Корпоратив судьбы

Корпоратив затянулся не на шутку. Это и корпоративом сложно было назвать — корпоративы обычно проводятся не в сам праздник, и вообще, только для номинального поддержания коллективного духа, но Папа настоял на том, что встречать Новый год они с какой-то стати должны вместе. Да, инициатором сего беспредела был Папа. Но одобрили идею, конечно же, все. А попробуй, не одобри! Умник пробовать и становиться козлом отпущения не собирался, а потому, как и прочие, держался — по крайней мере, пытался — весёлого вида, а также вида того, что не просто пригубливает шампанское, но пьёт его, втихаря сливая совершенно неудобоваримый алкоголь в кадку с землёй и искусственным цветком, украшенным пошлой мишурой. Умник смертельно устал. Устал от тостов, что, раскинувшись вольготно в золочёном кресле, выслушивал со скучающей ухмылкой Папа, который их же и добродушно просил (заставлял) произносить. Устал от фальшивого, пьяноватого смеха, запаха алкоголя и не особо вкусной пищи, которую приходилось уплетать, если не за обе щёки, то хотя бы из вежливости. Устал от постоянного унижения, в которое его вряд ли из злого умысла, но из скуки и потому что могли, окунали Отцы. «А спой песню!» «А расскажи байку!» Устал от пресного лица Странника, который не пытался даже из всё той же пресловутой вежливости временами улыбаться — Умника весьма цепляло то, что ему такое дозволено, хотя погребальный вид этот был полным отражением его собственного состояния. А подарки! Подарки, которые всем раздал Папа, были, признаться честно, больше похожи на издевательство. Умнику вручили объёмный талмуд с сочинениями разных поэтов со всех концов страны, все стихи в котором, были посвящены славе Неизвестных Отцов. Деверь и Шурин получили по бутылке недорогого коньяка, ну… это ещё ничего, даже приятно, наверное? Тесть — какие-то коллекционные фигурки, коих он вроде бы сроду не собирал. А Странник был одарён пяльцами для вышивания и набором определённых ниток, вкупе со схемой, сделанной из фотографии самого Папы. Нормально? Даже Умнику стало обидно за давнего соперника, как бы тот его ни раздражал. Свёкру же по зову Папы торжественно вынесли корзину цветов и экзотических фруктов, в которой был спрятан новёхонький телефон и плюшевая игрушка в виде приторно-милого котёнка. М-да… Конечно же, всё это осталось без чьих-либо комментариев, помимо лицемерных (разве что у Свёкра они были искренними) благодарностей. Самому Папе, кстати говоря, все, скинувшись, презентовали золотой браслет с эмблемами Неизвестных Отцов и персональной гравировкой. Деверь, Тесть и Шурин обменялись каким-то подарками между собой, а Умник… Не было у него здесь друзей. Он не стал никому ничего дарить и никто, кроме папы, ничего не преподнёс ему. Странник и вовсе даже не поздравил с наступающим. А ещё Странник за столом сидел напротив, и потому Умнику приходилось постоянно его созерцать. Не то чтобы он предпочёл кого-то из Отцов, но всё же, сомнительное удовольствие, надо сказать. Ведь он, Странник, весь был облачён во внимание — внимание, очевидно, к собственным раздумьям, шестерёнкам этим неумасленным, которые крутятся в его голове, да так, что снаружи слышно. Никакого развлечения. Однако то и дело ронял он крайне скучающий взор на него, и Умнику свой приходилось отводить, хотя один раз он решился зачем-то задержать, поиграть в гляделки, но тогда Странник будто бы усмехнулся, беззвучно притом и не дрогнув ни одной мышцей лица, и отвёл взгляд. Поскорее бы эта ночь закончилась… Внезапно от своих размышлений Умника