***
— Привет. Придурок. Дин моргнул, отняв от уха дешёвый мобильник, чтобы недоверчиво взглянуть на экран. Тот воспроизводил оставленное голосовое сообщение с неизвестного номера, позвонившего в четыре утра, пока Дин метался в беспокойном сне, сморившем его впервые за неделю. Он не удосужился посмотреть, какому штату принадлежал код звонившего. О чём теперь безумно жалел. Прикрыв глаза, он вновь поднёс трубку к уху, вслушиваясь в голос брата впервые за два с половиной года. На другом конце провода послышалась возня, треск и слабое ругательство, когда Сэм обо что-то споткнулся, судя по грохоту упавшего на пол предмета на фоне. — Знаешь… Если ты когда-нибудь… Что ты… — Сэм отчаянно пытался сложить слова в связное предложение в первую пару секунд, после того как назвал Дина этим новым милым прозвищем. Дин склонился вперёд, упёршись локтями в колени и зажимая переносицу пальцами. Чёрт возьми, Сэмми, нет. Только не пьяный звонок. — Ты меня не остановил, — голос Сэма был груб, резок, весь зазубренный, впивающийся в чувствительную кожу и душу Дина. — Ты ведь дже не попытался, ты, агрх, ты ёбаный… — невнятно закончил он и замолчал. Послышался плеск, решительный стук бутылки о дерево и две опрокинутых рюмки подряд. — Ты даже не попытался, Дин. Дин упал на спину, ударившись о матрас, закрывая лицо ладонью и сжимая кожу пальцами, будто пытаясь просочиться сквозь неё, выцарапать воспоминания о том, как стоял рядом с «импалой», пока Сэм залезал в этот ёбаный автобус, в этот идиотский Greyhound, который увёз вторую половину Дина за тысячи миль, оставив его с внезапным осознанием, что — о чудо — нормально функционирующему человеку нужно целое сердце, чтобы качало кровь, чтобы помогало раздуваться и сужаться лёгким, качающим кислород (но кто бы мог, блядь, подумать?). И лишь небольшим утешением было то, что Сэм, казалось, чувствовал то же самое, ведь это… Это ощущение, словно пытаешься удержаться на плаву без малейшего понятия, как плавать, а руки весят по двадцать тонн каждая, и чувство, будто не хватает воздуха, будто весь мир покрыт дымом от химикатов, пожирающих каждую здоровую клетку в лёгких… Бля. Дин никому бы не пожелал такого. Теперь Сэм молча дышал в трубку: вдох-выдох. Слишком быстро для спокойного человека. Дин невольно подхватил его ритм, даже находясь в тысячи ста пятидесяти трёх милях вдали от Колорадо: вдох-выдох-вдох-выдох. Ему вспомнились те моменты, когда казалось, что он чувствовал биение сердца брата у себя в груди. Например, когда Сэму было четырнадцать, а Дину восемнадцать и Сэм упал с сосны (ёбаный идиот, ведь Дин велел ему не лезть: «Слишком высоко, Сэм, ты свернёшь ёбаную шею», но нет, ёбаный Сэм). Он подскочил к нему, рывком ставя на ноги, заключая в объятья — такие крепкие, что затрещали рёбра, ощущая гудение его сердца, жизни в нём рядом с сердцем Дина. А теперь он напряжённо вслушивался в его дыхание, вспоминая, каково это — засыпать под тихое сопение всего в двух шагах на соседней кровати. Дин с силой потёр лицо, убирая влагу, выступившую под кожей. — Дин, — шёпот, мольба, молитва. Горло сжалось, перекрывая кислород. Сглатывание не помогло. Ему охуеть как захотелось выпить. — Я прос… — Хриплый вздох, шуршание, свист воздуха. Теперь голос Сэма звучал приглушённо, будто он уткнулся лицом в подушку. — Просто хочу, чтобы ты был здесь, Дин. Минуту назад комната не вращалась. — Хочу тебя здесь. Дин сел, склонившись и прижав кулак ко рту. Он едва мог дышать. Вдавил дешёвый кусок пластика в ухо так сильно, что оно заболело, онемело, плевать, не важно, пока слова Сэма продолжали просачиваться внутрь и оседать в памяти. — Хочу тебя, — почти стон, ошибки быть не могло, голос Сэма сорвался, шорох простыней на заднем фоне. Господи ёбаный