себя выводам.       Советам, признаться честно, уже ничего не хотелось. Надоело. Ослиное упрямство сына его порядком достало. Серьёзно, так и до срыва недалеко. Чего, конечно же, стоит избегать всеми мыслимыми и немыслимыми методами.       Однако коммунист не менее упрям, чем сам Федерация. Это у них, пожалуй, семейное. И СССР всегда добивается своего, любыми способами. Либо всё, либо ничего. Но вот упорства Союзу действительно не занимать. Сделал дело — гуляй смело, как говорится. Ведь стоит помнить, ради чего всё это затевалось изначально. Это придало революционеру уверенности, и он решился прервать несколько занянувшееся неловкое молчание:       — Кхм… Россия, в общем, сегодня, как ты помнишь, и вправду особенный день.       Названный лишь многозначительно поднял бровь, но ничего не ответил, продолжая внимать отцу, отодвигаясь ещё на два шага назад, для душевного спокойствия, чтоб наверняка уж.       Советы, видя недоверие со стороны сына, медленно приподнимает руки вверх, отползает — немного увеличивая дистанцию между ними, показывая, что не намерен делать резких движений и хоть как-то касаться молодой державы.       Простой психологический приём, но как всегда оправдывающий свою эффективность, почти что ни разу за всю долгую жизнь не подводивший коммуниста. Случай с пауком* не в счёт.       — Да, с твоих слов: празднование Нового года, бой курантов, поздравления близких и вручение всяких подарков — всё верно. Ведь, кхм, для каждого из нас 31 декабря — всегда один из самых желанных и любимых праздников, — сделав паузу, Союз попытался придать своему голосу больше твёрдости, начиная говорить громче, уверенней. — Именно поэтому, я.. Мы с отцом, — кивок в сторону замершего неподалёку Империи, внимательно прислушивающегося к разговору потомков, — хотим предложить тебе отметить его вместе.       И пока уверенность окончательно не покинула СССР, он уже в спешке, слегка сбиваясь на шипение продолжил:       — В троём. Как с-семья. Может и не самая обрас-сцовая и далёкая от идеала, но… Просто, пожалуйста, останься в этот вечер с нами, Россия. Что скажешь?.. — под конец голос Советов звучал уж совсем тихо, еле слышно, в нём чувствовалось отчаяние, искренняя просьба и робкая надежда.       — Что с-скажу, говориш-ш-шь?!. — молодую державу настолько возмутило подобное предложение, что он не сразу нашёлся с ответом. И это после всего, что произошло между ними!       «Да как!.. Как у них только хватило наглости подходить ко мне с ТАКИМИ “просьбами”?! Немыслимо! У них что, от холода совсем последние мозги отмёрзли?! Или память уже начала подводить стариков?! Что же, раз так, то я щедро помогу вспомнить несчастным пенсионерам с деменцией события полугодовой давности**!» — Федерацию начало откровенно трясти от злости. Руки сжались в кулаки, тело неимоверно напряглось, в некоторых местах отдаваясь глухой болью; он невольно, совершенно неосознанно принял оборонительную позу, пытаясь, таким образом, защититься от ситуации и от мнимой опасности в образе двух бывших мировых держав. Лёгкая улыбка на лице России сменилась хищным оскалом, в светящихся ледяной яростью глазах явственно начинало разгораться безумие, чуть заострились когти и клыки, намекая на степень серьёзности намерений младшего русского. Было понятно, что подступающая истерия Федерации уже не за горами.       Не стоило ему напоминать о тех событиях. Давать повода или едва допустимого намёка, что синематографом начинают воспроизводить один из самых мерзких и грязных отрывков его жизни — яркого, насыщенного, с привкусом животного ужаса и затянувшимся на долгие месяцы послевкусием леденящей ненависти. Но эти картины не столь далёкого прошлого с глубинной милостивостью напоминали ему о слабости, жалкости и собственной ничтожности. А подобного ощущения, в отношении себя самого, он не переносил сверх меры.       Это стало их главной ошибкой.       Решив прекращать и дальше испытывать удачу великодушной в этот вечер судьбы, Российская Империя молниеносно метнулся к внуку, хватая и резко разворачивая его, наконец, лицом к центру комнаты, и для надёжности крепко удерживая за плечи, заранее предотвращая попытки младшего дать монарху отпор, причём в достаточно жёсткой, для его хиленького тельца, форме.       