отвлёк громкий голос Папы. — Умник, чего повесил нос, а? Ну-ка, надо тебе настроение поднять, ну, не знаю, хотя бы стих зачитай из своей новой книжки. Или тебе не по душе подарок? — По душе, конечно, — кисло улыбнувшись, соврал Умник. — Замечательные стихотворения. — Ну? Все обратились в слух. Умник, чувствуя туманный, иррациональный стыд, — казалось бы, какая разница, все пьяны, ну, кроме, разве что Странника, да и тот наверняка даже слушать не станет, с него станется ещё и демонстративно уснуть — раскрыл книгу, всё это время лежавшую у него на коленях, наобум и стал читать, встав из-за стола. — Неизвестные Отцы — мои отцы, — прочёл он название. До чего же удачно открыл, ну конечно. — Прекрасно, — вставил слово ангельским вкрадчивым тоном ядовитой змеюки Свёкор. — Неизвестные отцы, — откашлявшись, с выражением приступил Умник к чтению, — До чего же молодцы! Защитят нас, мудрецы, от подлецов и от бацилл. Боже… Этот шедевр что, дошкольник сочинял? Вполне возможно, кстати. Умник бросил взгляд на Странника. Тот, вопреки всем ожиданиям, смотрел прямо на него с неясным выражением лица. Умнику всегда было трудно считывать эмоции этого сухаря, если тот вообще был способен их испытывать, на сей же раз их присутствие вполне угадывалось, вот только… Что это было? Но нужно продолжать, пауза и так получилась слишком длинная. — Неизвестные отцы не знают страха — удальцы… они такие, что их силе позавидуют борцы. С неизвестными Отцами мы придём к успеху, славе, всем врагами дадим… — Умник запнулся, ведь дальше шла вовсе какая-то несусветица, ритм продолжал сбиваться, а рифма стала ещё страннее и примитивнее, — всем врагам дадим по шапке. Их боится даже камень. Ах, Неизвестные Отцы! Вы стали мне, словно отцы, но я поэт, смешной художник, а вы венения творцы. Ой! — Умник почувствовал, что его лицо становится ещё горячее, а на виске выступает пот, — творения венцы. Первым рассмеялся Папа. Почти сразу к нему присоединился Свёкор — он не хохотал, конечно, но фыркнул и улыбался довольно, опершись на щёку и накренившись всем туловищем к Папе. За ними подключились Тесть, Деверь и Шурин. — Молодец! — сквозь совершенно несопоставимый по мощности с тем, что его так развеселило, смех разрешил Папа. — Садись, попей шампанского. Умник плюхнулся обратно в своё кресло. И уткнулся в книжку, делая вид, что ознакомляется с прочими произведениями не особо талантливых судя по тому творению, которое он прочёл первым (и, надеялся, последним) поэтов. Умнику очень хотелось домой. Он был зол, и это чувство буквально кипело у него внутри. Ему хотелось выпить чая, приготовленного внимательным секретарём Золли, и лечь спать, и больше ни-че-го. Но спектакль продолжался. Воспользовавшись тем, что внимание от него полностью отхлынуло, Умник, всё ещё держа книгу, и пытаясь не смотреть ни на кого, особенно на Странника, зачем-то взявшего слово, постучав по бокалу; юркнул в угол, на диван, который частично прикрывал цветок. Да там и остался, не расслышав за шумом стучащего сердца в ушах, что там плетёт Странник. *** И вот, куранты давно пробили, а расходиться так никто и не собирался. Да, уж, разойдёшься здесь, когда Отцы не думают закругляться. Хотя Папа и ещё один Отец… они как раз ещё как разошлись. Внезапно Умник обнаружил, что Папа и Свёкор (пока Деверь, Шурин и Тесть играют в карты на щелбаны, сидя на углу стола) самозабвенно целуются в кресле Папы, чуть отодвинутом в тень. Он сперва даже поперхнулся. Хотя он давно догадывался… И, судя по всему, не только он. Никто на них вообще не смотрел