Вероятности

— Удивительная вещь — время, — говорит Мауи. Моана смеется и болтает ногами, взбивая воду в белоснежную пену. У неё в волосах — цветы и едва заметные проблески серебра, на спине татуировка в виде океанской волны, а на шее — все тот же кулон, который когда-то отдала ей бабушка Талла. Моане из Мотунуи сегодня исполняется сорок лет, она — великий вождь, любимый своим народом; она — великая мореплавательница и открывательница земель, у неё есть любимый муж — храбрый, опытный мореход и трое любимых дочек, старшая из которых однажды возложит на гору камень, как когда-то давно, после смерти отца, возложила сама Моана, а до неё — отец, и его отец, и много-много поколений их славных предков. Но для полубога морей и ветров она до сих пор та взбалмошная, самоуверенная девчонка, на лодке которой он отправился в путешествие за искуплением своих ошибок. Моана ничуть не изменилась на его взгляд, разве что стала спокойнее и мудрее — это неизбежно случается с теми, кто хочет стать хорошим вождем своему народу, а именно этого дочь великого Туи и желала больше всего на свете. — Оно быстро летит, правда? — Моана становится задумчивой, глядя на океан, верным другом ластящимся к её ногам. — Иногда мне кажется, что я едва-едва вернулась домой из нашего путешествия, и вдруг я уже вождь, жена и мать, старшая дочь которой вошла в переходный возраст и почти доросла до инициации. — Начинаешь понимать своего отца? — смеется Мауи. — Ещё как! — эмоции сменяются на лице женщины с невероятной быстротой, и вот она тоже хохочет — громко, звонко, заливисто, словно ей до сих пор — шестнадцать лет. — Ох, Мауи! Если бы ты только знал, сколько раз я смеялась, когда вспоминала себя тогдашнюю! Мне ведь казалось, что все так просто — берите лодки, плывите, что ещё нужно? Злилась, что отец отказывается меня слушать. А ведь он был тысячу раз прав, ведь волны за рифом гораздо опаснее и больше, а лодки после столь долгого нахождения в пещере требовали капитального ремонта, не говоря уже о том, что никто понятия не имел, как ими править. Если так подумать, то и мое путешествие увенчалось успехом только потому, что океан выбрал меня и помогал мне… нам, если точнее. — Детка, ты начинаешь меня пугать. Что случилось с тобою, раз ты говоришь такие рассудительные вещи? — А ты возвращайся чаще, гордый морской орел, — Моана высовывает язык и корчит другу смешную рожицу. — Глядишь, я бы тебя ещё чем-нибудь удивила. — Боюсь-боюсь. Моана со смехом тычет его локтем в бок. Мауи корчит страшную рожу и пытается атаковать её щекоткой, но без толку — Моана не боится щекотки, Моана, кажется, вообще ничего на свете не боится, но полубог прекрасно знает, что это не так — он старается навещать её раз в месяц, на закате (чуточку чаще, чем он приходит в деревню к её родным), и в каждую встречу они уходят на дальний берег — к океану, чтобы никто не мешал им поговорить по душам. Мауи помнит каждое слово этих бесед, помнит как она жалась к нему, словно ища защиты; шептала сбивчиво о своих страхах — что она боится не справится с такой ответственностью, что она не чувствует, что справляется. Помнит как оплакивала отца и мать, и до сих пор слегка гордится что стал единственным, кому Моана позволила увидеть свои слезы, ведь у вождя права на слабость нет. Помнит он и другие страхи — как боялась, что тот молодой рыбак, Ронго, не ответит ей взаимностью, что они не смогут стать друг другу хорошими мужем и женой, что она не сможет стать хорошей матерью, что она не сможет уберечь свою семью… Были конечно и другие ночи — в них они разжигали яркий-яркий костер и просто вели дружеские беседы ни о чем, либо танцевали вокруг него, и Моана смеялась, опьяненная счастьем, и все звезды небосвода танцевали в её глазах. А потом, с первыми лучами солнца, он оборачивался орлом и улетал, а она — не оборачиваясь уходила обратно к племени, чувствуя себя обновленной и полной сил. Помнит он и её свадьбу, и как радовался за них обоих — таких сияющих и счастливых, и как наконец-то ощутил себя своим среди людей, пусть даже народ Моаны и не признал в нем полубога, кроме разве что жениха, но Мауи это даже понравилось — рядом с Моаной должен был находиться только достойнейший из достойнейших, и Ронго пока что выдерживал все полубожественные проверки, проводимые Мауи исподтишка. Но, пожалуй, его самое любимое воспоминание — первая ночь в жизни маленькой Те Фити, которою он до сих пор любит чуть больше, чем остальных из этой чудесной троицы. В нем ничего особенного — колыбель возле открытого окна, за которым виднеется свет луны и кусочек звездного неба, и молодые родители, светящиеся от счастья, пока они трое стоят, наблюдая затаив дыхание за сопящим комочком жизни в обрамлении белоснежных покрывал. — Те Фити это амбициозно, — Мауи старается шептать как можно тише, но никак не может побороть ощущение, что его голос слышно не только во всем доме — по всему острову. — Дань уважения, — Моана протягивает руки и осторожно достает дочь из