Никогда не знаешь, чем закончится очередная история в твоей жизни, но пока она длится — цени каждый момент, каждую секунду, каждый миг.
Сначала была растерянность. Его только что выгнали с работы и, если сперва он хотел идти выступать, то уже через несколько раз понял, что разбиванием камней на груди людей уже не заинтересуешь. А больше он ничего не умел. Он вырос во дворце, где практически всё всегда делалось за него. Теперь это откликнулось в неспособности постирать или зашить одежду, приготовить еду, заколоть волосы… Или дело в его приобретённой неудаче? Он резко встал посреди дороги, оглядываясь по сторонам. А куда он шёл? Только сейчас понял, что места, куда он мог вернуться, попросту нет. Проглотив неприятный комок в горле, он гораздо медленнее, чем раньше, пошёл вперёд. Около недели прошло с его второго низвержения. За это время он успел впасть в немилость большинства жителей города, где решил остановиться. Это заставило его сняться со слегка обжитого места и отправиться дальше. А куда дальше, он не знал.***
Потом пришла вина. Жуткая, тёмная, давящая вина. Она пронзила насквозь истощённое голодом и дорогой тело. Он не мог спать. Во сне приходили родители и спрашивали, спрашивали, спрашивали… «Почему, сынок?» «Разве мы заслужили?» «Кто виноват в том, что мы мертвы?» — Я виноват, я. Это тело не могло умереть. Он пробовал. Он снова пытался повеситься, пытался заснуть на дне реки, пытался прыгнуть в бездну. Это приносило страшную боль, раз за разом, вновь и вновь. А он, как сумасшедший, всё повторял. После рыдал, надрывно, истерично, не замечая ничего, только Жое тихонько поглаживала его по щеке. Му Цин и Фэн Синь тоже приходили. Обычно они молчали, но их презрительные, ненавистные взгляды били больнее слов и кулаков. Их храмы он обходил по широкой дуге. Ему казалось, что, приблизься он хоть на пару шагов, они заметят. А это было страшно. Вряд-ли он сможет когда-нибудь посмотреть им в глаза. То, кем он был, и кем стал. Два совершенно разных человека. Это тело не могло умереть, но ему казалось, что он уже мёртв.***
Следом настало одиночество. Его было так много. Оно было везде. В каждом взгляде на смеющихся детей, в каждом выкрике торговцев, в каждом дружеском подтрунивании молодых людей. Каждая частичка его тела просила тепла. А наступила зима. Раньше ему нравилась зима с её волшебным снегопадом и чистым небом. С её тихим звоном и нежными переливами. Но зимой было холодно. А у него не было ничего. Ему повезло. Добрая женщина подобрала обмороженное, худое, хрупкое тело. Обогрела, накормила и научила. Научила жить, не смотря назад. Научила терпеть, когда хочется кричать. Научила слушать, чтобы найти нужное. Научила смеяться, забыв об утрате. А ещё научила играть на флейте. О себе она почти не рассказывала. Сказала лишь, что муж её помер давно, дочка уехала и мать не вспоминает, а больше и нет никого. Но одиночеством в доме не пахло. Она умерла через несколько зим. Заснула и не проснулась. Устала, пусть отдохнёт.***
Прошло несколько сотен лет. Он приспособился к жизни. Привык к неудачам, которые преследовали его подобно верным слугам, привык к тому, что оставаться где-то дольше, чем на несколько месяцев, он не выдерживает, привык, что люди могут быть похуже порождений тьмы. Вина никуда не ушла. Она так же стояла за спиной, заставляла кланяться ниже, говорить тише, действовать аккуратнее. Он посетил множество мест, о которых раньше и не задумывался, а ведь всё течёт, всё меняется, лишь он одинаково молод и одинаково несчастен. Но однажды кое-что изменилось. Это произошло где-то через 400 лет после. Он только покинул маленькую деревушку, где его приютила старушка-мать с двумя дочерьми. Они были добры к нему и напихали в дорогу целую сумку домашней еды. Может, стоило поблагодарить их ещё несколько раз? Однако не успел он пройти и нескольких чжанов* от деревни, как услышал тихий хриплый вой. Сначала принял за животное, потом прислушался и быстрым шагом направился к источнику звука. Потому что не животное это, ребёнок!(Чжан~3,2 метра)
