— Мистер Баки! — юноша в костюме человека-паука окликнул хмурого Барнса.
Джеймс игнорировал любые попытки остальных мстителей достучаться до него. Уже три дня подряд, практически не вставая с твёрдого стула, (который Стив называл мачтой по понятным лишь ему одному причинам, связанным, скорее всего, со старым воспоминанием) смотрел пустым взглядом на часы-медальон и криво вставленную выцветшую фотографию щуплого мужчины.
Пустые бутылки с красной этикеткой «Водка» представляли собой особую композицию на стеклянном столе: две из них лежали на брюшке этикетки; по левую руку Зимнего, три стояли с неестественной сетью мелких трещин посередине; четыре в вольном расположении покоились на полу, там, куда падал пепел с постоянно сменяющихся в пухлых губах сигар. Баки мерно постукивал носком армейского ботинка по хрустящему пеплу, словно отмеряя секунды до взрыва гранаты.
15 августа 1939 выдался действительно жарким днём в тихом Бостоне.
Клетчатая рубашка мятного цвета расстёгнута на две пуговицы. Глаза, цвета июньского неба, уставлены на друга в брючном костюме с недельной щетиной.
— Отращиваешь бороду? — Стив проронил тихий смешок в кулак; тобы не обидеть друга, в последнее мгновение сымитированный под кашель.
— Хей, тебе не нравится? — Джеймс наигранно надул губы в притворной обиде.
Барнс, будто в тумане, провёл огрубевшими пальцами по лицу с густой щетиной, смазывающими прикосновениями проезжаясь от скулы к подбородку. Хриплый смех разнёсся по пустующей кухне с одиноко стоящим возле окна фикусом.
Звон бьющегося стекла. Перешёптывающиеся за дверью Наташа и Тони вздрогнули. Хриплый крик, схожий со скулением раненого пса, разнёсся следом за повторяющимся звоном.
Свет утреннего солнца, пробравшийся сквозь пыльное окно маленькой кухни, сглаживал острые скулы Роджерса, прячась в смеющихся глазах. Золотые волосы своим блеском затмевали разгорающееся Солнце, а улыбка заставила Барнса выронить из рук чайные ложки, приготовленные для двух чашек свежесваренного кофе.
— Растяпа. — нежно протянул Стивен, нагибаясь вместе с Джеймсом за серебряными приборами к шоколадного цвета паркету.
Стоило рукам лечь на «убежавшие» кухонные мелочи, как лбы двух друзей столкнулись, и Барнс в который раз засмеялся невпопад, потирая ушибленное место.
Каждый раз, когда он касался друга, чувствовал теплеющее на своей коже чувство, не известное ранее. Баки, как называл его только Стив, растерянно улыбался, что случалось редко, и только в присутствии Гранта.
— Шэрон позвала меня на свидание! Баки, представляешь? — сменил тему угасающего разговора Роджерс, допивая остывший кофе из чёрной чашки.
— Шэрон? — Джеймс встрепенулся надувшим перья воробьём, и отодвинул пустую посуду в сторону. — Ты пойдёшь?
— Баки, конечно! Я долго ждал этого, но не мог сделать первый шаг, а тут она сама предложила, и я…
Барнс разочаровано выдохнул, не догадываясь, почему. С одной стороны, слышать такое одному другу от другого — совершенно нормально, но только не от Стива. Странное собственническое чувство душило, а ревность впивалась бесконечными рядами своих острых зубов прямо в сердце.
— Да. — ответил тихо своим мыслям Джеймс, поправляя манжет белой рубашки.
— Почему ты не сказал мне раньше? Ох, Баки, что делать теперь?
— Что? — Барнс выплыл из недр своего сознания, не понимая бурной реакции собеседника.
— Причёска, Бак! Действительно заметно, что она кривая?
— Стиви, нет, твоя причёска замечательна. Я… я задумался.
— Тебя тоже кто-то позвал на свидание? — Роджерс не унимался.
— Мне хорошо одному. — громко произнёс Барнс, убирая пустые чашки со стеклянного стола, добавив еле шевеля губами — наверно.