Увидев, в конечном итоге, что так долго от него скрывали старшие страны, Россия элементарно растерялся, невольно забыв о своей горючей обиде и желании располосовать коготками лица конкретным пресмыкающимся.       Глупо хлопая потерянными глазами, Федерация еле как, но выдавил из себя вопрос:       — Э-это, кх, что?.. — в горле внезапно пересохло, и собственный сиплый, шепчущий голос был подтверждением того, что ему действительно ничего не мерещится.       — А сам ты как думаешь, Россия? — прозвучавший где-то сбоку встречный вопрос, заставил названного вздрогнуть и медленно перевести взгляд на Союза.       СССР, а это именно он только что обратился к сыну, внимательно следил за изменившимся поведением отпрыска, подмечая мелкие, даже, на первый взгляд, незначительные детали: будь то движение рук или секундная мимика лица.       Находясь в состоянии аффекта от внезапной смены обстановки и эмоциональной переменчивости, молодая держава был не в силах ответить на вопрос отца в своей столь привычной язвительной манере.       — Я н-не… Не в том смысле. Просто… Как и... Зачем? — искреннее недоумение правопреемника знатно позабавило Советов и Империю, которые, признаться, недооценили реакцию Федерации на устроенный ими, что можно сказать сделанный в попыхах, “сюрприз”.       Сама идея внезапно, как есть за пару дней до наступления праздника, возникла у Союза очередной бессонной ночью, словно намеренно не позволявшей хоть на пару часов, но разгрузить перенапряжённую мыслями о России и их ситуацией в целом голову, издеваясь над моральным равновесием коммуниста. И тот, спустя минут тридцать размышлений, взвешиваний «за» и «против» подобной затеи, решил всё-таки отправиться к Империи — поделиться плодом своих ночных терзаний.

Flashback

      Лёгкий скрип открывшейся массивной двери раздался в размеренной тишине западного крыла имения, возвещая хозяина комнаты о непрошенном полуночном госте, который был столь бестактен, что посмел прервать чужой сон, не дожидаясь рассвета.       — И долго ещё ты будешь играть в эти игры, отец? — лениво спросил СССР, подползая ближе к ложу родителя, останавливаясь примерно в метре от него.       Скрестив руки на груди и выжидательно уставившись на кучу подрагивающих шкур, Советы замер, терпеливо дожидаясь реакции не столько на свои слова, сколько на своё присутствие на запретной для него, отчасти, территории.       Меховая гора зашевелилась, откидываясь в сторону, являя коммунисту недовольного заспанного отца.       — Случилось чего, сын мой, раз ты самолично решил предстать пред очи мои в столь позднем часу, да и к тому без приглашения войти же в опочивальню мою? — вполне благодушно, с наигранной взволнованностью вопросил потревоженный сыном Империя.       — Заканчивай, говорю. К чему вообще этот театр одного актёра? Никто не оценит. Я — так тем более.       — Зачем ты пришёл ко мне, С-с-союз? — от былой расположенности не осталось и следа. Теперь монарх говорил шипяще, с раздражением, показывая своё истинное отношение к этой ситуации.       Тяжко вздохнув, коммунист сумбурно поделился с отцом своей идеей, выдвигая аргументы «за» и «против». Монарх внимательно слушал, время от времени то кивая — соглашаясь с предложениями сына, то хмурясь — выказывая своё несогласие.       Закончив слишком длинный для него монолог, отпрыск самодержца умолк, давая теперь Империи время обдумать всё вышесказанное.       Отец молчал, но Советы и не торопил его, понимая, что тому действительно нужно прикинуть “удачливость” этой затеи.       Наконец, Империя молвил:       — Сядь, пожалуйста, — демонстративно похлопывая по месту рядом с собой, самодержец тихо попросил Союза.       Удивлённо вскинув брови, коммунисту оставалось только молча подчиниться просьбе родителя, осторожно, предварительно свернув свой хвост в несколько колец, опуститься возле монарха.       Видя напряжённость и недоверие сына, которого слишком уж нервирует столь непривычно близкое общество, Российская Империя тихо, даже чуть устало вздохнул и, устроившись поудобнее на подушках, пристально посмотрел на потомка, вызывая у последнего необъяснимый холодок, заставляя СССР вздрогнуть, скинув с себя какое-то зловещее наваждение.       