***
В консульстве Долоре впервые улыбнулся на глазах Кэт — когда увидел консула. Мистер Шарплес явно его знал — потрепав мальчика по голове, он дал ему конфету, и Долоре весело его поблагодарил. — Спасибо вам за поддержку, господин консул, — сказала Кэт. — Я не знаю, как я без вас бы справилась. — Да не за что, мэм, — грустно отозвался он. — Это мой последний долг перед Баттерфляй… раз уж я не уберёг её саму. Кэт сглотнула, силясь не разреветься, и склонилась к деловито жевавшему конфету Долоре: — Пойдём, малыш. Сейчас мы с тобой и с папой сядем на белый корабль и поплывём по морю в путешествие. Настоящее путешествие — представляешь, как будет интересно? — А мама на колабле? — спросил Долоре, и у неё сжалось сердце: — Нет, котёнок, она не там. Она… она уехала в другое место, по очень серьёзному делу. — Хотю маму, — сморщив носик, заплакал он, и Кэт крепко прижала его к себе, целуя его золотистые вихры. Всё это время Бен неловко стоял на пороге, но тут он подал голос: — Кэт, может, лучше сразу сказать ему, что теперь ты будешь его мамой? А то он станет горевать до самого Сан-Франциско. Она подняла на него глаза. И за этого мужчину она четыре месяца назад вышла замуж? Отчего, зачем? Его круглое лицо и растерянная полуулыбка внушали ей лишь отвращение. После вот этих последних слов что-то в её душе словно перевернулось. — Я лучше тебя знаю, как воспитывать маленьких детей, — отрезала она. — Женщина здесь я, а не ты. Консул смущённо кашлянул, и Кэт спохватилась: при чужих всё-таки стоило бы держать лицо. Он велел подготовить экипаж и проводил их до самого «Линкольна» — как выяснилось, это было очень кстати, потому что, едва Кэт ступила на трап, Долоре перепугался и заревел, крича что-то на японском. К счастью, ещё не отошедший далеко мистер Шарплес подошёл к ним и сумел успокоить мальчика, взяв его на руки, и даже, похоже, уговорил его перейти на английский. — Не бойся, малыш, — повторяла и Кэт, когда они поднялись наконец на палубу. — Погляди зато, какой красивый корабль! Завтра поплывём… Но Долоре, хоть и перестал плакать, любоваться на корабль не желал. Бен чувствовал себя неуютно рядом с ребёнком, и Кэт с омерзением видела, как он старается находиться от них как можно дальше, бросая на Долоре затравленные взгляды. И как у человека может быть насколько жалкая душонка? Кэт ведь так верила ему. Так счастлива и горда была четыре месяца назад на свадьбе — ещё бы, выходила замуж за бравого красавца-моряка! Неужели все мужчины на самом деле такие? Выходит, все… Её отца вон тоже после смерти матушки, а говорят, и до неё, в кое-каких заведениях замечали…***
Когда Кэт впервые заговорила о разводе во время очередной ссоры — а ссоры с тех пор, как вернулись они домой на «Линкольне», стали обычным явлением, — Пинкертон не принял её всерьёз. Ну в самом деле, он служит во флоте, у неё вообще предки на «Мейфлауэре» прибыли — разве в таких семьях люди разводятся? Да и причины-то нет! Он не пьёт, рук не распускает, налево не ходит… У них ребёнок есть, в конце концов, пусть он Кэт и не родной! На следующий день она опять упомянула развод. Пинкертон решил не обращать внимания. Ну подумаешь! Торговки какие-нибудь рыночные угрожают мужьям сковородками, а Кэт, будучи всё-таки из другого слоя общества, взяла в привычку угрожать разводом. Где-то через месяц такой жизни она заявила: — Скоро отходит пароход в Нагасаки. Я думаю свозить Долоре домой, чтобы он повидался с Судзуки и господином консулом. — Кэтрин! — воскликнул он. — Зачем? Его дом здесь! — Его мать была родом из Японии, если ты ещё не забыл, — в её голосе послышались ненавистные ему металлические нотки. В первые четыре месяца после свадьбы она никогда с ним так не разговаривала. Ну вот за что на него обрушилась эта отвратительная история с Баттерфляй? Почему Баттерфляй не могла, как любая другая гейша на её месте, выйти замуж за какого-нибудь самурая и не оставлять его, Пинкертона, с японистого вида мальчиком, при каждом взгляде на которого сердце колола совесть? — Малыш часто грустит, — непреклонно продолжала Кэт. — У тебя самого скоро плавание… — Небольшое. — Тем не менее. Так что, чем сидеть и ждать тут, мы в это время съездим с Долоре в Японию. Заодно развеемся. В её словах был резон. Да и, кто знает, перемена мест могла пойти на пользу и самой Кэт. А то она совсем скандалисткой сделалась. Всё-то её в нём раздражало! Даже спать взялась в комнате для гостей! Пинкертон уже начал подумывать, не совершил ли он ошибку при выборе жены. — Поезжайте, — кивнул он. — Согласен, идея неплохая.***