сейчас. — Скучаешь? — вдруг услышал Умник знакомый голос. Он поднял взгляд. Перед ним возвышался Странник. И Странник зачем-то с ним говорил. Явно чтобы посмеяться позднее. — Да нет… с чего ты взял? — елейно улыбнулся Умник, стремительно взяв себя в руки. По-другому вести себя с этим наглецом он себе позволить не мог. Странник молча сел рядом с ним, выставив вперёд острые колени. — А почему это ты, интересно, до сих пор не нашёл очередную нелепую отговорку, чтобы покинуть это скромное празднование? — поинтересовался Умник едко. Но ему и правда было любопытно. — А что, должен? — Ну, по тебе не скажешь, что тебе нравится здесь находиться. — Ну, по тебе тоже, — отбил подначку Странник слишком просто, будто неохотно. А Умник продолжал кусаться, зная, что если умолкнет, Страннику будет чем кольнуть его самого. Да что там, после сегодняшнего представления — и со стихом, и с тостом, который ему предшествовал и был, надо сказать, тоже не самым удачным, он его как бабочку на булавку может наколоть и положить в альбом лепидоптерофилиста. До конца этой абсурдной ночи, по крайней мере, точно. — Ну так, не я здесь папочкин любимец, знаешь. Мне так просто не выдумать какое-нибудь дельце, безотлагательное, конечно же, и, разумеется, ужасно тайное, — последнее слово он картинно прошептал. — Так почему же? Странник посмотрел на него искоса, сложил руки в замок и опёрся на свои ноги, чуть наклонившись. А потом усмехнулся. — И что, мне нужно было уйти и оставить тебя на растерзание? Умник растерянно захлопал длинными ресницами. После того дурацкого провала с жутким стихом он даже не задумался над тем, что Странник впервые за вечер стал что-то говорить по собственной инициативе. Вряд ли, конечно, он и вправду хотел помочь ему, Умнику, но… Это помогло. Он смог спрятаться здесь. — Не делай вид, что тебе не всё равно. — Не делаю. — А, ну да, ты же не умеешь «делать вид». Хоть раз бы посмеялся за весь день. Да ладно посмеялся, улыбнулся бы хоть! Пока Папа спускает тебе такое поведение, но вряд ли это будет продолжаться вечно, знаешь… — Мне всё равно, — пожал плечами Странник и откинулся на спинку. А Умник вдруг задался вопросом. Даже двумя. Во-первых: зачем Странник вообще к нему подсел, да ещё и интересуясь, не скучно ли ему. И во-вторых: почему он не пользуется случаем, не подкалывает его? А если первый вопрос был задан с целью развить его в поддёвку, почему он этого не делает? Умник бездумно вперился взглядом в Папу, сидящего на коленях Свёкра - они, кажется, ненароком подъехали на кресле к столу и на него же вскоре имели все шансы упасть. Шурин, вот уже упал. Головой в салат. Внезапно Умник почувствовал, что Странник забирает у него из рук книгу. Он не стал сопротивляться и попросту отдал. Ну вот, сейчас начнётся… наверное. Он приготовился отбивать шутки, но Странник лишь повертел книгу в руках, хмыкнул как-то осуждающе и отложил в сторону. — Ну? — нетерпеливо и обречённо поторопил его Умник. — Что «ну»? — Почему ты надо мной не глумишься? — спросил он уже в каком-то отчаянии обманутых ожиданий. — Ты-то сегодня не пел гимн? Не позорился со стихами? На руках все карты. Рассчитался бы за стул в моём кабинете, за палки в колёса, за что хочешь отомстил бы. А мне даже крыть нечем. — А над чем здесь смеяться, Умник? Если здесь кто-то нелеп, смешон и жалок, то прости, ты далеко не первый кандидат. Признаюсь, тебя весело подначивать, ведь ты умеешь отвечать… Но почва сегодня какая-то неподходящая. Смешно? Не думаю. Стыдно? Скорее, да. Но никак не за тебя. — Он смотрел в сторону