Хмыкнув, старший перевёл взгляд на окно, безучастно наблюдая за мерным падением снежинок, холодный вальс которых таинственно освещался серебристым светом на, удивление, необычайно полной луны.       — Ты действительно думаешь, что от этого будет хоть какой-то прок? — едва слышно, не веря собственным словам, но задал злосчастный вопрос Империя.       Советы ожидал, что отец всенепременно спросит об этом. Было бы неосмотрительной глупостью тревожить старика из-за внезапно пришедшей глубокой ночью к нему в голову случайности. У коммуниста были достаточно весомые аргументы. И он решительно собрался во что бы то ни стало, но убедить последнего в необходимости предложенной им затеи.       — Я… А что ещё нам остаётся, отец? Мы должны.. Нет, обязаны подобрать верный ключик к его израненной душе. И у нас просто нет никакого права на ошибку. Понимаешь? Только не снова, не в этот раз… — плечи Союза поникли, прямая спина согнулась под тяжким бременем навалившихся на него последствий; он спрятал лицо в ладонях, бессильно сгорбившись. А красноватый кончик хвоста тревожно подрагивал, с лихвой выдавая истинные чувства хозяина.       *хлоп*       Изящная, но крепкая рука монарха опустилась на плечо не ожидавшего ничего подобного от собственного родителя сына. Советы вздрогнул, переводя на самодержца ошарашенный взгляд, не в состоянии вымолвить ни одного слова. Ему оставалось лишь глупо, в полнейшем недоумении смотреть на отца, ожидая от последнего хоть каких-то пояснений за свои действия.       — Что? — откровенно ухмыляясь, насмешливо, с ноткой безобидной издёвки, произнёс Российская Империя. Он не был той бездушной, хладнокровной к чужим переживаниям и проблемам гадюкой, таким, каким его “вид” представлялся многим не только на политической арене, но и за её пределами. Бесчувственный тиран, по определению не знающий, что есть «сочувствие» или «милосердие», был безжалостен ко всем. Снисхождения не получали даже близкие. Это, на самом деле, был не более, чем образ; иллюзия, маска, игра — величайте как душе угодно. Но как-то иначе удерживать ведущие позиции на карте мира не представлялось возможным. Такова участь любого правителя: приоритеты подвластной тебе территории — всё, личные интересы и стремления — ничто. И, возводя себя на трон, важно знать, осознавать и помнить об этом. И монарх не стал исключением. Скрипя сердцем, он принял правила жестокой, не прощающей ошибок игры. И не единожды, впоследствии, корил себя за это...       — А… Да, нет. Ничего, — всё ещё не отойдя от произошедшего и, по правде говоря, не до конца и веря в увиденное, коммунист пытался собрать разбежавшиеся мысли в кучу, однако получалось у него из рук вон плохо.       — Ты прав, — простой и лаконичный ответ Империи.       — Эм… Прости, но что? — похоже, самодержец своими действиями произвёл слишком сильное впечатление на сына, отчего здравомыслие на некоторое время решило оставить последнего.       — Ты прав, — вновь повторил Империя, слегка улыбаясь отпрыску: тепло, по-отечески.       — А-ага… — Союз чуть смутился, отводя взгляд в сторону, дабы родитель не заметил проступивший на лице Советов румянец, хоть и едва различимый на фоне его флага.       Спохватившись, коммунист внезапно развернулся к монарху, желая узнать ответ на взволновавший его вопрос:       — Но почему ты согласился? Неужели и вправду есть резон в этой идее?       Прикрыв отливающие в темноте изумрудом глаза, Российская Империя загадочно произнёс:       — Рꙋссѯїѥ н҄є​ ​дꙗѫтсѧ​…       — Бать, ну вот не порть момент, а? Ты же знаешь, что я-..       — Что ты отрёкс-ся от всего, что хоть как-то связано с монархией, православием и моей деятельностью в целом! И да, я прекрас-с-сно осведомлён о твоих познаниях нашего исконного яс-сыка! — выдержав выразительную паузу, Воплощение империи припечатал: — Их нет! — и увесистый подзатыльник вывел Союза из равновесия, заставляя коммуниста ловко сгруппироваться, чтобы позорно, на глазах отца, не поцеловаться с полом.       — С-с-с! За что?! — потирая пострадавшую часть, шипяще возмущался Советы.       — В назидание, сын мой, — с важным видом заявил Империя и был таков.       Закончив деланно обижаться на отца, Союз решил поинтересоваться, что же тот всё-таки имел ввиду.       — Так хочешь знать…       Царь нарочито медленно выполз со своего ложа и величественными движениями оказался подле “повергнутого ниц” отпрыска, который внимательно, не упуская из виду гибкий хвост, следил за каждым движением самодержца.       Нагнувшись, чтобы быть ближе к потомку, Российская Империя схватил ладонь сына и, крепко сжав в кулак собственную руку, заставил поднять на себя взгляд.       — Русские. Не. Сдаются! — чётко, со сталью в голосе и какой-то внутренней силой серьёзно произнёс монарх, смотря прямо, без тени сомнения или намёка на шутку.       — Ха-ха… Ну и насмешил же, батя! — видя, как отец уже на грани потери самообладания и мучительного убийства в его лице, Советы ровняется с родителем и также прямо, глаза в глаза, отвечает:       — Русские. Не. Сдаются! — повторяя жест Империи, коммунист ответно сжимает свою руку в кулак, показывая доверие, единство целей и уважение как к равному.       — Ради России! — одновременно, не сговариваясь, отец и сын дали своебразную клятву друг другу. Подтверждая, что ради благополучия младшего русского они действительно готовы оставить застарелую вражду прошлого, забыть о разногласиях во многих, если уж не всех аспектах жизни, заново научиться пониманию и, возможно, попытаться восстановить то утраченное, когда-то давно образовавшее глухую, временами ноющую и ни на миг не отпускающую, закостенелую в когда-то треснувшей душе пустоту.       Никто не обещает лёгкости на выбранном странами тернистом пути. Будет сложно, тягостно и, порой казаться, просто невозможно. Но такова цена за действительно долгое, окончательное примирение. И первый шаг уже сделан.

End Flashback

      А удивляться России и вправду было чему: растопленный, пылающий жаром старинный камин наполнял центральную комнату приятным янтарным светом. Блики от огня очерчивали гостиную, но большинство уголков так и оставались вне досягаемости яркого пламени. А причудливые тени исполняли свой незамысловатый танец, время от времени создавая зловещие образы, шутливо играясь с реальностью. Поодаль от потрескивающего, согревающего своим обжигающим теплом очага возвышалась пышная ёлка-красавица, ещё совсем не растерявшая своей природной изящности, зелёные ветви которой наполняли комнату свежим, даже казалось, морозным запахом хвои, невольно заставляя вдыхать глубже бодрящий аромат. Различные антикварные игрушки пёстрым, мерцающим светом отражали яркие языки пламени, задорно поблёскивая хозяевам, радуя глаза семейства своим причудливым великолепием. Низкий фигурный столик из массива тёмного дерева, украшенный искусной резьбой, уставлен изысканным чайным сервизом, выполненным из тончайшего фарфора с ювелирными вкраплениями золота. А подле камина, занимая практически бо́льшую часть освобождённого под праздничные нужды пространства, было расстелено множество разнообразных мягких шкур и разложено несколько увесистых пуховых подушек.       — Это что… Всё для-.. Нет. Ради меня было устроено? — Федерация неверяще, с каким-то тихим, давно позабытым детским восторгом осматривает настолько преобразившуюся за один вечер основную гостиную, невольно начиная верить в то самое, исключительное волшебство подступающего праздника, то самое, что яркими красками нам описывают всеизвестные народные сказки, воплотившееся в реальность лишь на эту единственную ночь в году.       И сложно было младшему русскому убедить лично себя, что всё видимое им сейчас — не наваждение, разыгравшаяся фантазия или слишком затянувшиеся галлюцинации, ведь устроить подобное за столь короткое время — нечто невозможное.       И Россия более чем имел законное право так думать на этот счёт.       Убрать в сторону мешающиеся козетки, громоздкие кресла и стойки с пышными цветками; передвинуть массивный стол, от одного вида которого у демократа уже сбивалось дыхание и появлялась необъяснимая слабость в теле, ближе к стене — в противоположный конец комнаты; натаскать гору шкур со всего имения, некоторые из которых, Федерация в этом свято уверен, были притащены бывшими державами из личных комнат; плотно задёрнуть парчовые портьеры, не оставляя ни единой щёлочки любопытному взгляду природы за окном; и наконец то, что приковало внимание демократа и не позволяло отвлечься на что-то стороннее, стоило только ему увидеть изменившийся до неузнаваемости интерьер, — ёлка. Именно пушистая таёжная красавица зацепила младшего русского своим грациозными величием. А искрящиеся в свете пламени украшения лишь подчёркивали её природные достоинства.       