Маленький, годик от силы. Завёрнутый в какие-то тряпки лежал в корзине возле реки. Охрип от плача и теперь лишь еле слышно выл. Какие же люди..! Решение вернуться к приютившей семье далось нелегко. Не эгоистично ли это с его стороны? Он и так доставил много хлопот, так теперь ещё и..! Но ребёнок умрёт. А этого он позволить не мог. Старушка-мать сначала удивилась его возвращению, а затем, увидев хныкающий свёрток, с громким ахом всплеснула руками и быстро завела в дом. — Как ж это..? Кто ж так..? Ох, ужас! А-Ли, ну где ты там?! — женщина захлопотала вокруг ребёнка, оказавшегося девочкой. — А-Су, грей воду! С помощью дочек она согрела, накормила и убаюкала крохотную малышку. Та же, почувствовав себя в безопасности, уснула почти сразу, надув губки и смешно дёргая носиком. — Даочжан, что же с ней делать? Я бы с радостью себе оставила, да не могу. У нас семья небогатая, без кормильца живём, — ближе к вечеру заговорила женщина. — Я заберу её, — совершенно не задумываясь, ответил он, отпив предложенного чая. — позвольте лишь ей немного окрепнуть. — Конечно-конечно! Я бы ни за что не смогла выгнать вас из дома! — замахала та в ответ руками. — Путь подрастёт, а там посмотрим… Как назовёте? — Юн. Се Юн.***
Се Лянь наблюдал за играющей во дворе А-Юн и улыбался. Его малышке исполнилось три года, и уже скоро они покинут принявшую их семью. — Ифу*, Ифу! Смотри, бабочка! — девочка подбежала к нему и протянула кривовато сплетённую из соломы, палочек и листьев бабочку.(Ифу-приёмный отец)
Посмотрев в сверкающие глаза приёмной дочери, Се Лянь рассмеялся и погладил по собранным в хвост тёмным волосам. — Она очень красивая, — негромко проговорил он, получив в ответ широкую радостную улыбку. — Обед! — из дома раздался голос хозяйки. — Ура! — воскликнула А-Юн и рванула внутрь, споткнувшись на пороге и едва не растянувшись на полу. «Как бы она не переняла мою неудачу,» — подумал Се Лянь, слегка нахмурившись. Он готов был сделать всё, чтобы его маленькое солнышко оставалось таким же ярким и продолжало светить всем окружающим. Се Лянь вошёл в дом следом за девочкой и помог женщине расставить посуду на столе. — Су-цзе, смотри, какая у меня бабочка! — старшая дочь хозяйки присела рядом с малышкой и внимательно оглядела игрушку. — Очень хорошо, молодец, — она кивнула и помогла А-Юн устроиться за столом. После обеда, оставив девочку на попечение названных сестёр, Се Лянь направился к хозяйке. Пора было сказать о своём решении. — Уходите..? — она от удивления чуть не выронила миску, которую мыла. — Мы не можем больше злоупотреблять вашим гостеприимством. Вы спасли А-Юн, позволили набраться сил, но… — он запнулся. — Я не знаю, как отблагодарить Вас за всё, что Вы сделали для нас. Спасибо, — глубоко поклонившись, он несмело поднял глаза на женщину. Она смотрела на него, мягко улыбаясь, чем сразу напомнила ему его родную маму. Которую он не уберёг. — Даочжан, — она осторожно коснулась рукой его плеча. — ты должен запомнить, что мы не властны над судьбой. Что бы не произошло когда-то, не давай этому проникнуть в сегодняшний день. Я понимаю, почему ты хочешь уйти, и не хочу препятствовать, хотя буду очень скучать по малышке А-Юн и тебе. Она погладила Се Ляня по предплечью и отвернулась, продолжая мыть посуду. Он же, выйдя на крыльцо, поднял голову к небу, загоняя обратно непрошенные слёзы и благодаря за огромную удачу в череде несчастий.***
— Красиво. — Угу. — Больше недели простоял. — Угу. — Там наши припасы остались. — Угу. — И деньги. — Угу. Се Лянь и А-Юн, которой недавно исполнилось шестнадцать, стояли в тени деревьев, наблюдая, как их выстраданный долгим трудом и потом дом медленно пожирает пламя. — Знаешь, Ифу, иногда мне кажется, что наша жизнь похожа на те спектакли в театре, где выступает шут и говорит: «Ой, да хуже уже быть не может!» И на него падает сцена, — А-Юн несколько секунд бездумно пялилась на пожар, а потом звонко рассмеялась и повернулась к Се Ляню. — К счастью, сцена на нас пока ещё не падала! Куда, ты говорил, мы могли бы отправиться? Се Лянь улыбнулся в ответ и вытащил из рукава карту. — Не против, если отправимся туда на пару недель раньше?***