пьяных Отцов, ни на ком определённом не задерживая взгляда. — Вот это, — он показал вновь сжатую в руке книгу, а потом отбросил её на диван. — Вот это… Само существование этого ввергает меня в омерзение. И оставив сказанное без дальнейших комментариев, Странник резко поднялся и устремился к балкону. После чего скрылся за дверью, впустив в комнату морозный воздух и несколько снежинок. Никто даже не посмотрел в ту сторону, поэтому Умник, прихватив зачем-то два наполненных фужера, неизвестно для себя же с какой целью, последовал за ним. Но быстро столкнулся с проблемой: дверь с занятыми обеими руками никак не отворить, поэтому глупо встал у выхода, вглядываясь в черноту за стеклом, как вдруг дверь распахнулась и Странник аккуратно затащил его на лоджию. — Интересно мне вот, — Умник протянул шампанское Страннику, и тот удивлённо взял фужер, освобождая его плечи. — Что ты имел в виду: качество стихов в той книге, их содержание или подарок, сделанный Папой? Потому что если второе или третье, знаешь… Я бы на твоём месте не стал говорить такого мне. — И что, сдашь меня Папе? — внезапно Странник улыбнулся. Не ухмыльнулся, не усмехнулся, не оскалился, а именно улыбнулся, и отвернулся от него, всматриваясь в снегопад. — А что, думаешь, не сдам? Почему же? — Честно? Думаю нет. А если я ошибся… Значит, я ошибся. В чём-то. В ком-то. И уже давно, — туманно произнёс Странник, продолжая при этом странно улыбаться. Умник припомнил, он где-то слышал или читал в донесениях, что Странник очень любит снег. По слухам, даже в его кабинете стоит некое приспособление, что имитирует его за стеклом, посыпая бонсай, денно и нощно. Снег — большая редкость, Умник помнил такое последний раз несколько лет назад, но второго человека, которому это погодное явление было дорого настолько, он не знал. Да и Странника… Если вдуматься. И если не вдумываться… Он тоже не знал. Не знал, не мог узнать. Сколько бы ни копал под него, сколько бы ни пытался что-нибудь выведать… Он видел внешнюю оболочку, что так злила его холодностью и непроницаемостью и получал вот такие вот обрывки личности из слухов. Всё что ему оставалось — в общении со Странником не выказывать своего увлечения. Подкалывать, укрывать за ироничным смехом интерес и странную обиду. По-другому вести себя со Странником он себе позволить не мог. Не мог, ведь иначе тот имел возможность догадаться о том, что Умник никогда не произносил вслух. О чём предпочёл бы никогда не думать, если сумел. Поэтому он снова, снова не смог промолчать. — Это твои родственники, что ли? — сказал он, имея в виду снежинки. — Так внимательно смотришь. — Предпочитаешь, — Странник медленно повернулся, — чтобы я смотрел только на тебя, хах? Они схлестнулись взглядами. Умник замолчал — все слова высыпались из головы и разлетелись по балкону, следом за сухими снежинками на ветру. Ну и почему Странник это сказал? Они не притрагивались к своему шампанскому. Умник прекрасно знал, что на вкус оно поганое, Странник тоже не выпил за вечер больше глотка. Он не глядя отставил свой фужер на балюстраду, туда же определил свой и Странник, немедленно, словно отзеркаливая. — Мне в детстве сказал учитель, — вдруг начал Странник, а Умник весь обратился в слух, не веря своим ушам. — Что если поймать на ладони снежинку, пока куранты отбивают начало первого часа года… И подождать до конца боя, следя за ней. То можно узнать. Исполнится ли твоё желание. Если она не растает, то да. Обязательно исполнится. — Ну, тут мы опоздали, — пробормотал Умник, ошарашенный неожиданным