Медленно подходя к принятию видимой им картины, Россия начал отчётливо осознавать, что всё это явно было сделано незадолго до сегодняшней ночи, и в самые кратчайшие сроки — в этом он уверен.       Развернувшись в руках Российской Империи, демократ, подняв ошарашенный взгляд искрящихся голубыми искрами глаз, задал монарху лишь один вопрос:       — Как?..       — Считай это новогодним чудом, Россия, — мягко, с толикой озорства и довольства, ответил Империя.       — Но ведь ещё вчера поз-сдним вечером ничего не было! Я точно помню, что ос-сновная гостиная не претерпевала-с никаких перестановок или из-сменений! — начал торопливо говорить Федерация, не в силах поверить увиденному, часто срываясь на сдавленное шипение от переполнявшего его волнения.       Внезапно страна смолк, озарённый невозможной догадкой:       — Вы же не организовали всё это за одну ночь?.. — неверяще, едва слышно, спросил младший русский.       Неприкрытые ничем самодовольные переглядывания бывших держав были для России ответом.       Хотя теперь, получив неозвученный ответ на свой вопрос, Федерация как кстати вспомнил одну странность, которой до этого момента не мог дать рационального объяснения, — звуки. Казалось, что непонятные шумы преследовали его всюду с первого дня по возвращению в это имение: на грани слышимости шёпот в коридорах, лязганье металла где-то в подвалах по ночам, необъяснимый скрип половиц и “самопроизвольное” открывание дверей примерно в восточной части усадьбы. Да Россия готов поклясться, что в тот самый прошедший вечер из коридора старших стран отчётливо был слышен сдавленный хрип, впоследствии переходящий в звучное сипение.       Похоже, что всё встало на свои места. Однако в голове демократа осознание произошедшего отказывалось укладываться упорядоченно по полочкам, вместо этого оно в полнейшем хаосе, урывками занимало всё доступное свободное пространство памяти, заставляя мозговой механизм младшего русского работать на тотальный износ.       — Может, настало время начать наше маленькое празднество? Россия, ты так и не ответил на вопрос, — с лёгкой улыбкой обратился Империя ко внуку, стараниями старших стран всё ещё находящемуся где-то в своих размышлениях, но никак не с ними.       — А, да… Что? Д-да, я согласен присоединиться к вам… — чуть растерянно пробормотал Россия. Однако окончательно вынырнув из глубин своих дум и вернувшись к происходящему в настоящем, демократ жёстко, с присущим ему холодом и без возражений добавил: — Но только в эту ночь!       Федерация смотрел на предшественников твёрдо, с отчаянной решимостью, показывая, что его слово в этом доме имеет вес, и им нужно с ним считаться. Взгляд льдисто-голубых глазах прошёлся по заметно напрягшейся фигуре отца, волнение которого выдавал подрагивающий кончик хвоста и стиснутые на предплечьях руки. В отблесках янтарного пламени глаза Советов налились расплавленным золотом, отражавшим раздражение, переживание и… Надежду? Переведя взгляд на Российскую Империю, Россия только сейчас заметил, что не только революционер, но и монарх был одет празднично, даже торжественно: длинные, до поясницы, волосы цвета воронова крыла, не покрытые роскошной треуголкой, были заплетены в красивую французскую косу, а редкие золотистые и серебряные прядки иногда мелькали точечными бликами в свете жаркого каминного пламени; парадный мундир из чёрного непроницаемого бархата с несколькими орденами, застёгнутый на все пуговицы, отливающие золотом, обвитый синей атласной лентой, выгодно подчёркивал статную и атлетичную фигуру Империи, а стоячий с ручной вышивкой воротник и замысловатые эполеты лишь придавали ей изящества; бедренную часть плотно скрывали слои нескольких тёмных юбок, которых было даже больше, чем у Союза; массивный чёрный хвост, завораживающий чужой взгляд сверкающими в переливе языков пламени чешуйками, был сложен в несколько колец подле своего хозяина, а блестящий обсидиановый кончик не подавал никаких признаков волнения — его обладатель был более чем спокоен либо держал эмоции под тотальным контролем.       