боже, Сэм. — Бля, — слово сорвалось с губ Дина: отрывистое, увесистое; вылетело, прежде чем он успел об этом подумать, потому что, твою же мать, Сэмми, блядь. — Дин, я хо… — голос Сэма дрожал, он уязвим, раздался щелчок отключения вызова, и всё затихло. Дин распахнул глаза, бездумно уставившись на пятно на ковре в форме Великобритании под левой ногой. Телефон полетел через комнату и разбился о стену — Дин сбежал из номера быстрее, чем тот успел упасть на пол. Час спустя Дин вернулся в мотель (если хотите знать, за это время он успел выдуть полбутылки Jack Daniels), растянулся на кровати, не выпуская горлышко бутылки, другой рукой постукивая жёстким пластиком нового телефона по виску. Сам не понимая, делал он это, чтобы выбить слова Сэма из головы (хочу тебя) или же затолкать их глубже в память. Неважно, что рассвет был два часа назад, — сейчас где-то пять часов утра. Дин закрыл глаза, ощущая, как сладкая тяжесть алкоголя окутала одеялом его конечности, размывая резкие края, оставленные признанием Сэма, и Дин позволил тихому шуршанию шин по тротуару снаружи усыпить себя до отключки.***
Чуть больше недели спустя, когда Дин закончил дело с ругару в Санта-Фе, ему пришло второе голосовое сообщение. — Привет, э… Нерешительно. Кашель. На заднем фоне слышна глухая болтовня. Наверное, он стоял во дворе (Дин лишь дважды проезжал мимо Стэндфордского студгородка, именно тогда, когда Сэмми начал учёбу, и — нет, Сэм не знал, что Дин когда-либо бывал в радиусе ближе двухсот миль от Паль-Альто, ясно?), потому что, в конце концов, время клонилось к часу дня, и это был понедельник. — Я заметил, что набирал тебя недавно. Не помню такого, э, не… Я вообще не слишком помню эту ночь. Я… Слушай, если сказал что-нибудь… Сэм никогда не умел врать, когда дело касалось Дина. Приятно осознать, что время, проведённое порознь, этого не изменило. Раздался хриплый выдох. Дину живо представилось, как чёлка Сэма взлетела над бровями, тут же вновь падая на лоб. Наверное, его волосы здорово отросли — этого парня всегда нужно было силой тащить к парикмахеру. — Не важно. Не стоило мне звонить. — Повисла пауза, настолько длительная, что Дин — идеальный пример застывшей у двери «импалы» статуи — искусства, имитирующего жизнь, — подумал, будто Сэм повесил трубку, закончив на этом своё сообщение. Но потом раздался ещё один глубокий вздох и тихое: «Пока, Дин», а затем писк, и автомат сообщил Дину, что он может сохранить или стереть сообщение. Дин решил его сохранить. И не позволил себе об этом вспоминать, пока не добрался до ближайшего бара, не выпил три рюмки, задумчиво уставившись на дно четвёртой, наблюдая, как скользил по внутренней стороне коричневый ликёр, пока он медленно болтал его туда-сюда.***
— Нет, Дин! — Сэму тринадцать, и пока его голос совсем не сломался (что уже не за горами, Дин знает точно), он может, чёрт возьми, реветь, когда захочет. Колено в живот, руки царапают и толкают Дина в грудь, он будто дикое животное (хорёк, наверное, потому что Сэм весь тощий и долговязый, да, Сэм ёбаный хорёк), а потом до кучи локоть прилетает в щёку. — Господи бо… Сэм, угомонись! — Дину пришлось силой повалить его на кухонный кафель, садясь верхом на спину, чтобы прекратить бессмысленную борьбу; на это ушли почти все силы. — Это всего лишь ёбаная стрижка! — Хватить ругаться, или я расскажу отцу! — прозвучало пронзительно-приглушённо, пока Дин вдавливал лицо брата в пол. — Это тебя не спасёт, Сэмми. Да ладно тебе, обычная стрижка, не веди себя, как ребёнок. Дин точно знал, что Сэм обидится, ведь это Сэм и он подросток, чёрт бы его побрал, и — да, вот оно, Сэм вывернулся из хватки Дина, вскакивая на ноги и складывая руки на груди, глядя на старшего брата сверху вниз. — Я не ребёнок, Дин. Мне