Наташа поставила ещё одну бутылку перед Зимним, вытаскивая из его рта догорающий фильтр. В пустующей несколько дней кухне, сигарный дым поселился, призраком блуждая по разным углам. Белый гарнитур шкафчиков и полок смиренно стоял, сверху презрительно глядя на угасающего только что потушенным фильтром Барнса, будто ожидая конца его страданий.
— Мистер Баки, вы сидите здесь уже очень долго. Я принёс вам сливы, вот. Капитан говорил… — Паук замялся, смотря на вздувающуюся вену шеи Зимнего и его шире распахивающиеся глаза.
На избавленном от слишком длинных смольных прядей участке, виднелась россыпь мелких жемчужин пота.
— Питер, — припухшие глаза Вдовы с нежностью уткнулись в юное лицо напротив. — не тревожь его сейчас.
Металлическая рука с красной звездой со звоном опустилась на зелёную тарелку слив, раздавив треть из них. Наташа инстинктивно закрыла собой Паркера, и оглядываясь на измождённое лицо с синими провалами глаз, вывела его в коридор, где на большом столе покоились десятки неравномерно горящих свеч, освещающих цветную фотографию в гранитной раме с подписью: «Вечная память и любовь защитнику страны».
На чёрный костюм Вдовы, уводящей Питера вглубь коридора, падали лучи умирающего Солнца из многочисленных окон; они цепляли своим шлейфом мемориальный угол. Белый воск, подобно слезам ангелов, стекал неравномерно по траурным стойкам глубокого тёмного цвета, схожего с чернотой души Барнса сейчас.
Ночь явила миру первые звуки — звёздную тишину и шелест старых фотокарточек-воспоминаний в головах миллионов не спящих людей. Мрак комнаты прорезал лишь тлеющий огонёк сигареты, зажатой в металлических пальцах. Джеймс, казалось, забыл о существовании сигареты в своих руках, и сосредоточился на рассмотрении далёких огней города в панорамном окне, или своего отражения — тени, бывшей когда-то Джеймсом Бьюкененом Барнсом.
Мягкое мороженое таяло на пухлых губах Баки. Июньский ветер 1940 кружил в своём вальсе пыльцу цветов-однолеток, щекоча его нос. Стив сидел рядом, на криво выкрашенной зелёной краской скамейке; сидел так близко, но далеко одновременно, держа в своей руке маленькую ладонь юной девушки.
— Бак, всё в порядке? — Роджерс трепал друга за плечо, видно, не первый и не третий раз, под обеспокоенный взгляд спутницы.
Джеймс быстро моргнул, в недоумении смотря на Роджерса.
— Стив?
— Твой пломбир потёк, а ты даже не заметил.
Барнс неуклюже повернул голову в сторону мороженого, но обнаружил в своей руке размокшую вафлю, которую так не любил, и стекающую по рукаву рубашки белую массу. Тихо выругавшись на немецком, который в последнее время изучал от скуки, крадя у Стива книги и привлекая тем самым его внимание, метнулся в сторону фонтанчика, где любили бывать маленькие животные парка. За своей спиной Джеймс слышал восторженную речь девушки о удивительно глубоких знаниях Баки в различных областях, и спутанные реплики друга, понявшего значение сказанного.
Бредя по парку в зелёной тени больших деревьев, мужчина чувствовал себя грязным. Нет, определённо, дело было не в испорченой синей рубашке, с большим трудом выглаженной старым утюгом, а в разочарованности души. Джеймс чувствовал себя преданным Стивом, и преданным ему. Искренняя обида на себя, ничего не понимающего и будто слепого друга, выжигала лучом палящего солнца дыру в мокрой коже с едва заметным запахом стоялой воды.
Раздавленные сливы отблёскивали жёлтым светом соседнего здания, раздражая периферийное зрение Солдата, возвратив его в реальность на короткое мгновение. Кажется, Джеймс лишь сейчас осознал, что всё это время будто спал, находился в трансе.
Нащупав уцелевшую сливу в потемневшей каше ей подобных, Баки откусил половину. Холодные слёзы заполнили глаза. Не прячась и без стеснения, Барнс проронил на гладкую поверхность стола слёзы, тут же смешавшиеся с разлитым несколькими минутами ранее алкоголем. Джеймс стенал, сжимая свои волосы у сальных корней, вырывая стальной рукой малую часть из них.