Демократ поднял взгляд на замершего с протянутой к нему рукой монарха. Российская Империя тепло улыбался, а в его изумрудных глазах читалась ничем неприкрытая открытость. Сейчас самодержец был как никогда искренен в своих намерениях и чувствах. Не ощущалось ни ноты фальши, что была фактически неотъемлемой частью Империи. Но Россия всё же привык доверять своей Хранительнице. И если со стороны как монарха, так и коммуниста только бы появился намёк на ложь, то Федерация, заранее предупреждённый об этом персональным духом, не вёл бы со старшими странами вполне конструктивный полилог в данный момент, а отпустил бы свою ярость ещё в самом начале этой “беседы”.       В итоге младший русский протягивает руку монарху и вкладывает в его ладонь свою.       Российская Империя улыбается ещё шире и, поворачиваясь в сторону пылающего жаром камина, мягко утягивает внука за собой.       СССР, стоявший всё это время в стороне и наблюдавший за развитием событий с безопасного расстояния, доверив такое деликатное дело, как переговоры с правопреемником, отцу, только недовольно фыркнул, увидев как две страны уже уютно устроились возле огня, словно нарочно позабыв о третьем лице, присутствующим в этой комнаты.       — Я не помешаю? — выразительно изогнув бровь, с явным недовольством спросил Советы, приблизившись, практически испепеляя взглядом спину монарха.       — Никак нет, отрок мой. Прошу, рас-с-сполагайся рядом, — полуобернувшись, вежливо предложил Российская Империя Союзу, даже не пытаясь скрыть насмешки в голосе.       — Покорнейше благодарю Вас, отец, за приглаш-с-сение, — коммунист чинно опустился рядом, подражая позе Империи: сложенный кольцами хвост, используемый в качестве опоры, и его свободный конец, подложенный под ноги России для большего комфорта последнего, с одной стороны.       Федерация, оказавшийся на вершине образовавшегося движущегося красно-чёрного клубка, состоящего из свёрнутых хвостов старших стран, решил пресечь на корню разгорающийся конфликт в привычной для себя манере — радикальным методом.       Найдя извивающиеся в равнозначной борьбе кончики, демократ стремительным рывком схватил их, дёрнул на себя и сжал со всей силой.       Монарха и революционера прошибла крупная дрожь. Бывшие державы болезненно зашипели, с негодованием глядя на действующую страну:       — Рос-с-сия!       — А что Россия?! Ведёте себя как дети малые, не сумевшие поделить между собой понравившуюся обоим игрушку! Или я не прав?!       Ответом Федерации было лишь гордое с капелькой стыда молчание предков. И понимая, что вечер может закончиться, так и не начавшись, Россия решил взять инициативу в свои руки:       — Послушайте меня, — спокойно попросил демократ, обращаясь к по-прежнему молчавшим странам.       «И зачем я только ввязался в это?..» — пронеслось в голове действующей державы, так и оставшись без ответа.       Российская Империя и Советский Союз обратили всё своё внимание на младшего русского, так вовремя прервавшего неловкую тишину.       — Для начала уберите свои естественные орудия убийства подальше от меня.       Хвосты тут же были отодвинуты в сторону.       — Спасибо. В общем, я хотел сказать, что раз уж вы меня позвали, то не стоит портить сегодняшний вечер. Мне. Себе — сколько душе угодно, — тихое шипение, адресованное Федерации, было проигнорировано. — Так что если желаете вместе встретить этот Новый год, то будьте добры держите себя в руках. У меня нет абсолютно никакого желания быть свидетелем ваших разборок. И втягивать в них меня также не смейте. Надеюсь, моя позиция ясна?       Тихое «Да», прозвучавшее по обе стороны от России, было им принято.       — И ещё. Давайте последние минуты этого, несомненно, паршивого для всех нас года всё же проведём вместе, как нормальная семья? Так, как ты и говорил изначально, отец. Только сегодня, но пусть это будет по-настоящему. Теперь я прошу тебя, нет, вас об этом... Пожалуйста?.. — едва слышно, совсем неуверенно, словно не веря собственным словам, стыдливо просит Федерация, желая убежать отсюда как можно дальше, туда, где бы его никогда не нашли.       Демократ, обхватив колени руками, весь сжался, закрываясь после всего сказанного от внешнего мира, абстрагируясь от присутствующих рядом предков.       