уже тринадцать. — Да? Тогда, может, веди себя соответствующе возрасту? Садись на стул и дай остричь себя. Сэм перевёл угрюмый взгляд на стул, который Дин двадцать минут назад подтащил к раковине, с чего и началась вся их потасовка. Волосы Сэма лезли везде — они уже так сильно отросли, что тот постоянно смахивал их с глаз, а иногда позволял чёлке путаться в ресницах, ослепляя его, идиот. Прошла ещё минута тишины и ледяных переглядываний, потом Сэм уступил, плюхнувшись на дешёвый пластик, решительно глядя перед собой, а не на Дина. Он стоял рядом, ножницы наготове (до парикмахерской они так и не добрались: на той неделе в салоне было слишком многолюдно, и Сэм орал, что убьёт его, если он попытается его туда затащить, боже, Дин ненавидел этого пацана), придётся им обойтись тем, что есть. — Суй голову под кран, Сэм, ты ведь в курсе, как это делается. Сэм что-то проворчал под нос, но опустил голову в раковину, блуждая взором по потолку, пока Дин поливал его волосы водой, собирая её в ладони. Коричневые пряди впитывали влагу, темнея ещё сильнее, и Дин пропускал их между пальцами, обмывая вокруг ушей и по лбу, одна капля стекла и впиталась в бровь. Сэм прикрыл глаза, Дин видел, как успокоилось его дыхание, поэтому принялся массировать голову. Он осторожно убрал мокрую липкую чёлку со лба, пробираясь пальцами меж прядей, двигаясь вниз, и слегка надавил на затылок, чтобы Сэм приподнялся. Тот подчинился, давая Дину намочить оставшиеся сухие участки, прежде чем расслабленно лечь на прежнее место. Дин потянулся к шампуню, вылил на ладонь, принявшись втирать его в виски Сэма, тут же взбивая пену и распределяя её по всей голове. Через пару минут Дин почувствовал, как щёки начало покалывать, поэтому опустил взор, наткнувшись на пристальный взгляд Сэма. В глубине глаз плескалось нечто мягкое: плохо скрываемая нежность с намёком на благоговение, а ещё совершенная, сокрушительная, всепоглощающая любовь, что совершенно выбило весь воздух из лёгких, — настолько искренними были эти эмоции, мерцающие под поверхностью карих радужек Сэма. Дин вновь переключился на мытьё головы, тщательно и аккуратно смывая шампунь с волос Сэма. Он не торопился, наблюдая, как пена спиралью закручивалась в водосток. Выключив кран, схватил полотенце и накрыл им лицо Сэма, прикрыв глаза, по-прежнему сверлящие Дина, будто тот точно знал, что у него есть ответ на каждый вопрос во Вселенной. — Сушись, мелкий, настало время веселья. От последовавшего горестного вздоха ткань у рта приподнялась. Сэм сел, злобно вытирая полотенцем голову, потом бросил его на стойку позади себя. Дин взял ножницы, стукнув носком ботинка по лодыжке брата, безмолвно требуя развести ноги, чтобы встать между ними. Сэм послушался. Расчесав пальцами влажные пряди, Дин принялся за чёлку. На кухне стояла тишина — лишь их дыхание и щёлканье ножниц нарушали её. Дин ощущал горячие выдохи Сэма у себя на животе сквозь рубашку. Отвлёкшись на это, он клацнул возле левого уха, почти отрезав кусочек розовой плоти, и выругался. — Чёрт побери, Сэм, сиди спокойно, а то останешься без ушей! — О да, теперь я гораздо меньше нервничаю, спасибо, Дин, — огрызнулся тот, ткнув его пяткой в ногу. Дин пнул в ответ и дал подзатыльник. — Может, заткнёшься и доверишься мне? — прорычал он, вцепившись в его подбородок и поворачивая голову в сторону, чтобы лучше видеть ухо. Он чувствовал, как Сэм сжал челюсти под пальцами, как напряглись его бёдра возле коленей, поэтому, вздохнув, поднял его за подбородок, заглядывая в лицо. Сэм поджал губы, нахмурился. — Сэм. Я не сделаю больно. Обещаю. Просто посиди смирно. Сэм пристально вгляделся ему в глаза, ища в них что-то, и, видимо, найдя искомое, явно расслабился (доверие буквально сочилось из его