Се Лянь вышел на смех из храма, где они накануне укрылись от промозглого ветра. И увидел картину, от которой не знал, смеяться ему или плакать. Се Юн, заливисто хохоча, как на качелях, качалась на привязанной двумя концами к крепкой ветке Жое. Та совершенно не возражала, наоборот, раскачивалась сильней, но не давала девочке упасть. Заботливая Жое, пусть и была обычной лентой, иногда становилась чуть ли не матерью для непоседы и выдумщицы.***
Вокруг собралась толпа народа. Кто-то похлопывал в такт, кто-то вовсе присоединился к незамысловатому, но заразительному танцу хрупкой и лёгкой девушки. Под веселые звуки флейты она бойко взмахивала руками и быстро скользила по земле, время от времени вежливо кланяясь подававшим монету людям. Уличные выступления стали живее и привлекательнее, когда А-Юн впервые шагнула вперёд, заслышав музыку. Когда была маленькая — умилялись, теперь — любуются. Се Лянь, играющий последние ноты, перехватил её горящий взгляд и плавно вернулся к началу мелодии. Пусть танцует, пусть смеётся, пусть наслаждается этим мгновением, пусть. Пока они не покинут этот город, пока не притянут новые неудачи, пока снова не загонят себя в апатию и неопределённость. Иногда он винил себя за то, что забрал её с собой. Может, в той семье она была бы счастливее..? Глаза выхватили несколько шрамов от ожогов на запястье, подживающую царапину на лбу, заметили чересчур худую для её возраста фигуру, блёклую, заплатанную ткань одежд. Может? — Ифу! Ифу! Смотри, смотри, нам дали серебряник! Глядя в сверкающие восхищением и радостью глаза, отвечая на широкую улыбку, Се Лянь решил засунуть переживания подальше и просто жить.***
А потом он жить уже не мог. Почему это произошло? Как он мог допустить такое? За что? За что? ЗА ЧТО? ПОЧЕМУ ОНА УМЕРЛА?! Захлёбываясь в слезах, задыхаясь от нехватки воздуха, не веря, не понимая, он держал в объятиях сломанное, окровавленное тело своей дочери. Разбойники напали в тот момент, когда он закупал в деревне продукты для дальней дороги, а А-Юн осталась на временной стоянке готовить ужин. Возвращаясь, издалека увидев слишком большой для костра столб дыма, он ускорился, а затем, выронив из рук корзину, со всех ног бросился вперёд. Она была ещё жива, улыбнулась потрескавшимися губами, едва успела прошептать: «Люблю Ифу…». И замерла навсегда. Мрази. Они забрали всё, они забрали А-Юн. И они должны за это ответить.***
Найти разбойников было несложно. Слишком недалеко они ушли и слишком громко обсуждали свой улов. Их было около десяти, справиться с ними он смог быстро, равнодушно и безжалостно. Меч, который он подарил А-Юн на двенадцатилетие, легко разрубал плоть. Меч А-Юн, холодный, острый Умин. Она назвала его в честь духа, помогавшего когда-то её Ифу. Да, она всё знала. И про вознесение, и про низвержение, и про Безликого Бая. Она знала всё. И всегда находила способ поддержать, вытащить из бездны, в которую он себя загонял каждый раз, когда просыпался от очередного кошмара, наполненного болью, криками и кровью. Она сама попросила обучить её. Техника А-Юн больше подошла бы для сабли, но сабля стоила дороже меча, поэтому накопить на неё не представлялось возможным. А теперь её нет. Его дочери, самого дорогого человека больше нет. И о том, что делать дальше, он даже не задумывался. Он, полностью опустошённый, стоял на пропитавшейся кровью земле и бездумно смотрел на небо. Почему это тело не может умереть? Он похоронил её неподалёку от храма Наньяна, и, не зажигая благовоний, попросил Небеса позаботиться о её душе. Через два дня он вновь отправился в путь. Вновь один, вновь потерявший себя.***