Империи и Советам было нечего сказать. Невозможный стыд снедал их за учинённые при младшем разборки. Ведь они сами решили организовать это празднество для России, подарить ему хотя бы час-другой новогоднего волшебства, создать особую атмосферу, тем самым показать, что значит отмечать торжество в кругу семьи. И монарх с революционером были намерены во чтобы то ни стало уговорить его присоединиться к ним в этот вечер.       Но всё пошло совершенно не так, как задумывалось изначально. А всё из-за чьих-то гордости и непомерного самомнения. Прав был Федерация, когда говорил, что они как дети малые. Вроде взрослые, состоявшиеся личности, имеющие за спиной кровавый опыт прожитых лет, но в отношении некоторых вещей… Им ещё предстоит многому научиться. И смерть вовсе не повод для отказа.       Бывшие державы слишком поздно осознали свою ошибку (и то благодаря конкретной стране). Но может у них ещё есть возможность всё исправить?       Однако одна странность никак не давала им покоя — последние слова правопреемника, затронувшие нечто в их истлевших от времени душах, лишь недавно получивших возможность ощущать эмоции вновь. Подобное чувство было столь внезапно и непривычно, что Империя и Советы не сразу нашлись с ответом. Но первым всё же от минутного потрясения оправился самодержец, который и взял инициативу в свои руки:       — Россия, — обращая внимание внука на себя, Российская Империя взял того за подбородок и мягко повернул лицом к себе, — прости нас.       — Что?.. — демократ не поверил тому, что услышал сейчас.       — Как бы ни было это тяжко признавать, но мы виновны пред тобою, — искренне говорил Империя, нежно гладя щёку давно любимого внука. — И извиняемся вместе с Союзом за неподобающее поведение, — кивок в сторону красного нага.       — Отец прав, мы облажались, причём сильно, — смотря на сына, так же искренне вторил Союз отцу. — Поэтому просим у тебя прощения.       И почти одновременно революционер и монарх склонили головы в знак извинения перед Федерацией.       Сказать, что последний забыл как дышать от происходящего, значит, ничего не сказать.       — Всё-всё-всё! Я-я прощаю вас! Честно! Только б-больше не пугайте так… — ещё не до конца осознавая произошедшее, на одном дыхании выпалил Россия.       «Да-а уж. Похоже, что волшебство всё-таки существует. Иначе по-другому я никак не могу найти происходящему объяснения. Неужели это и есть то самое новогоднее чудо?..» — размышления демократа были прерваны Российской Империей:       — ...рю, Россия.       — А, что? Да, конечно, хорошо.       — И ещё раз благодарю тебя.       — За прощение?       — За искренность, — ответил вместо Империи Советы.       — Искренность?       — Именно так, внук мой, — продолжил уже самодержец, по-доброму усмехаясь, — ты был честен с нами. Не побоялся резать правду-матку, как в народе говорится.       — И в чём же?.. — не переставая удивляться этому странному полилогу, спросил Федерация, не надеясь уже получить внятный ответ.       — Да знаешь, во всём, сынок, во всём… — с грустной улыбкой подтверждает мысли демократа коммунист и завершает самую непонятную для молодой державы беседу, оставляя после лишь больше вопросов, нежели ответов.       Но с этим он разберётся позже, на холодную голову и при отсутствии раздражающих факторов в округе, решает Россия, уделяя внимание настоящему моменту: часы бьют полночь — Новый год наступает.       Один       — Быс-стрее! — шипят друг другу Российская Империя и Советский Союз.       Два       И тут же на глазах Федерации появляется бутылка шампанского Shipwrecked (на этом моменте к деду накопилось ещё больше вопросов) и три хрустальных бокала.       Три       Игристое золото стремительно наполняет подставленные фужеры, призывно сверкая в отблесках яркого янтарного пламени.       Четыре       — Берите! — командует революционер, чуть подрагивая от волнения.       Пять       — Похоже, что времени на торжественные речи нет… — начал Империя.       Шесть       — …Поэтому поздравляю всех нас с наступающим Новым годом… — торопливо продолжил Советы.       Семь       — ...Пусть все обиды и сожаления останутся в прошлом, а благополучие и надежда встретят нас в будущем! — закончил Россия.       Восемь       — Россия, ты?.. — неверяще начали бывшие державы.       