взора, боже, этот ёбаный пацан), слегка кивнув ему в ладонь. — Хорошо. Дин вновь повернул его голову набок, отпуская подбородок. Он провёл костяшкой указательного пальца по изгибу уха, давая понять, где собирался отрезать волосы, старательно делая вид, что не заметил дрожь, пробежавшую по всему телу Сэма. Когда он закончил стрижку, Сэм почти спал, уткнувшись ему в живот, доверчиво вцепившись в край его рубашки. Сердце Дина сжалось так сильно, что стало больно, поэтому он оттолкнул руку брата, грубо постучав по щеке, чтобы разбудить. Дину не хотелось обсуждать реакции собственного сердца, начавшего разбухать и колотиться, когда их взоры встретились.***
Воспоминание рассеялось, Дин поставил на стол седьмой пустой стакан с виски. Алкоголь больше не обжигал горло — теперь он ласкал, покрывая поцелуями трахею, омывая лёгкие, оседая глубоко в животе. Брюнетка и блондинка, сидевшие на другом конце барной стойки, прислали ему пару рюмок текилы в подарок. А вот они обжигали. Раньше Дин остался бы подольше, обнял бы их за плечи, одаривал бы фирменными усмешками, которые заставляли бы девчонок прижаться к нему крепче, а трусики мокнуть и падать на пол по первому щелчку, но не сегодня. Сегодня он не мог. Бросив смятые купюры на липкую деревянную стойку, Дин дважды хлопнул по поверхности, прощаясь с барменом, и благодарно кивнул девушкам, которые не очень хорошо скрыли разочарование. Но Дину было всё равно. Мотель находился всего в нескольких кварталах вниз по дороге, а Дин был немного (прилично) пьян, поэтому с предельной осторожностью сел в «импалу», стоявшую на чёрном тротуаре. Идти нормально он не мог, но и на заднем сиденье спать не желал. Ничего страшного не произойдёт, расстояние не слишком большое. Так что до мотеля он добрался без происшествий, припарковался только кривовато, да и похуй, на этой дурацкой стоянке всё равно больше никого не было. Локтем он открыл дверь мотеля, с грохотом захлопнув её за собой, когда вошёл. Сбросив куртку, Дин швырнул ключи, телефон и бумажник на маленький столик у окна, потом принялся снимать ботинки. Всё вокруг казалось вязким, размытым. Он остановился взором на телефоне — хуёвая идея, просто оставь его лежать там, — рука сама собой потянулась к нему — не делай этого, — экран загорелся, большой палец уже жал на кнопку, ища последнего вызываемого абонента — не делай этого, блядь, Дин, — но в ухе уже раздались гудки. Дин закрыл глаза. Покачнувшись, он крепко прижал телефон к уху. Запоздало сообразив, какой же он дурак, ведь сейчас столько времени, что Сэм спокойно мог поднять трубку. Дин совсем не готов говорить, боже мой, пора нажимать «Отбой», но в трубке уже зазвучал голос Сэма: «Оставьте сообщение, я перезвоню, как только смогу, спасибо», потом — бип! — и настал его звёздный час. Дин распахнул глаза, глядя на кровать, по-прежнему покачиваясь на месте. Что, чёрт побери, он собирался сказать? — Привет… И замолчал, косясь на бледно-жёлтое покрывало. В первом сообщении Сэм назвал его придурком, и он не мог оставить это просто так. — Говнюк… — Отлично, Дин, здорово ты его подъебал. — Никогда не стоит звонить по пьяни, мелкий, это грубая ошибка. Нужно было тебе запереть телефон в шкафчике или типа того, то есть… — Господи, что он такое нёс? — А вообще мы что, в школе? Дин замолчал, неторопливо подойдя к кровати, взобрался коленями на матрас и упал на живот. Подоткнув под подбородок подушку, он слепо уставился на изголовье. Сердце колотилось где-то в горле, в ушах шумело, грудь сдавливало, и всё, о чём Дин мог думать, — то, как звучало его имя, слетевшее с губ Сэма, проникшее ему в ухо через телефон. Он вновь закрыл глаза. — Нельзя нести подобную хуйню, Сэмми. Он бормотал, потому что настала его очередь признаваться, его черёд