Часы со старой фотографией. Пепел.
Грязное эхо прокатилась по кухне, отражаясь от презрительно смотрящего гарнитура, белого пола и стен холодных, будто чужих и не видевших робкие, не в меру нежные касания рук старых друзей под Луной; их поцелуи и, искрящиеся мимолётным пьянством счастья, глаза. Светлые волосы над пронзительно коричневыми прядями, неловкое столкновение лбов и тихое «прости», пророненное зацелованными губами Баки в спешке.
Рот Барнса исказился, в раздирающем материю времени крике.
— Ты уже избавился от пятна! Нужно скорее застирать, правда? — Стив спрыгнул со скамейки, быстро направляясь к другу.
Продолжающая что-то говорить, девушка заметила отсутствие спутника, когда Роджерс уже уводил Джеймса в сторону выхода из парка. Белая юбка ниже колен встрепенулась в порыве догнать, но остановленная репликой.
— Созвонимся вечером. — прокричал девушке блондин, быстрее передвигая ноги, и облегчённо выдыхая.
Баки самодовольно улыбался, подставив руку другу, чтобы тот обхватил её, подобно воспитанным леди в компании джентельменов.
— Она оказалась невыносимой. Спасибо за помощь, друг.
Барнс поёжился, услышав преследующее его везде слово «друг», ставшее уже полноценной кличкой; однако, руку не убрал и перевёл разговор на более приземлённые темы, чем природа человеческих чувств.
Тихий разговор смеющихся друзей прервал резкий звук, похожий на крик.
— Что это? — Роджерс настороженно оглянулся.
— Птицы.
Двое, освещённые приглушённым деревьями светом, медленно шествовали, подобно двум лебедям на глади воды под щебет птиц.
Крик повторился. На этот раз он был более протяжным и глухим, но резким — от чего замирала душа.
— Птицы?
Питер, стоящий за закрытой дверью, вздрогнул. Неожиданный звон стекла в который раз прорезал собой напряжённый воздух, соблазняя мстителя нажать на резную ручку, распахивая дверь. Звон повторился. Питер убрал руку, пресекая свои дальнейшие попытки попасть в «Долину скорби», как окрестили кухню мстители, предпочитая оставить её Барнсу и занять вторую под свои нужды. Джеймс почти не покидал её с того самого момента, как команда вернулась с особенно «горячей» миссии, с ужасной новостью от врачей, безуспешно пытавшихся реанимировать Стива.
Сердце Паука съёживалось и разбивалось на тысячи фрагментов. Сейчас, в момент отступления половины ночи, в предрассветный час, Питер должен был отсыпаться перед важной командировокой — «показательной», сказал мистер Старк. Вместо этого Паркер, стоя в одной майке и растянутых шортах, слушал невнятное бормотание Солдата за плотной дверью, будто провинившийся щенок.
Мистер Барнс казался Питеру самым храбрым и сильным в Башне, наравне с Капитаном… (который никогда более не встанет рядом с Паркером, и не пожмёт жилистую руку). Джеймс имел привычку легко трепать по голове юнца за проявленные успехи в обучении, что последний не оставлял без внимания.
Незаметно для себя, привязываясь к внешне суровому и хмурому Зимнему, годящемуся Паркеру в прадеды, юноша начал периодически подкладывать в его сумку с формой протеиновые батончики и фрукты. По наблюдениям Питера, Джеймс предпочитал сливы остальным перекусам. Именно поэтому всегда, когда мистер Барнс возвращался в свою комнату после выполнения особенно грязных миссий, Паук незаметно подкладывал тарелку самых спелых и сочных слив, купленных у знакомой торговщицы на центральном рынке. Конечно, Питер заходил через окно, и надеялся остаться незамеченным, но человек (что звучало оскорбительно для первоклассного бывшего агента секретной организации), имя которого было таким же суровым, как и он сам, практически сразу рассекретил Питера, оставив одним вечером перед походом в душ, ставшим уже традицией, на пустой тарелке аккуратную записку чёрных чернил с лаконичным «Спасибо, Пит».