Девять       — Время! — отрезал Федерация.       Десять       — С праздником! — звон бокалов растворился в следующем ударе часов.       Одиннадцать       За один глоток русские осушили свои фужеры с игристым золотом, загадывая сокровенные желания в полную волшебства ночь, слабо веря, конечно, что хоть что-то из неозвучечнного вслух сбудется впоследствии.       Двенадцать       — Съ настꙋпившимъ все́хъ Но́вымъ годомъ! — уже открыто улыбался Российская Империя, с искрами веселья и толикой издёвки в глазах смотря на своего отпрыска.       — Отец, пожалуйста, ну не начинай, только не снова! — умоляюще простонал Советский Союз, честно надеясь на монаршее сочувствие… или снисхождение к его незнанию языка.       — Бать, да что такого? — удивлённо спросило его чадо. — Дед ведь только поздравил нас с наступившим Новым годом. Или я что-то не верно понял? — это уже адресовывалось непосредственно самодержцу.       — Всё понял верно ты, Россия, — с нескрываемой гордостью похвалил Империя внука. — Просто отрок мой, на бедну его голову, совсем безграмотный, ведь не ведает он языка родного…       — Всё! Я понял, хватит! Заканчивай издеваться, отец! — это монарху. — А ты хочешь сказать, что понимаешь древние бредни этого старика? — это уже демократу.       — ​Нꙋ​ разꙋмѣ́етсѧ, ​ѻ҆тє́цъ, — со всей серьёзностью ответил Союзу Федерация.       — Вы меня вдвоём недолго так и в могилу сведёте! — в сердцах воскликнул притворно обиженный на родственников коммунист, уползая к выходу из гостиной.       — В одну могилу дважды не хоронят! — уже не сдерживая смех, в спину сказал Россия отцу, почти покинувшему комнату.       Воцарившаяся тишина была прервана громким возгласом Советов:       — Что-с-с-с?! — медленно поворачиваясь к сыну, шипяше произнёс революционер, начиная чуть наклоняться для предстоящего прыжка к намеченной цели.       Молодая держава, понимая, что только что подписал себе смертный приговор, решил произвести тактическое отступление за более укреплённый форпост — Российскую Империю.       — Дед, спасай! — смеясь, внук стремительно ринулся к монарху, оказываясь на руках самодержца.       Не ожидавший подобных действий со стороны Федерации Империя рефлекторно прижал маленького, в сравнении с ним, демократа ближе к себе, с улыбкой обещая, что будет защищать его до последнего.       — Па-ап! Отдай негодника мне, сейчас же! — твёрдо затребовал Союз сына.       — Извини, отрок мой, но тут не в силах оказать помощь я тебе, — переведя взгляд на довольного внука, самодержец с предвушающей улыбкой продолжил, — ведь этот беглец, отныне пленник мой.       Довольство России как ветром сдуло. В льдисто-голубых глазах загорелось нечто, обещавшее бывшим державам очень весёлое времяпровождение.       — Пленник, говориш-ш-с? — тонко так, намёком прошипел Россия, готовясь выбраться из неожиданного захвата.       — Может договоримся? — деловито спросил Советы, не придавая реплике сына важного значения.       — Исключе-! С-С-С! Рос-с-сия! — возмущённо зашипел на действующую страну Российская Империя и резко разжал руки, прикладывая ладонь к месту неожиданного ранения.       Проскочив мимо отца, не ожидавшего такого поворота, демократ крикнул:       — А вот не стоило меня предавать, дед! Поделом тебе будет! — с меньшей задорностью, но с гораздо большим ехидством возвестил Федерация, почти достигая выхода из праздничной гостиной, демонстративно держа в руках одну чёрную чешуйку — личный трофей на память.       — За ним!       — Поймаем паршивца!       И бывшие мировые державы синхронно, даже сплочёно двинулись к выходу, за секунды преодолевая расстояние до заветной двери.       Однако младшего русского уже и след простыл. Лишь эхом отдавались стремительно удаляющиеся шаги на втором этаже имения.       Но времени на поимку одного проказника у них ещё в избытке — до рассвета, пока не кончится ночь. Ведь таково было условие России ещё в самом начале, не так ли?       И всё же чудеса случаются, кто бы что ни говорил. Ведь появившуюся возможность примирения, так необходимого всем троим, нельзя назвать никак иначе. Оставить в прошлом обиды и сожаления, и со свободной душой смотреть в будущее, полное благополучия и надежды.       И первый шаг к общей мечте уже сделан.