кроватки. — Хочешь подержать? Мауи конечно же хочет, но жутко нервничает — крошка Те Фити (в следующий визит Моана со смехом расскажет ему о том, что ей приснилась (приснилась ли? — улыбается про себя Мауи) богиня Те Фити, с ласковой улыбкой склонившаяся над дочкиной колыбелью) совсем уж крошечная, ему кажется — стоит только шевельнуть неудачно пальцем и он раздавит её. — Она станет великой, — в темных глазах Ронго лучится нежность, а ещё — неверие. — До сих пор не могу поверить, что стал отцом. — Кстати, — Мауи возвращает сверток в крепкие отцовские руки и уже готовится обернуться орлом и улететь, но любопытство перевешивает. — Почему не Талла, или не Сина? И да, учтите, что если следующим будет сын, то я буду жутко оскорблен, если он не получит имя в мою честь. Моана не отвечает, только ухмыляется с коварным блеском в глазах, невероятно красивая в своем случившемся материнстве. Талла рождается второй. Сина третьей. А вот сына так и не случается, но Мауи, на самом деле, совершенно не переживает по этому поводу — какой смысл переживать, если у него есть целых три горячо любимых мелких козявки, и двое взрослых, одна из которых уже давно стала для него не то что другом — неотъемлимой частью него самого. Полубог не может дать названия этому чувству, но точно знает, что оно гораздо выше дружбы, братства, влюбленности. Моана из Мотунуи проросла в него подобно лозе, оплела его внутренности и кости и распустилась, протащив заодно с собой и мужа и дочерей. И Мауи ни капли не возражает, ведь теперь, когда у него есть семья, путешествия и подвиги обретают особый смысл, ведь впервые за множество лет у него есть куда и к кому вернуться, а все, что он делает — он делает ради них. …Солнечные лучи окрашивают небо и море огнем и золотом. Моана подставляет лицо свежему бризу, а потом смотрит на него с лукавым прищуром — неизменным за много лет, и вскакивает на ноги — почти также резво, как когда ей было шестнадцать. — Мои люди устраивают сегодня большой праздник в мою честь, и я не могу пропустить его. Вся моя семья будет там, и она будет не полной без тебя. — Тебе говорили, что для вождя ты уж слишком сентиментальна, а, женщина? Поразительно, как тебя только не сместили за столько лет. Мауи знает, что Моана ни капли не обижается на его ворчание. Знает он и то, что когда придет час, океан заберет её себе, чтобы вернуть потом одной из своих волн. Мауи так и не говорит ей, что благодаря обновленному богиней жизни крюку он теперь может видеть вероятности людских судеб — подарок от благодарной Те Фити за исправленные ошибки, во имя недопущения ошибок новых. Самая удачная божественная шутка за все столетия. Мауи знает — был момент, когда они с Моаной могли бы свернуть во влюбленность. Она прожила бы сто три года, стала бы шаманкой и приобрела славу деревенской чудачки, передав свой пост сыну, их сыну. И не было бы никакого Ронго — верного друга и советника, не было бы малютки Те Фити с её любовью к животным и талантом лекаря, смешливой Таллы, собирающей ожерелья из раковин, и то и дело норовящей влезть в воду Сины, чьи способности к мореходству проявились гораздо раньше чем у сестер. Не было бы задушевных посиделок — только редкие ночные свидания и стершаяся память о том, что Моана сделала для своего племени — в качестве платы за выбор культа его, Мауи, а не Океана, как ей было определено богами с самого детства. А он сам снова бы стал сказкой для детей, а не всамделишным покровителем племени. В него бы больше никто не верил. И это была бы его цена. Слишком большая цена за то, чтобы сломать жизнь самому близкому человеку. Именно поэтому он когда-то отверг её робкое, из глубины сердца идущее признание семнадцатилетней девчонки, хотя был огромный соблазн принять его, навсегда оборвав тогда ещё только начавшуюся плестись и не имеющую четкого образа ниточку альтернативной вероятности. Ту самую, в которой они находились прямо сейчас. — Но хоть еды-то у вас достаточно, чтобы умерить божественные аппетиты? — шутит он, пока они возвращаются в деревню взявшись за руки, осторожно ступая босыми ногами по прогретой солнцем земле. — Увидишь. — Увидись, — из чистой вредности передразнивает её полубог, но сразу же забывает об этом, потому что малышка Те Фити несётся им навстречу, как две капли воды похожая на свою мать в её далёкие шестнадцать лет. — Ты три месяца не давал о себе знать! — возмущается она, отвешивая ему подзатыльник, полный чистой и горячей детской любви. — Мам, и ты тоже хороша! Куда ты ушла по солнцепёку? В твоём положении… — Каком положении? Моана с улыбкой закатывает глаза, меньше всего похожая сейчас на главу народа. И какая разница, что ей сорок? Как была девчонкой, так и осталось, разве что ума с годами слегка прибавилось. — И ты молчала?! И я все ещё жду, что вы назовёте сына моим именем, если только это не будет очередная мелкая рыбина по типу этой. — Хэй! Я тебе не мелкая рыбина! Я Те Фити из Мотунуи, и ты… Моана смеётся. Мауи тоже смеётся. Он ни о чем не жалеет.