«Прекрати эти глупости, ты не мальчишка какой-то, а ответственный человек, ты представитель Соединённых Штатов в этом городе», — уже не в первый раз мысленно увещевал себя Шарплес. Бесполезно. Кэт Пинкертон не шла у него из головы. В первый её приезд она ему, конечно, понравилась — её хорошенькое личико, обрамлённое рыжевато-каштановыми локонами, не могло не произвести впечатления на любого мужчину. Но тогда этим дело и ограничилось. Теперь же, увидев её материнскую заботу о маленьком Долоре, её доброту и чуткость к Судзуки, с трудом скрывавшей свою ненависть к Кэт… Шарплес был поражён. В самое сердце. И если бы только это! Так как он тоже был хорошо знаком Долоре и мальчик неизменно радовался встречам с ним, Кэт (он давно уже не мог мысленно звать её миссис Пинкертон) была у него частой гостьей. Он очень старался общаться с ней как можно меньше, правда старался… Но вот однажды, придя в слезах после случайной встречи с дядей Чио-Чио-сан (деталей она не рассказала, но Шарплес мог представить, что тот старик ей наговорил), Кэт вдруг задумчиво спросила: — Как вы считаете, господин консул, правильно ли было открывать торговый путь в Японию? Они ведь нас так не любят… Он мог бы приврать, что занят и что ему не до объяснений политических тонкостей. Мог, но не захотел. С тех пор почти ни дня не проходило без её визита и без разговора. «Мне кажется, мистер Шарплес, у японцев можно много чему научиться. Уважению к старости, например…» «Миссис Пинкертон, как вы считаете, годятся ли для здания консульства вот такие украшения ко дню рождения императора?» «Господин консул, а вы бывали где-нибудь в Японии, кроме Нагасаки? Судзуки сегодня говорила о своей родне из Кума… Кумамото…»***
— Послезавтра мы должны отплывать, — уныло сказала Кэт. — Вы как будто не очень рады, мэм, — заметил Шарплес. Кэт горько усмехнулась. Они пили чай в гостиной консульского дома (после настоящей чайной церемонии, которой Шарплес выучился у местных). Долоре на полу весело возился с плюшевыми зверушками и рассматривал картинки, которые ему подарила Судзуки. — Я совершенно не рада, — вырвалось у неё. — Ни капельки. Я не желаю возвращаться к этому мерзавцу! Если бы не Долоре, я бы вообще хотела с ним развестись! Она сама испугалась того, что произнесла. Да ещё и при постороннем! Всю жизнь слово «развод» для неё было едва ли не ругательным. По крайней мере, оно касалось только семей преступников или самое меньшее беспробудных пьяниц. Или там высокопоставленных развратников вроде Генриха Восьмого. И уж точно она и не представляла, что когда-нибудь всерьёз будет обдумывать развод с собственным супругом! — Разводитесь, — вдруг с не меньшей горячностью сказал и Шарплес. — Он никчёмный муж и, я уверен, окажется ещё более никчёмным отцом. Вас он точно не достоин! Сердце Кэт пропустило удар. Она посмотрела на консула. Уже давно у неё зрели подозрения: она замечала долгие взгляды, особую сердечность в голосе при обращении к ней, рукопожатия, длившиеся чуть дольше положенного… Теперь её подозрения окончательно подтвердились. «Бен тоже казался нежным и обходительным и ухаживал за тобой очень галантно», — напомнила она себе и собралась было замять тему, попрощаться и уйти, как тут её взгляд упал на Долоре. Она должна достойно вырастить сына. На это требуются деньги. Откуда их взять? Отец, конечно, её не поймёт и наверняка встанет на сторону Бена: он и испанцев-то не выносит, считает выскочками, что уж говорить о японцах… К кому ещё обратиться? Близкой родни Кэт не знала — её родители переехали с Восточного побережья незадолго до её рождения и редко рассказывали о тех родственниках, которые остались там… Да и кто может ручаться, что, если и найдёт Кэт каких-нибудь дядюшек или тётушек, они помогут ей воспитывать сына одной, а не прикажут возвращаться к мужу и не позорить семью? А здесь, в Нагасаки — зажиточный американский консул, которому, по крайней мере, положение не позволит открыто бросить её или завести вторую жену…***
