Это моя вина?

Боли не было — была пустота. Чёрная, сосущая, не приносящая ни умиротворения, ни забытья. Сложное чувство или его отсутствие? Он не помнил похорон, не помнил ничего, что было после того злополучного вечера, когда на руках умирала мать. С её последним вздохом словно всё важное разом вычеркнули из памяти, заставляя рассудок помутиться, а сердце — едва не остановиться. Его будто вырвали и оставили зияющую дыру. Скоро, Хоук уверен, очень скоро туда бросят горсть соли, и боль станет нестерпимой, но пока… Пока он сидел на кровати и вспоминал лицо матери. Пытался вспомнить. Её лучезарная и ласковая улыбка пропадала, сменяясь тёмно-синим ртом мертвеца с обветренными, высушенными губами. Глаза — добрые, а после смерти отца вечно уставшие — всплывали в памяти лишь мутными и блёклыми стекляшками. Ледяные руки, сиплый голос — всё это уничтожало образ родного человека. Ещё живого пару дней назад. Хоук сжал что было сил кулаки, силясь хоть на мгновение отогнать последние минуты жизни матери. Он не должен был её такой запомнить. Не должен был. Как нельзя кстати всплыли старые обиды, ссоры, упрёки. Он до сих пор помнил, как они потеряли Бетани, но помнил не саму её смерть, а гнев в голосе матери, обвинявшей старшего сына в случившемся. Все были убиты горем, и Гаррет смолчал. Ему было больно не меньше, чем остальным, но виноват оказался он один. Почему? Почему его винили в том, что произошло с Бет? Почему винили в том, чем он занялся ради семьи? Она вечно попрекала его нечистыми деньгами, а он продолжал их ей приносить. Чтобы она не голодала в этом хлеву Гамлена, чтобы могла купить свежий наряд, а старый — потрёпанный и застиранный — выбросить, чтобы не жила с блохами и клопами, а мылась чаще, покупала постельное бельё, новые одеяла и подушки. Они все понимали, что иначе им не попасть в город, не пробиться в нём, не выжить, что достойной работы попросту нет. Отчего же он был снова и снова виноват во всём? Да, он старший. Отец всегда делал его равным себе, и лишь поэтому Гаррет не испугался, не струсил, пошёл вперёд. Он остался за главного и должен был заботиться о семье, но почему эта чёртова семья ни разу не ответила благодарностью? Одно маленькое «спасибо» из уст матери или брата? Слабая нежная улыбка, как в далёком прошлом, когда Гар ещё был мальчишкой? Крепкое рукопожатие или хлопок по плечу? Карвер даже не появился на похоронах. Хоук старался. Старался изо всех сил помогать ему, быть хорошим старшим братом, а что получил в ответ? Презрительный взгляд и уход в храмовники? Мысленный плевок в спину, заменяющий кинжал, и крики, что он больше не будет в тени старшего? А ведь Гаррет и не пытался затмить собою солнце. У него была цель — обеспечить семью всем необходимым: вернуть имение и заработать золота, чтобы хватало на безбедную жизнь, и он шёл к этой цели. Но даже тогда мать его не защищала. Словно только близнецы были важны, только они достойны жизни, а он — лишь инструмент, обуза. Маг, отступник, точная копия отца. Защитник, не способный защитить. Чего стоил этот титул, если Гаррет не уберёг мать от лап маньяка? Если не спас сестру? Если не смог достать лекарства для отца? У него остался лишь брат, что по какой-то причине считал его соперником. Семья уродов. Родовое проклятье? Или это он всем приносит несчастья? Что он делал неправильно? Хоук поднял тяжёлый взгляд от пола и взглянул на камин. Мабари тихо лежал у огня и молчаливо смотрел на хозяина, прижав уши к голове. Умный пёс. Он всё прекрасно понимал и не мешал. Просто был рядом, чтобы в любой момент по короткому зову подскочить и уткнуться мордашкой в бедро. Поленья мерно потрескивали в тиши, на первом этаже гулко пробили часы. Сэндал что-то бурчал отцу, а Бодан коротко отвечал, стараясь не нарушать покой дома. Он тоже чувствовал свою вину, считал, что должен был лучше следить за Лиандрой. Гаррет его не винил. Это он допускал ошибки. Он позволил убийце так долго разгуливать на свободе, хотя первые предпосылки его зверств начали появляться очень-очень