рассказом. — Не первый час года уже идёт. — А ты и не заметил, что я уже выходил, да? — И что, исполнится? — Ну, если верить учителю… А он у нас был человек неглупый, — шутливо и как-то искренне проговорил Странник. — То да. Они снова замолчали. Странник смотрел на снег, а Умник на Странника, даже не пытаясь таиться, и всё казалось каким-то нереальным, будто во сне. — Почему ты так любишь снег? — спросил он всё так же, словно бы заколдованно. — Он напоминает мне о… детстве, — просто ответил Странник, чуть запнувшись, но не став спрашивать даже отчего-то, откуда это Умник взял. Он вообще был сегодня какой-то слишком прямолинейный. Умник, наверное, даже мог бы попытаться это использовать, позадавать вопросы менее личные, и более относящиеся к работе, но почему-то даже пробовать не стал. Не хотел. — А что, в твоём детстве было много снега? Мы вроде бы почти ровесники. В своём я такого не помню. — Вот так сложилось. Кто его знает, ассоциации — дело хитрое, раз прицепятся к чему-то, редко когда можно их изменить. — А с чем у тебя ассоциируюсь я? — спросил Умник тут же. — С золотом, например, — сию секунду отозвался Странник. — Я? — рассмеялся Умник. — А почему не Папа? — Хитрое дело, говорю же. А у тебя? У тебя есть ассоциация со мной? — он хмыкнул. — Да, — решил ответить Умник честно. — Снег, вот, например, как раз. Лёд, может. Что-то из этого разряда. Холодного. — М-м-м. Кстати, о холодном. Ты почему вышел в одном кителе? Я чувствую отсюда, ты весь дрожишь, — внезапно нагло отчитал его Странник. — Не дрожу, — немного стуча зубами, заупрямился Умник. Он и впрямь подрагивал, то ли действительно от холода, то ли от странного волнения. — И вообще, ты и сам в одном кителе. — А я, вопреки всем твоим представлениям обо мне, очень теплокровный, — усмехнулся Странник, — мне можно. И он вдруг одним движением стянул с себя перчатку и взял в свою руку ладонь Умника. Его рука была неожиданно горячей — даже для находящейся всё это время в объятиях перчатки. Но будто бы этого было мало, чтобы изумить Умника до онемения, он вдруг начал подносить продрогшие его пальцы к своим губам. Умник в оцепенении следил за тем, что же Странник собирается сделать, но он всего лишь подышал на них теплом, и потёр второй рукой, всё ещё «одетой». — И другую давай, — мягко приказал он. Умник послушался. Так они и стояли — Странник грел его руки, а Умник не знал, что думать, и о чём сказать. Ему и не хотелось думать. О резонах такого странного поведения давнего, казалось бы, противника. О том, по какой причине и он просто следует за ним, так беспрекословно и робко. От этой ведомости не чувствуя притом себя уязвлённым. — Пытаешься изменить ассоциацию? — пошутил он наконец. — Ну, у тебя почти получается. — Тогда перестану, когда будет «совсем», — вернул ему беззлобную шутку Странник. — Хотя лучше бы тебе просто одеться. — Не хочу туда. — Я знаю. Странник смотрел на него, снег, то и дело подхватываемый порывами несильного ветра, припорошил его серое одеяние и идеальную причёску, сделав забавным и каким-то уютным. Совсем нестрашным, не таким, как Умник его представлял. Каким хотел его видеть, ворочаясь бессонными ночами и заставляя себя лишь злиться, ни в коем случае не восхищаться, не… — Почему? Почему ты делаешь это? — спросил Умник беспомощно. Да, он не хотел задаваться этими вопросами сейчас, портить момент, но не мог не задать их Страннику. — Ты любого бы стал вот так спасать от злых температур? — А ты как думаешь, Умник? Стал бы я греть руки Деверя? Шурина? Волдыря, прости Господь? Дергунчика? — Но