Часть 1
4 января 2021 г. в 15:50
Саша не знала, что ей и думать, но это точно было… сложно.
С юных лет она была уверена, что ей нравятся девушки. Отец, разумеется, этого не одобрял, в своей гомофобной старперской манере неся какую-то чушь вроде «женщина должна быть с мужчиной», но Саше было глубочайше на это наплевать. Если его что-то сердило — она делала это из принципа, и не то, чтобы ее вообще волновало его одобрение по поводу того, кто ей нравится и с кем она хочет быть. Более того: если бы Саше все-таки нравились парни, она нашла бы какой-нибудь другой способ вывести отца из себя — так уж работали их отношения. Возможно, с этим что-то могла бы сделать мама, если бы не ушла из семьи десять лет назад. Куда она пошла, почему, по какой причине — Саше было все равно, она не знала ее лично.
Закон «мой дом — мои правила» за пределами этого самого дома лишался всякого смысла, и Саша усвоила это достаточно рано и достаточно хорошо, чтобы появляться там как можно реже. Она всегда получала то, чего хотела, так или иначе, даже если отец неосознанно пытался внушить ей что-то вроде чувства стыда или навязанной благодарности, бессовестно балуя и потакая капризам. В любом случае это не стоило того, чтобы в очередной семейной ссоре выслушивать идиотские пассажи типа «это просто такой период» или «встретишь хорошего парня и передумаешь».
И вот она здесь — и черт. Внутри скребется привычное чувство, приятное чувство, зарождается, расцветает, требует близости… с кем-то, кто определенно точно не женщина. Саша перетряхнула себя изнутри, залезла в каждый уголок сознания и спрашивала, спрашивала себя снова. Точно? Точно-точно? Она это чувствует? Она это чувствует… к нему? Такого точно не случалось раньше, и значит ли это, что отец (черт бы его побрал) все-таки был прав, или это случайное, единственное маленькое исключение для ее сексуальности? И в любом другом случае Саша бы это пережила, задвинула куда-нибудь внутрь себя и подавила неприятное исключение, рушащее привычную картину мира и требующее слишком много саморефлексии, но ее мир уже был разрушен. Примерно в тот момент, когда она попала в другую вселенную — раз, и теперь снова — когда ее незрелое подростковое либидо потребовало странного. И что она будет с этим делать? Абсолютно без понятия — пока только копаться в себя и спрашивать-спрашивать-спрашивать в робкой надежде найти где-нибудь ответ «нет» или какое-нибудь логичное объяснение, не требующее ставить под сомнение собственные принципы. Мысли не давали ей спать по ночам, накрывали тревожной бессонницей, заставляли пережевывать себя снова и снова, и черт, она этого точно не хотела, она даже не знала, откуда в ней настолько сильное беспокойство.
Саша устало потерла глаза. Господи, как она ненавидела такие ночи. Любая мелочь, идиотский жест сводили с ума, лишали сна и спокойствия. Грайм просто коснулся руки, которую она ему протянула — и, боже, этого было достаточно. Достаточно, чтобы снова чувствовать себя сложно. Саша глубоко обреченно вздохнула. Если она сможет это преодолеть, если сможет подавить в себе это неправильное, это рушащее фундамент ее сексуальности чувство, то все снова встанет на свои места. Она вернется на правильный путь, а отец… отец окажется неправ. Неправ! И пусть существует такая штука, как бисексуальность (Энн и Марси же как-то справлялись с игрой за оба поля), но даже такой разумный компромисс был лишним в вопросах противостояния с гротескной гомофобной отцовской фигурой в голове.
Нет, она подумает об этом потом, а сейчас нужно просто поспать.
***
И дни тянулись, как гребаные месяцы.
Саша наполнялась неотрефлексированной саморазрушительной злобой. Ни секунды, ни единого мига ее чувства не оставляли ее в покое, не давали спокойно тренироваться и не вытеснялись из головы просмотром дурацких шоу с телефона. Саша ненавидела себя, но больше всего она ненавидела то, что Грайм как будто ничего не замечал. Он улыбался ей криво и острозубо, как будто все в порядке, как будто так и надо, что юная лесбиянка из другого мира ходит вокруг и сходит с ума, фрустрированная тем, как мило, о господи, как действительно мило он улыбается ей. И как он на самом деле хорош, как капитан. И как… как странно притягательно он выглядит для старого самца жабы. И черт, Саша уже не справлялась с тем, чтобы запихнуть эти чувства поглубже, и кажется, действительно влюблялась в каждую маленькую деталь, в каждую мелочь, складывающую его образ, все больше и больше. Саша простонала вслух и обессиленно опустилась на пенек, закрыв лихорадочно горящее лицо руками. Она не знала, что, черт возьми, делать. Оно не уходило. Ее фрустрация, ее болезненное принятие перемен, и это дурацкое теплое чувство, покалывающее между ребер и щекочущее низ живота — они не собирались ее покидать, и это стоило принять, как данность, нравилось Саше это или нет. По крайней мере… по крайней мере, если бы она все-таки начала встречаться с Граймом… ее отцу это не понравилось бы по множеству других причин и уж точно перевесило бы радость от того, что дочь встала «на пусть истинный».
