Ужин и уничижение

Смех Флегетона звучит, как перезвон серебряных колокольчиков — мелодичный, звонкий. Металлические нотки только придают ему очарования. Он боится Флегетона больше всего. В этом ядовитом саду цветут самые сладко пахнущие цветы, между бутонами прячутся змеи и пауки — он видит опасность своими глазами, отрава и не пытается скрываться, и все равно не может не поддаваться влечению. Чтобы обладать плодами этого сада и вкушать их сок, нужно не бояться ядовитых тварей. Нужно просто протянуть руку, довериться себе — и довериться тьме. Его самураи сказали, что фигуре его статуса нужно соответствующее место жительства. В бывшей коммуналке на кухне могут собираться мелкие общества филателистов, не посвященные в тайны бытия сильные мира сего. Его не спрашивали, хочет ли он переезжать, просто пригласили на ужин по поводу новоселья. — Вы не можете не заметить, как наш дорогой Ахерон хорош в этом, годы практики, конечно, предполагают мастерство, но он не просто ремесленник, он — художник, — щебечет Флегетон, накладывая на его тарелку мясо, — такое тонкое чувство вкуса недоступно тому, кто следует рецепту, как химической формуле. Он не перестает удивлять даже меня, — и подмигивает сидящему напротив Ахерону, который разливает вино. — если вы понимаете. Он не понимает. Эти четверо общаются больше полуулыбками, поворотами головы и тихими вздохами, чем словами, и не считают нужным объяснять ему весь сложный процесс, который происходит между ними за доли секунды, когда прищуренный взгляд решает все поставленные вопросы. Но он чувствует — начинает чувствовать, по крайней мере. — Ты льстец, — отвечает на тираду Ахерон, — но я ценю твою высокую оценку. — Едва ли что-то удостаивается даже замечания от Флегетона, если оно не близко к совершенству, — с набитым ртом встревает Коцит, звеня вилкой, — так что ты должен знать лучше, чем называть его льстецом. Он просто поэт всего материального и плотского. — перезвон колокольчиков сливается с клекотанием птиц, шуршанием бумаги, громовыми раскатами, — Вы попробуйте, уважаемый, попробуйте. Его дорогой, верный, любимый, сидит рядом с идеально прямой спиной. Кажется, серебряная вилка сейчас согнется под его указательным пальцем. — Незнакомое мне блюдо, это что-то восточное? Специи пахнут восхитительно, — он пытается поддержать игру, отрезая себе кусочек, — что мы едим? — О, милый, не что, — улыбается ему Флегетон, — кого. И отправляет в рот вилку с выражением крайнего блаженства. — Хозяин этого дома — простите, бывший хозяин, теперь-то это ваша резиденция — все-таки глубоко внутри отличался хорошим вкусом, хотя по обстановке гостевых спален так и не скажешь, — Флегетон отпивает из своего бокала, — а вы как думаете? Четыре пары нечеловеческих глаз, отражающих дрожащее пламя свечей, впились в него взглядами, которые, казалось, ощущались кожей, словно тонкие острые иглы. Они такие разные, но из глубин их зрачков смотрит одна и та же тьма. Надо поверить. Надо не бояться. Когда он медленно пережевывает сочное мясо, то надеется, что его дорогой не выдаст себя ни тяжелым вздохом, ни жестом. — Вкусссно? — тихо спрашивает Стикс, глядя на него поверх хрусталя с мерцающим алым. — Мои комплименты шефу. — и улыбка выходит почти не вымученной. — Это кориандр я чувствую? — Ссстрах, — тихо отвечает Стикс, но он делает вид, что не слышит. Нечеловеческого цвета глаза хитро и влажно блестят. Отрава в его теле. Отрава — желание, чтобы эти глаза продолжали смотреть с таким же одобрением.