почему я? — Потому что ты особенный. Потому что я не могу иначе с тобой. — Раньше ты вполне себе мог… — начал возражать Умник. — Раньше было много чего. Я тебя не знал. Я и сейчас не знаю настолько, насколько хотел бы. Но я вижу, что ты не такой, как они. Ты будто не принадлежишь этому больному миру. Ты другой, ты выбиваешься из общей картины, и ты выбиваешь меня из колеи, хочешь того или нет. Я не хотел, чтобы так вышло, но так уж вышло. И не могу я тебе позволить мёрзнуть здесь. Не могу я тебя здесь оставить, когда… — Так не оставляй, — не совсем понимая, что вообще несёт Странник, вдруг с запалом произнёс Умник, — не иди туда, они пьяны, да и не так ты там нужен, особенно Свёкру с Папой, мне думается. Давай останемся здесь. Вместе. Пока про нас совсем не забудут, и не уйдут. Странник неотрывно смотрел на него, широко распахнув глаза и сомкнув тонкие губы. — Ну вот, — сказал он, помолчав. — О чём я и говорю. Умник, я тебя здесь одного не брошу. Конечно, нет. — Ты не оставил меня, — озарило вдруг Умника окончательно. — Сегодня, хотя мог. Ты… — Я. — Ты сто лет меня не подкалывал. Ты даже не гримасничаешь, когда я говорю на собраниях. Не сдаёшь, если узнаёшь о моих осечках. Я точно это знаю. Ты… — Так и есть. Ты всё верно понял. Так скажи это. Громко. — Что сказать? Что понял? — не понял Умник. Странник пристально вглядывался в его лицо мгновение, а потом рассмеялся. — Ничего. Я сам скажу. Ты мне нравишься, Умник. Очень. И даже больше. И Умник, который соответствуя своей кличке, вроде не должен был удивиться, просто обомлел. Ошарашенно он застыл, обдумывая услышанное, взвешивая прожитое за годы, что он знает Странника. Годы болезненной одержимости им, что переросла в странную запрятанную, смятую и затолканную глубоко в сердце… влюблённость. Пришло время достать её и разгладить, посмотреть на неё смело? Он был катастрофически не готов, но сделал это незамедлительно. И ему стало почти больно от увиденного, поэтому он закрыл глаза и спрятал их тут же у Странника за спиной, выудив свои ладони из его рук и порывисто обняв. Странник пах каким-то незнакомым парфюмом, морозом и чистотой. У Умника в носу защипало, то ли от приятного запаха, то ли от навернувшихся нестыдных почему-то нисколько слёз. Всё это могло оказаться фарсом, какой-то изощрённой шуткой плута, задуманной давно или только сегодня, но сейчас ему было всё равно. Он хотел это чувство распробовать на полную, пусть этот подарок может оказаться минутным и обманчивым. Странник ответил на объятие, обхватив его за талию, и шагнул назад — кажется, это сам Умник напирал на него. Странник коснулся спиной балюстрады и через несколько секунд они услышали звон разбитого стекла — бокалы фатально встретились с асфальтом. — На счастье, — выдохнул Странник куда-то в умникову щёку. — Что? — Да, ничего. Это тоже от учителя — примета. Хорошая. — А ты суеверный романтик! — усмехнулся Умник, шмыгнув носом. — Иногда бываю, и порой это даже полезно, — по голосу было слышно, что Странник улыбается. — И что же, желание исполнилось? — пошутил Умник. — Пока нет. Не до конца, но всё впереди, lieb. Всё впереди. Очередной звон нарушил их мирное уединение, не дав задать новый вопрос, на этот раз со стороны двери. Наверняка это Папа и Свёкор всё-таки умудрились свалить что-нибудь со стола в порыве страсти. — Пойдём? — Странник снова взял его за руку и попытался повести, но Умнику совершенно не хотелось возвращаться к Отцам сейчас. Будто оставалась какая-то недосказанность, незавершённость. Недосказанностей, очевидно, было