Паркер был склонен придавать вещам определённый смысл, (даже сверх), к утрированным представлениям в своей голове. Может быть поэтому, написанная рукой Джеймса, записка с лиловыми пятнышками сока на ней, висела на багровой стене Питера возле кровати, куда никак не хотел возвращаться Паук сейчас, под повторившийся звон стекла за плотной стеной молчания. Мститель ушёл с обращённым к полу лицом, так не открыв дверь, которую раньше лишь слегка толкал плечом, жестом выражая входящему в неё Джеймсу восхищение.
Алые лучи протянулись сквозь светлую кухню, серой которую делал Баки своим присутствием. Сгорбленная чёрная фигура в сюрреалистичной окраске полос кровавого света и шлейфа растворяющейся ночи, неподвижно существовала.
Испарившиеся лужицы алкоголя (который не мог опьянить Джеймса достаточно, чтобы забыться) оставили после себя след — мерзкие белые разводы. Баки не обращал на них внимания, снова и снова осматривая старую фотографию в часах. Каждая точка на газетой вырезке была давно пересчитана по двадцать, десять или сколько раз? … Барнс почувствовал, что проснулся, стоило его мозгу выполнить задачу, не входящую в выученный до боли алгоритм.
— Не этого хотел бы Стиви… — сержант оглядел разгромленную кухню вокруг, встретившись взглядом с высокомерно смотрящим сверху гарнитуром глазами Стива.
Оглянувшись, Баки заметил тарелку разможжённых слив, разметавшихся по зелёным осколкам, будто раскинувших в беспомощности руки и смотрящих сквозь «проснувшегося»…
Цвета июньского неба глазами, в которых читалась страсть к изучению мира, доброта, и безгранично огромная любовь к справедливости.
Темнота.
Взрыв, прогремевший совсем близко к голове Сержанта, возбудил колючую вибрацию в ушах. Медленно, с трудом открыв глаза, Джеймс сфокусировал взгляд на возвышающейся фигуре напротив.
— Баки? — эхо голоса сливалось с вибрацией будто пляшущего на костях сержанта Мира.
Освещённый кусочками проникающего в лабораторию жёлтого света, окрепший Стив склонился над ним. Избитый экспериментами мозг Барнса перемкнуло. На дрожащих руках, плохо держащих тело, Джеймс потянулся к Капитану, впервые за столько лет касаясь его губ своими. Здесь, под взором бумаг с толстой пылью 1943 года, Баки в дрожи хватал ртом запах тела возмужавшего друга, не замечая багровых пятен боли в сломанном теле, схожих с испещеряющим плёнку узором ржавчины.
Убегая от воспоминаний
(самого себя) , Барнс миновал этаж за этажом, жмурясь, и не смотря на траурные таблички, захватившие всё пространство Башни. Опомнился Барнс у главного лифта на первом этаже. Красные круги с белой звездой щита трофеем висели на стене. Только занимающееся Солнце коснулось выкованного в победе оружия,
ковавшего победу ценой всего, в голове Баки мелькнула электрическая вспышка.
Вновь глаза открыть удалось только от осторожных похлопываний по щекам. Питер склонился над Баки, в глазах которого двоилось.
— Мистер Баки, у вас стресс, вам нужно вернуться в свою комнату, на кровать.
Джеймс слышал лишь половину слов Паука. Пытаясь встать, он слишком сильно потянул Паркера на себя, заставляя его опереться о свою грудь.
— Уже брачный сезон начался? — протянул лениво Тони, бредя мимо и пошатываясь.
Каждый из них, переживших много невзгод и Стива Роджерса, ощущал боль потери особенно ярко в контрасте с «нормальным» миром за стенами Башни. Лучше всех с утратой справлялась Наташа, приносящая Барнсу алкоголь, Брюсу таблетки, а Тони кофе в мастерскую. Чего нельзя было сказать о Джеймсе. Ему приходилось хуже всех по многим причинам. Несмотря на сложность положения Баки, вечно продолжаться это не могло, что понимал каждый.
Джеймс посмотрел на Питера.
— Ужасно выгляжу?
Паук улыбнулся, лишний раз проводя рукой по заросшему щетиной лицу с тёмными кругами глаз.