И она теперь может над этим посмеяться, и даже не обязательно про себя.
Саша отняла руки от лица и наконец заметила, что не одна. Грайм сел рядом с ней прямо на землю, но Саша так и не повернулась к нему, продолжая смотреть прямо перед собой, боясь поднять взгляд. Они умиротворенно молчали, просто наслаждаясь компанией друг друга.
Грайм начал первым.
— Тебя что-то беспокоит?
Саша молчала несколько невыносимо долгих минут прежде, чем смогла выдавить из себя вопрос.
— Ты когда-нибудь чувствовал, что тебе нравится… не тот, кто обычно? Что ты любишь людей одного пола, а потом все меняется и ты не знаешь, что с этим делать?
Саша взглянула на него чуть искоса, краем глаза, так и не повернув головы. Не похоже, будто вопрос застал Грайма врасплох, как будто он этого ожидал, или будто его спрашивали об этом раньше. Он не торопился, собираясь с мыслями, и Саша снова отвела взгляд.
— Не совсем так, — (Саша обернулась на него, и их взгляды наконец встретились). — Но я могу представить, на что это похоже.
Саша заинтересованно приподняла бровь, но ничего не сказала, только пожала плечами.
— Знаешь, это нормально — спрашивать себя, — продолжил Грайм.
— Я просто не хочу, чтобы отец выиграл, ясно?
Ей потребовалась секунда, чтобы понять, что она только что выпалила. Саша простонала, снова закрыв лицо руками.
— Ох, забудь, я просто…
— Не одобряет, верно?
Саша убрала руку и посмотрела на Грайма, будто впервые увидев. Он понял? Она даже не сказала ничего толкового, а он просто… просто понял ее. Саша оторопело моргнула, так и не найдясь с ответом.
— Я просто предположил, — Грайм примирительно поднял руки, по-своему поняв ее молчание. — Без понятия, как у вас, людей, это происходит.
Саша неожиданно для себя расслабилась. Напряжение в ее голове не спало, но как будто отпустило спазматически сжатые мышцы, готовое прорваться наружу и наконец быть излеченным. Как будто она могла наконец открыться и просто поговорить, а не пережевывать в себе снова и снова одни и те же слова и сомнения. И, черт, наверное, это была плохая идея, но Грайм попал в самую точку, и ей необходимо было что-то об этом сказать.
— Я думаю… Можно сказать и так, — Саша вздрогнула: она все равно уже собралась говорить, но ей было непривычно рассказывать кому-то о том, что творится внутри. — Он гомофоб, и я не знаю насчет вас, ребята, но это так раздражает! Он постоянно грозится найти мне идеального мужика, когда я стану старше, и что мое влечение к женщинам — это «всего лишь период», — она показала кавычки пальцами, — и надеется, что я из этого вырасту, но это просто херня, ты не можешь контролировать каждую часть моей жизни и того, с кем я хочу быть, пап!
Это было… слишком громко и слишком лично. Саша бросила опасливый взгляд на Грайма, но тот только внимательно слушал.
— Угх, ладно, это тупо, мне просто не стоит…
— Нет, продолжай, — Грайм перебил готовящийся поток оправданий. — У нас не принято так обращаться с детьми, так что я послушаю.
— Подожди, серьезно? — Саша приподняла бровь.
— Моим родителям было все равно, дружил я с кем-нибудь или нет, — пояснил Грайм, — я никогда ничего не чувствовал к кому-то, поэтому меня это не особо заботило. До недавнего времени.
Игла любопытства легонько кольнула разум — там, где сидело больное и влюбленное, робко ищущее признаки ответного чувства. «До недавнего времени»? Что могло случиться недавно? Это… это он говорил про нее или… а, нет. Конечно, нет. Саша профессионально отталкивала от себя парней и привычно ставила на место любого, кто пытался с ней заигрывать, и Грайм не мог этого не заметить, особенно если бы действительно хотел ее.
Это не про нее. Точно не про нее.
— В любом случае, даже если тебе нравятся мужчины, это не значит, что он победил, — продолжил Грайм. — Просто будь собой. Я уверен, что это разозлит его еще больше.
Если подумать, в этом действительно был смысл — гораздо больше смысла, чем ей предлагал усталый от самокопаний мозг, выплевывающий одно идиотское решение за другим. Саша ухмыльнулась. Мысль о том, чтобы разозлить отца чем-то еще больше, чем своей любовью к женщинам, забавляла и приятно щекотала нервы. Она просто будет собой — и не важно, кого она захочет видеть в своей постели.
Саша поднялась и с наслаждением хрустнула затекшей спиной.
— Не думала, что скажу это, — она скрестила на груди руки, — но спасибо. Ценю хороший разговор.
И прежде, чем развернуться и уйти, что-то толкнулось внутри, требовательно и просяще. Прежде, чем Саша успела сообразить, что она делает, она коснулась губами холодного жабьего рта и тут же отпрянула, отвернувшись.
— Я собираюсь пойти потренироваться. Присоединишься?
Как будто ничего и не произошло, даже если внутри сердце заходится в лихорадочной тахикардии. Грайм ничего ей не сказал — только пошел следом.