много, и, возможно, некоторые из них они смогут разрешить со временем, если желание будет достаточно сильным с обеих сторон, но вот незавершённость… — Нет, подожди. Зачем? — Здесь холодно, Умник, мне не хочется заморозить тебя окончательно. Неужто решил заболеть, чтобы тоже иметь возможность увиливать от собраний хоть временно? — Нет, — усмехнулся Умник. Теперь его черёд быть умнее в ответ на подколки. И говорить честно. — Я хочу тебя поцеловать. И тогда Странник поцеловал его. Губы его были горячими, такими же, как и руки, даже жарче, немного сухими, от мороза и ветра, но мягкими. Ласковыми, как и поцелуй. Он продлился несколько мгновений, а затем они вновь встретились взглядами. — Ты очень красивый, — тихо сообщил Странник. — Я знаю, — усмехнулся Умник, а потом вспомнил, что решил. — И ты, — и он был честен. Проскользнуть вон из комнаты с застольем, а потом и из Дворца у них получилось быстро и притом абсолютно незаметно — благополучно. Удалось даже забрать книгу-подарок, неплохая растопка для камина, в самом деле. Папа и Свёкор были слишком заняты друг другом, лёжа на столе, Шурин почивал в салате, а Деверь и Тесть то ли так упились, то ли так нащелбанили друг другу лбы, что теперь просто сидели, обнявшись и бессмысленно смотря в разбросанные карты. Странник был на машине, он вызвался подвезти. Дорога слилась в одну сплошную пелену за запотевшим окном и плохо подавляемую глупую улыбку Умника, которую он старался прятать от спутника, чтобы тот не в меру не задавался. Остановившись у прокуратуры, Странник обернулся к нему. — У меня для тебя кое-что есть, кстати, — он вдруг вытащил что-то из внутреннего нагрудного кармана и протянул ему. — Подготовил бы что получше, но я не знал. Не думал, что ты поймёшь меня сегодня, если я что-то подарю. — Что это? — Умник взял протянутое и стал рассматривать, почувствовав, как жар приливает к щекам. — Это обещание. Предмет был похож на золотую монету, но номинал был совершенно неясен, как и её происхождение. На круге, похоже, сделанном из золота, были выпуклые части, складывающиеся в причудливые формы, напоминающие… острова, что ли, но не продольные, не круглые, а совершенно разных форм. С обратной стороны — круг поменьше с треугольниками, частящими по длине окружности. — Заманчиво, но хочется подробностей, признаюсь честно, — Умник улыбнулся. — Пока не могу, прости. Может, я тороплюсь, но это обещание, которое я даю себе сам. А ты решишь сам, как им воспользоваться, когда придёт время. Но называется это «Erde», попробуй запомнить. Не совсем это называется… Ладно. Когда-нибудь я расскажу. Объяснение было весьма туманным, но почему-то заставило Умника смутиться, а его сердце наполниться теплом и странной благодарностью. — В любом случае, очень красиво. Спасибо, — тихо сказал Умник. — Правда у меня для тебя ничего нет, я знаешь ли, вообще не думал ни о чём таком, собираясь и готовясь к сегодняшнему, — он хихикнул. Странник кивнул мягко. — Главный подарок я сегодня уже получил — уж прости за сантименты. Они помолчали. — Знаешь, не получилось у тебя ничего, — признался Умник, нарушив тишину. — Ты всё ещё ассоциируешься у меня со снегом, но… надо сказать, совершенно иначе. — А у меня вот вышло изменить ассоциацию с тобой, тот редкий случай, — улыбнулся Странник, и, предугадывая вопрос, продолжил. — Да нет, давно. И вышло это случайно. Но я рад. Потому ты определённо не… Хотя, забудь. Ты моё золото. — Ах, ты, бес секретный… Скрытный интриган! — Виновен. И они рассмеялись, одновременно потянувшись друг к другу.