— Нет, вы всегда выглядите просто… Замечательно! — Паркер замялся, продолжив бессвязно причислять положительные черты Зимнему.
Хриплый смех Баки вдруг застал Питера, активно жестекулирующего руками, врасплох. Тихий и бархатный, будто мурчание старого кота, смешанное с мелодичным альтом.
— Спасибо, Пит.
***
— Мистер Барнс?
Паук запыхаясь, громко втягивал ртом воздух.
Белая футболка намокла. Тёплый ветер. Пыль. Июньское Солнце в зените.
— Не отставать, рядовой! — Баки обогнал Паука, сворачивая на дальнюю полосу тренеровочного полигона.
По просьбе Тони Старка «заняться мальцом», Джеймс начал тренировать нового полноценного члена команды. Мстители видели, как Питер помог Баки постепенно бросить пить по ящику водки за раз, а затем и курить (в большом количестве). Однако Зимний не упускал возможность раскурить сигару в особенно важные моменты.
— Рядовой! — звал Джеймс подопечного через стадион.
— Пожалуйста, нет!
Питер еле шёл, пытаясь добежать до своего наставника как можно быстрее.
Тони смотрел из окна Башни на тренеровку. В офисе пахло односолодовым виски и освежителем воздуха оттенка «морской бриз». Старк наблюдал за аккуратно уложенными в пучок волосами Барнса и выбритым лицом, не веря до конца в чудесное преображение. Питер, каким-то чудесным и неясням образом, влиял на Солдата положительно, а тот, в свою очередь, помогал Пауку.
«Выше», «осталось тридцать секунд», «рядовой» — слышалось со стороны полигона.
***
— Джеймс? — Вдова удивлённо перевела взгляд с экрана телевизора на мужчину в дверях, привлекая внимание собравшихся мстителей.
Синий искусственный свет обнимал лицо и хрупкую фигуру рыжеволосой девушки, отпечатываясь в глазах блеском.
— Наташа. — Баки слегка наклонил голову в приветствии.
Барнс прошёл вглубь помещения, выискивая свободное место. Тони, к которому подошёл Баки, выпрямил ноги и синими штанами занял оставшееся место, будто не заметив присутствие Зимнего. Солдат двинулся в сторону Брюса, на что тот лишь почесал голову и ведёрко с хрустящей закуской поставил рядом. Джеймс хмыкнул и в последний раз оглянулся. Половина красного дивана пустовала возле Питера, казалось, в смущении прикрывшего часть лица.
— Здесь свободно, Пит?
— М… мистер Барнс, — Паркер взглянул за спину Зимнего, обнаружив смотрящих на него мстителей. Он робко улыбнулся своим мыслям и посмотрел снизу на лицо наставника. Гладко выбритые впалые щёки по контуру скул освещались голубой полоской света. — вы… — Скользя ниже взглядом, Паук увидел растянутую чёрную майку, не скрывающую нагло прорисовывающихся изгибов.
— Ты в порядке, Питер?
Джеймс присел напротив Паука, смотрящего куда-то сквозь, и слегка потрепал его плечо живой рукой.
— Да, вы можете присесть, если хотите.
Паркер вырвался из оков неловкости, туго стягивающих его щиколотки и ладони. Джеймс в недоверчивом прищуре покосился на собеседника, но присел немного поодаль.
— Включай уже, Брюс. — Тони прижал колени к подбородку.
На большом экране кадры сменялись быстро, промелькивая миллионами острых пикселей. Джеймс подумал, что раньше фильмы были лучше в подаче и душевнее. Видимо, сказав это вслух, потому что Питер, сидящий рядом, тихонько засмеялся. Баки поймал себя на одной мысли — «я превратился в сварливого старика», и улыбнулся сам.
— Хотите сырных шариков? — Паук протянул бумажный пакет, прокалываемый разноцветным свечением сменяющих друг друга кадров.
— Не откажусь.
Баки придвинулся к Питеру, сталкиваюсь в пакете с рукой младшего. Шероховатая сухая кожа проехалась по тёплой, скользя к закуске. Паркер в смущении отвёл глаза и отдал жёлтый пакет Солдату.
— Это ваша половина.