разбивать и без того уничтоженные осколки стены, которую он возводил всю свою ёбаную жизнь: это ведь Сэм (брат Дина), а ещё это Сэмми (весь его мир), и оба сливались вместе чаще, чем следовало, но всегда существовала черта, широкая ёбаная черта, с транспарантами, гласившими «ПРОХОДА НЕТ» и «НЕ СМЕЙ ЗАБИРАТЬ СЭМА ВИНЧЕСТЕРА В ЛИЧНОЕ ПОЛЬЗОВАНИЕ», и Дин обязан был блюсти эти запреты и уважать их. Только вот Сэм начал первым: он разбил эту чёртову стену, к ебеням смазал линию, а теперь не осталось ничего. Дин свободен, он мог проскользнуть в это маленькое образовавшееся пространство, проделанное ботинком Сэма, так что лучше всем приготовиться. — Ты не можешь просто взять и… Чёрт, Сэм. Гнев, боль и обида захлестнули, словно цунами. Ему пришлось вдохнуть поглубже парочку раз, чтобы не утонуть в мутной волне нахлынувших эмоций, с которыми он совершенно не хотел сейчас иметь дело. — Ты ведь сам не хотел, чтобы тебя останавливали, Сэм. Ты не хотел, чтобы я тебя останавливал. Ты хотел, чтобы я поехал с тобой, чтобы предал отца. Я не мог этого сделать, Сэм, ты прекрасно знаешь, что не мог. Слова отдавали горечью на языке. Нехорошо, не нравился ему этот вкус. Притормози-ка, ковбой. — Ты… Дин сглотнул. Теперь язык с трудом шевелился. Может, это знак свыше: заткнись нахуй, Дин, не стоит продолжать, Дин, прекращай, пока не поздно, Дин. — Ты не представляешь, чего мне это стоило, Сэм, просто стоять и смотреть, как ты садишься в ёбаный автобус. А ещё ты не представляешь, как сильно мне хочется быть рядом с тобой. Как до безумия хочется приехать к тебе. Явно перебор, сболтнул лишнего, отступай, тормози, сдавай назад. — Чёрт побери, — тихо выругался Дин, кинув телефон на кровать и устало потирая ладонью рот и подбородок. — Проклятье! Он схватил телефон и завершил вызов.***
— Так почему ты ещё не здесь? Две ночи спустя, всего пара секунд, шесть слов — таково было третье голосовое сообщение от Сэма. Мягкое, пронзительно-отчаянное, пропитанное одиночеством, что совершенно вывернуло все внутренности Дина наизнанку. Это сообщение он тоже сохранил.***
Он не мог перезвонить, не мог заставить себя вытащить телефон из куртки, потому что тот жёг пальцы, выжигал грех на его коже. Сэм оказал ему услугу, оставив четвёртое сообщение шесть дней спустя, будто зная, что Дин не в состоянии ответить. — Ты был ни при чём. Голос звучал трезво. Печально. — Я не от тебя уезжал. Ты ведь и так это знаешь, Дин. Дело вообще было не в тебе. Дин и так знал это. Где-то глубоко-глубоко, неебически глубоко внутри он знал, что решение Сэма уйти не имело к нему никакого отношения. Но всё же он был частью той жизни, которую Сэм решил бросить, частью семьи, с которой Сэм не желал иметь ничего общего, так что, если подумать, как он мог не воспринимать это на свой счёт? — У нас была такая жизнь, Дин, которую я просто не мог больше выносить. Перед внутренним взором промелькнуло воспоминание, как Сэм говорил ему эти слова в последний раз. Не сейчас. Не совсем эти. Не сейчас, блядь. — Именно ты делал мою жизнь лучше, помогал смиряться. Ты — та причина, почему я оставался с вами так долго. Заткнись нахуй, Сэм. Пауза, вздох. Наверное, Сэм Винчестер — король красноречивых вздохов, скорби и грустной эмо-поэзии. — Я не хотел оставлять тебя, Дин. Бип. Конец сообщения. «Нажмите “четыре”, если хотите сохранить сообщение, нажмите “семь”, если хотите удалить». Дин надавил на семёрку так сильно, что полчаса спустя пришлось выковыривать её ножом для масла.***