давно. В погоне за золотом он упустил из виду того, кто впоследствии отобрал жизнь Лиандры Хоук. — Не знаю, что сказать, но я здесь… — послышался вкрадчивый голос эльфа, и Гаррет даже не поверил, что слышит его. «Тебя не было в этом доме так долго!» — хотел прорычать Хоук, но лишь обессиленно вздохнул. Тяжёлый глубокий вздох послужил эльфу слабым приглашением, и тот сделал неуверенный шаг вперёд, приближаясь к хозяину дома. Он внимательно рассматривал Гаррета и испугался, увидев мужчину таким впервые. Как бы ни было тяжело, какая бы опасная и безвыходная ситуация ни была — Гаррет всегда был сильным. Серьёзным, но сильным. Его дух, казалось, ничто не может сломить, а теперь… Теперь его статная фигура и широкие плечи словно уменьшились под грузом боли и утраты. Сгорбившись, он смотрел на огонь и, казалось, едва дышал. Эльф снова сделал шаг ближе, когда Гаррет всё же заговорил: — Виноват ли я, что не спас её? — Я мог бы сказать «нет», но помогло бы?.. Хоук молчал, а Фенрис мысленно выругался. Ну что он мог ещё сказать? Как утешить того, кто безутешен? Напомнить, что есть участь ужаснее смерти? Сказать, что для неё смерть была спасением и избавлением? Все эти слова, не лишённые логики и смысла, сейчас больше походили на издёвку, и эльф не осмелился бы так больно ударить Гаррета. Тонкая рука коснулась напряжённого плеча мужчины. — Ты ищешь прощения, но дать его не в моих силах… От этих слов Гаррет вздрогнул и перевёл пронзительный, тяжёлый взгляд на Фенриса. В одно мгновение в нём вспыхнул прежний огонь ярости, подстёгнутый прошлыми обидами. Да, он сам позволил эльфу уйти той ночью, но никак не ожидал, что Фенрис забудет дорогу в его дом и его объятия на такой долгий срок! — А что в твоих силах? Снова уйти от меня? Обвинить, как и остальные, в своих бедах? Что я плохого сделал тебе? Может, моя сущность мага теперь тебе омерзительна? Фенрис не ожидал такого разговора. Он впервые оказался в подобном положении и лишь растерянно смотрел на Хоука, что никогда не повышал голос на него. И стоило бы ответить в тон, но эльф вовремя вспомнил, в каком состоянии Гаррет, и предпочёл просто уйти. Молча развернувшись, Фенрис поспешил к выходу, но Гаррет молниеносно, с невероятной для столь огромной туши прытью вскочил с постели и резко развернул эльфа к себе, больно, грубо дёрнув за руку. Хотел ли он причинить боль кому-то в ответ или это вышло случайно — Фенрис не спросил. Достаточно было взглянуть в тёмные бездонные глаза, наполненные влагой, чтобы растерять боевой запал. — Не уходи. Только не ты. Не сейчас. Гаррет не плакал, но был готов вот-вот заскулить от боли, что вновь выворачивала сердце наизнанку. Пустота ушла, и лишь эльф, казалось, мог заполнить освободившееся место собой. — Останься. Останься навсегда. Гаррет шептал прерывисто, словно задыхаясь. Одной рукой он продолжал крепко держать запястье, другой — нежно коснулся лица. Маг едва ли контролировал себя. Вряд ли, подумалось Фенрису, он отдавал себе отчёт в том, что одной рукой причиняет боль, а второй — дарит нежность. Но Фенрис не испугался. Нет. Это были другие чувства, от которых он сбежал из этой самой спальни. — Я останусь. Хоук крепко прижал к себе возлюбленного, как утопающий держит свой последний шанс на жизнь. Сухие губы коснулись нежной кожи на шее, а нос зарылся в спадающие белые волосы. Фенрис пах вином и трактирной едой. Нетрудно было догадаться, откуда он пришёл. Впрочем, Гаррет не был удивлён и подозревал, что и остальные друзья сидят там же. Но это было неважно. Всё, что сейчас волновало Гаррета, было в его руках. Его спасение, его надежда. Он торопливо стянул доспехи с гостя и уложил его на кровать, но продолжения не последовало. Они лежали обнявшись, и впервые за много ночей Гаррет позволил себе расслабиться. Позволил перестать винить себя, вспоминать того монстра, что сделали из его матери. — Теперь она свободна, — прошептал Гаррет, погружаясь в долгожданный спасительный и крепкий сон, а Фенрис лишь молча поглаживал мужчину по волосам, иногда целуя висок.