Шарплес и сам не знал, что на него нашло. Наверное, от откровенности Кэт и ему захотелось излить душу… Но ведь насколько неприлично он себя повёл! Если Кэт будет возмущена и кому-то расскажет, это может сильно сказаться на его карьере… Впрочем, Кэт возмущённой не выглядела. Она, напротив, радостно улыбнулась, взяв его за руку. — Вы хотели бы мне что-то сказать, мистер Шарплес? — этот тон подействовал на него как ушат холодной воды. Может быть, Кэт считала, что у неё неплохо вышло притвориться, но игривость в её голосе была настолько напускной, что звучала даже жалко. — Миссис Пинкертон, не надо, прошу вас, — он высвободил руку. — Я не знаю, зачем вам эти дешёвые насмешки, но я вижу их насквозь. Она вспыхнула: — Простите. Пожалуйста, простите! Мне показалось, что вы… что вы меня… — Да, я за прошедшие недели влюбился в вас, как последний болван, но у меня есть ещё своя гордость! Мне не нужны ваши притворные заигрывания! — И мне не нужны, — Кэт прижала руки к щекам, стараясь успокоиться. — Мистер Шарплес… вы бы хотели жениться на мне, будь я свободной? — Кэт, неужели вы не видите? — совсем тихо спросил он (весь разговор они старались не очень повышать голоса, чтобы не напугать Долоре). — Я был бы счастлив. — Долоре не может расти без отца, а к вам он гораздо лучше относится, чем к Бену и даже ко мне, — прошептала она. — А у меня — даже если я пойду работать — вдобавок не хватит денег. Как только мне удастся добиться развода с Беном, я готова… — она осеклась. У Шарплеса голова закружилась от радости. Неужели Кэт действительно согласилась выйти за него замуж? Да, в основном из-за Долоре — но ведь это уже кое-что! Если только это действительно случится, он сделает всё, чтобы она ни о чём не пожалела! — Не получится, — покачала головой Кэт. — Долоре-то при разводе отдадут в опеку Бену! Он его сын, а я ему никто! Бен ведь не напивается пьяным, с малышом обращается формально неплохо, нет причин не оставить ему опеки! Но Шарплес уже понял, что надо делать: — Всё будет хорошо, Кэт, не переживайте. Долоре останется у нас. Для этого мне понадобится только немного поговорить с Судзуки.***
Вместо Кэт и мальчика пароход «Джозефина» привёз письмо. Пинкертон перечитал его раз, помнится, двадцать, не веря своим глазам. Кэт всерьёз утверждала, что не вернётся больше из Японии и хочет оформить с ним развод! Что за чушь! Женские капризы! Ей-то Япония зачем сдалась? И как она, интересно, планирует возвращать ему ребёнка? В одиночку посылать трёхлетнего мальца на корабле? Из-за этой её дурости Пинкертон сейчас снова был вынужден спускаться с трапа в порту Нагасаки, морщась от неприятных воспоминаний. Адрес, указанный в письме Кэт, почему-то был смутно знакомым. Не домик ли это, который он снимал для Баттерфляй? Вроде бы нет… Лишь свернув на нужную улицу, Пинкертон вспомнил: здесь располагался дом старины Шарплеса. Кэт сидела там на скамье в саду, листая какую-то книгу. — Кейти! Ну наконец-то! — воскликнул Пинкертон. — Хватит уже истерик, поехали домой. — Нет, — сказала она. — Что… как? — Я чётко сказала, что собираюсь развестись, — холодно ответила Кэт, закрыв книгу и встав. — Либо ты пишешь заявление о том, что я тебя бросила (что и произошло), либо ты тащишь меня силой на корабль, и я пишу заявление о том, что ты жестоко со мной обращаешься. Так или иначе, нашему браку конец. — К-Кэт! Ты не имеешь права! — Пинкертон даже за ограду схватился, на мгновение потеряв от изумления равновесие. — Я имею все права. Это вот ты не имел права поступать так по-свински с несчастной Баттерфляй. Да что же такое! До конца жизни ему будут все напоминать о Баттерфляй, что ли? Ну да, он мог бы в той истории вести себя и получше, но дальше-то что? Вечно терзаться? — Кэт, я не смогу один воспитывать мальчика… — начал он. В этот момент двери дома открылись, и вышел Шарплес. — Лейтенант Пинкертон, здравствуйте! – улыбнулся он. — Как живёте? Давненько не виделись. Проходите, пожалуйста! Чаю? — Шарплес! Ваших знаний законов нам тут как раз не хватало! Вот подействуйте, умоляю вас, на мою жену, — сказал Пинкертон. — Она требует развода. — Да, она говорила. Это её право, я вынужден признать, что бессилен, — развёл консул руками. Пинкертона пробила дрожь. Развод — вовсе не то, что ему хотелось бы видеть в послужном списке. — Но я же не могу растить моего