И Лин встретил его весьма дружелюбно. Он подоспел как раз к большой ярмарке. — Покупайте свежие локвы! Скорее, сегодня цена снижена! — Прекрасные гребни для вас и ваших возлюбленных! — Неповторимые блюда только у нас в лавке, не пропустите! Проходя сквозь толпу, он едва заметно улыбался. А-Юн бы здесь понравилось. Прошло всего пять лет с её смерти, и он до сих пор не может не вспоминать о ней, особенно в таких обыденных местах. — Господин! Не желаете ли зайти послушать наших девушек? — к нему подскочила ярко накрашенная и богаго одетая девушка, указывая пальчиком на легко узнаваемое здание борделя. — Сегодня исполняется прекрасная песня! «Сожаления горы Чунь» — страсть, запретная любовь! О, Вы не пожалеете! — Ох, нет, благодарю, мне нужно спешить, — неловко улыбнувшись, он быстро проскочил мимо куртизанки. Городок был знатно украшен. Идя и рассматривая разноцветные фонарики и флажки, его взгляд зацепился за маленького мальчика, лет пяти, что растерянно оглядывался по сторонам, приложив пальчик к нижней губе. Подойдя ближе, он смог разглядеть начинающие скапливаться в уголках глаз слезинки. — Привет, — мягко поздоровался он, присаживаясь рядом с мальчиком на корточки. — ты потерялся? Ребёнок вперился в него взглядом, полным надежды, и кивнул. — Навстречу выбежала собака, и Сянь-гэ испугался… А я теперь не знаю, где он, — мальчик всхлипнул и смял рукава своей запылившейся одежды. — Давай я помогу тебе найти, э… Твоего брата? — Он не мой брат! — возмутился малыш. — О, тогда… Отец? — взяв того за руку, он аккуратно повёл его через толпу. — Нет! Сянь-гэ, он… Он… — ребёнок неожиданно запнулся и принял задумчивый вид. — Он самый-самый лучший! Он играет мне на флейте, когда я не могу заснуть и закапывает в землю. Он говорит, что так я быстрее вырасту! Цин-цзе его за это ругает, а ещё у него очень красивый смех! Вот. А ещё… — мальчик принялся быстро тараторить, и из его слов он смог понять, что искать следует мужчину в чёрных одеждах с красной лентой и флейтой за поясом. Прошло довольно много времени, прежде чем подходящий под описание человек наконец нашёлся. А-Юань, как назвался мальчик, с громкий «Сянь-гэ!» бросился к нему. Тот вздрогнул, быстро отыскал глазами источник звука и прямо-таки засветился от счастья и облегчения. — А-Юань! Ты цел! — его звонкий голос пронёсся над толпой. Он, добравшись до воссоединившейся парочки мгновением позже, встал неподалёку. — Сянь-гэ, смотри! Господин Даочжан помог мне! Мужчина перевёл взгляд на него и благодарно улыбнулся. — Огромное Вам спасибо! Не знаю, что случилось бы, если бы не Вы! Даже не представляю, как мне Вас отблагодарить. — Не стоит, не стоит, — неловко рассмеялся он. — мне было не трудно. — И всё же, позвольте угостить Вас ужином, господин… — Се Лянь. — Вэй Усянь, приятно познакомиться, прошу, здесь рядом есть одна прекрасная таверна. — Ох, спасибо, но… — Отказы не принимаются! Так он встретился с великим и ужасным Старейшиной И Лин, его то ли приёмным сыном, то ли будущим учеником и скромным живым мертвецом Вэнь Нином. Их ужин затянулся на несколько часов, уже совсем стемнело, когда они направились в сторону горы Луан Цзан. На отказ на предложение переночевать там, ему ответили твёрдым «нет». Так он узнал ещё и Вэнь Цин. И бабулю. И четвёртого, и шестого дядюшек, и ещё тех немногочисленных жителей, что спрятались от всего мира на горе мертвецов. Он задержался с ними на несколько месяцев, помогая по хозяйству, пока не пришло время уйти. Он ушёл, провожаемый добрыми, тёплыми глазами, пообещав вернуться. А через три недели он узнал о их страшной гибели. Его сердце снова разбилось.***
Десятки, может, сотни лет прошло, он не считал. Теперь он обходил большие города, старался не говорить с человеком слишком долго, чтобы снова не привязаться. Он осторожно собирал свое сердце дрожащими руками, латал незаживающие раны в душе, мастерил себя заново. Он надолго поселился в одиночестве на пустынной горе где-то на востоке. Неподалёку было море. Такое огромное, такое глубокое, такое синее и манящее. Что скрывается за ним? Что скрывается за следующим поворотом? Что прячет от нас жизнь? Задушив боль и тоску, надёжно запечатав далеко в подсознании, с новыми силами и новой улыбкой, он вновь сделал шаг. И этот шаг был легче, увереннее и твёрже предыдущих. Наша судьба редкостная дрянь, будешь плыть по течению — она утопит тебя, против течения — не сдвинешься с места. Се Лянь выбрал третий вариант, он свернул к берегу. Он выбрал себе дорогу, и теперь он не оступится.***
— Гэгэ. — Да, Сань Лан? — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. — Расскажешь ещё? — Конечно.