***
Джеймс поджал колени к животу. Солнечный свет обнял сгорбленную фигуру на белой простыни, складки которой выражали своими беспорядочными изгибами тревогу. Барнс битой собакой тихо скулил, забившись в самый угол кровати прочь от Солнца.
Сквозь плотно сомкутые веки, жёлтые лучи пробирались смело, навязчиво и раздражали сетчатку. Дрожащими руками пробегая по своим плечам, Баки вспоминал лицо
Стиви, усыпанное, словно подсолнухами поле, веснушками. Тяжёлая слеза скатилась вниз на подушку и пятном страдания, отражающим мокнущий лебяжий пух, растаяла. Частицы пыли на кремовых шторах тонкими аэропланами пикировали, отражали блики попадающего света, спускались грузно на плечи, будто усиливая сидящую на них тяжесть вины.
— Ты себя не бережёшь, Стиви. — переводя дыхание от жаркого боя, говорил Джеймс.
Дождливый день явил свою мощь на поле битвы Мстителей с «агентами антиправительственной группировки» — как назвал странных людей Ник Фьюри в джете, растягивая американо и перечитывая материалы дела.
Грязь пустой городской улицы липла к армейским ботинкам Солдата; мерзко чавкала, подобно крови его жертв в сороковых; мельчайшими брызгами покрывала его форму, кажущуюся в отблеске работающего без причины днём фонаря, чернее реки Стикс.
Очередная атака вражеской стороны была отражена Зимним под заученный, до боли требовательный вздох Тони в общий эфир. Железный человек пролетел над местом схватки коршуном, и демонстративно поразил точными выстрелами вдвое больше личностей в странных лиловых костюмах. Стив снисходительно вздохнул.
— Вы закончили, мальчики? — подбегая к объединившейся тройке друзей, почти друзей, прокричала Наташа.
Джеймс почувствовал неладное всем своим естеством, содрагающимся от холодных брызг небесных слёз. Тяжёлые, отмеряющие с каждой секундой метроном время до… Солдат не мог понять, до чего.
Лиловые костюмы, подходящие, скорее, ниндзя, чем монгольским агентам, стали чёрными от скопившейся на них влаги. Лишь синий столб фонаря с искалеченными печатными листами, выделялся в уродливом хаосе тел. Лампа его дарила тонкую окантовку серебра мокрым одеждам и орудиям. Словно искусный ювелир, точными движениями прорабатывающий свои творения, фонарь награждал борющихся.
Мокрые пластины неживой руки Барнса позволяли каплям стекать, отражая перевёрнутое изображение Стивена в себе. Красная звезда с потрескавшимся контуром, в коротком мгновением отразился белый блеск фонаря на мокром месте, сверкнула. Чёрные ботинки погрязли в прибитой к растрескавшемуся асфальту пыли. Капля, которую провожал взглядом Барнс, будто замерла в воздухе. Длинные волосы прикрыли поле видимости Зимнего, возвращая во времена войны 43 года. Послышался выстрел. Самый громкий из тех, что доводилось слышать Джеймсу.
— Баки. — эхом отозвалось совсем рядом.
Капля, всё ещё замеревшая, казалось, вместе со всем Миром, насмешливо глядела на него.
— Баки.
Чьи-то, до щемящего сердца, родные руки обхватили его плечи, и в коротком объятии оттолкнули. На короткую вечность Барнс посмотрел прямо в глаза Стиви, цвета июньского неба, следом пьяно скользнул вновь к капле, стремящейся вниз. Медленно, будто издеваясь, она толкнулась о пружинящуюю поверхность, и примкнула, становясь её частью.
Ища глазами Стива, его Стиви, Джеймс обнаружил глаза, неувядающие, нежные и расширившиеся в безумной агонии боли. Снаряд прошил грудину Роджерса насквозь. Снаряд, предназначающийся Зимнему.
Дрожащие пальцы живой руки скользнули вниз, не касаясь более кожи, освещаемой палящим Солнцем.
Аэропланы пролетали совсем близко к ресницам и приземлялись на серую футболку, такую же, словно душа Джеймса.
Повернувшись к столу, Барнс заметил на нём тарелку свежих слив и записку аккуратного почерка.
«Пит» — с нежностью подумал Джеймс, и на сердце его потеплело.