ребёнка без жены! — вновь выложил он свой козырь. Шарплес ошеломлённо заморгал: — Что?.. Миссис Пинкертон, так вы ему ничего не сообщили? — Ой, да, совсем забыла! — всплеснула руками Кэт. — Я была уверена, что сделала приписку в письме… — О чём ещё? — насторожился Пинкертон. — Увы, к сожалению, Долоре не ваш сын. Если говорить начистоту, он мой, — заявил консул. Пинкертон поперхнулся: — Как это так — ваш? Он на меня похож, любой поймёт! Он светловолосый и голубоглазый! — Я тоже светловолосый и голубоглазый, — мягко напомнил Шарплес. — Вы… вы же обращались с Баттерфляй как с ребёнком! Возмущались ещё, что я женюсь на пятнадцатилетней! — Да, всё так, но я же не железный. Через два месяца после вашего отъезда я навестил вашу супругу — она так плакала без вас, так расстраивалась, мне пришлось долго её утешать, ну и вот… Хоть и пятнадцать лет, а выглядела-то она взрослой. У Пинкертона в голове всё это не укладывалось. Кэт уходит, ребёнок неродной… — Что ж вы раньше молчали? — в последней отчаянной надежде спросил он. Шарплес виновато сказал: — Чио-Чио-сан, наивная бедняжка, была уверена, что любой ребёнок замужней женщины — от мужа. Мне было бы больно её разубеждать. И вам я ничего говорить не стал, раз она хотела отдать малыша именно вам. Но после развода с женой у вас некому будет заботиться о Долоре! Этого я допустить не могу. И ни один судья не отнимет у меня моего сына: Судзуки и повивальные бабки, принимавшие роды, в любой момент готовы подтвердить, что родился Долоре через одиннадцать месяцев после отхода «Линкольна». У Пинкертона зашумело в висках, как после чересчур крепкого рома. Себя не помня, он кое-как добрался до корабля и своей каюты. «Ну вот за что мне весь этот ужас?»***
Кэт в удивлении смотрела вслед Бену. Такого она не ожидала! Шарплес… Джон, надо привыкнуть называть его по имени… сказал ей, что задумал кое-что насчёт Долоре, но подробностей плана не раскрывал до последнего. — Так от кого всё-таки Долоре? — совсем запутавшись, уточнила она. — От Пинкертона, конечно! Я к Чио-Чио-сан и не притрагивался. Но Судзуки быстро согласилась подтвердить, если понадобится, всё, что я наговорил. Одно только: если Пинкертон пойдёт во все суды, в какие только можно, и придётся давать клятву на Библии… — Не пойдёт он ни в какие суды, кроме как для оформления развода, — фыркнула Кэт. — Это уже я усвоила. Он слишком труслив. Рассказывать целой коллегии, как он довёл до самоубийства Баттерфляй? Да в жизни он на это не осмелится.***
— Мама, — сказал Долоре. — Мама, ты такая класивая! Кэт прослезилась. Впервые — впервые! — Долоре назвал её мамой. До этого она слышала от него только «тётя». Может, потому, что в кимоно она напомнила ему Баттерфляй? Неизвестно… На традиционных японских одеждах настояла она. В знак уважения, во-первых, к стране, а во-вторых, конкретно к Судзуки, которую они пригласили на свадьбу (хотя Кэт подозревала, что согласилась бывшая служанка Баттерфляй только ради того, чтобы было кому присматривать за Долоре). Судзуки и так будет чувствовать себя растерянно в церкви, пусть хоть наряды жениха и невесты будут ей привычны. Судя по всему, Судзуки оценила этот жест: — Вам невероятно идёт, мэм. Очень с вашими волосами гармонирует. — Ты выглядишь мило, Кэт, — соизволил сказать и отец. Услышав, что Кэт намеревается остаться в Японии, а Бен подал на развод, да ещё и что произошло всё это из-за «ублюдка какой-то гейши», он надолго разругался с дочерью. Лишь высокая должность её нового жениха как-то примирила мистера Хенсворта со сложившимся положением. Он подал дочери руку: — Нам пора. Господин консул, должно быть, уже ждёт. «Долоре назвал меня мамой! И отец у него будет по-настоящему любящий и заботливый… и при деньгах, что тоже неплохо. Да, я понимаю, что после медового месяца Шарплес… Джон наверняка станет развлекаться с какими-нибудь миленькими японками — от мужчины ничего другого ждать не стоит! — но у него хватит если и не совести, то ума не заниматься этим под моим носом или при мальчике. Но главное — мой малыш будет расти в счастье и любви! И Судзуки вроде меня уже не так ненавидит…» – думала радостная Кэт, подходя с отцом к ожидающему их экипажу. Вслед за ними шли нарядные Судзуки и Долоре, тихо и взволнованно говорившие на японском о предстоящей свадьбе.