— Я так больше не могу, Дин! — Сэму шестнадцать, он полон подростковой тоски и очень близок к тому, чтобы пробить дыру в гипсокартоновой стене в их комнате на востоке Нью-Йорка. — Как ты можешь мириться с тем, что отец каждые две недели перевозит нас на новое место? Почему я единственный, кто злится, что с нами обращаются, как с багажом, а не с ёбаными детьми?! Дин выругался и отвернулся от брата, метнувшись на кухню в доме, где они обосновались — надолго или нет, неизвестно, пока отец не закончит дело. Он слышал, что Сэм направился следом, не отставая ни на шаг. — Чёрт возьми, Сэм, ты сам прекрасно знаешь почему. Он пытается защитить нас. — Хуйня это, Дин. Чушь собачья. Если бы он хотел нас защитить, то оставил бы у пастора Джима или Бобби, а не таскал за собой по всей стране. Дин резко развернулся, встречаясь взглядом с двумя горящими возмущением карими глазами, на дюйм или около того выше его собственных. Маленький братик теперь вовсе не маленький. Сэм раздражённо зарычал, развернулся и потопал обратно в комнату. От хлопка двери внутри Дина всё задрожало. В глазах Сэма Дин углядел что-то опасное, заставившее его позвонить Джону, сообщив, что они тоже нашли поблизости дело: ничего сложного, посолить и сжечь, отец, дасэр, мы справимся, всего на пару дней, нетсэр, на «импале» не оставим ни царапинки, дасэр, вернёмся ещё до того, как закончишь своё дело, пока, пап. Дин не потрудился постучать, прежде чем вломиться в спальню к Сэму, поднимая с пола возле кровати сумку. — Собирайся, Сэмми. Сэм задумчиво сидел на краю матраса, волосы лезли в глаза, губы поджаты, но, услышав команду, резко вскинулся. — Что, отец решил бросить нас в каком-то другом месте? Дин стиснул зубы от появившейся на лице брата насмешки, но удержался, чтобы не наподдать Сэму по рёбрам. — Нет, занудный ты засранец, я отвезу нас куда-нибудь на пару дней. Собирай свою ёбаную сумку. Сэм удивлённо приподнял брови, через мгновение вскакивая на ноги и начиная бросать одежду в рюкзак. Меньше чем через десять минут они готовы выезжать (преимущество обладания ограниченным запасом вещей) и загружали сумки на заднее сиденье. Сэм в предвкушении подпрыгивал на месте, всё раздражение испарилось, оставив лишь смазанный след воспоминаний. Теперь он ворчал на то, куда же Дин его тащит, что происходит, будут ли там лишь они вдвоём? Да, Сэмми, только ты и я. Как только Дин выехал на главную дорогу, Сэм перестал пытать его в ожидании ответа (он и сам не знал, что ответить, потому что понятия не имел, куда они ехали). Сэм откинулся на сиденье, довольно наблюдая за мелькающими за окном деревьями. Дин следил за ним краем глаза: длинные ноги перекрещены, руки неуклюже сложены на коленях, бирка сзади торчала из рубашки. Дин уже не впервые невольно подумал, как же ему повезло никогда по-настоящему не становиться объектом подросткового разочарования и внутреннего смятения Сэма. Они всегда были направлены на отца, или на работу, или на бесконечные поездки, или на дерьмовые мотели, но никогда — на Дина. Нет, Дин получал мягкие прикосновения, смех, поддразнивания или осторожные толчки в рёбра. И даже теперь Сэм ему улыбался, расслабившись под прикосновением его пальцев, — Дин незаметно для себя добрался до раздражающей торчащей бирки, так и оставшись греться ладонью у основания шеи Сэма. Да, Дин — везучий ублюдок. Его внимание привлёк рекламный щит, обещающий райский коттеджный отдых за пределами порта Онтарио, — Дин резко свернул на ближайшем съезде. Сорок минут спустя они въехали на грунтовую дорогу, ведущую вглубь леса вдоль берега озера. Тут и там к главной дороге примыкали дорожки помельче, ведущие к коттеджам, усеянным машинами отдыхающих на выходных семей. Дин продолжил ехать. В конце концов, когда от последней подъездной дорожки их разделяли добрых десять минут езды, они прибыли к крайней, стоявшей почти у дороги хижине: занавески на окнах опущены, открытый настежь гараж пуст. Вполне подходящее место. — Дин? — Распахнутые глаза Сэма полны надежды и недоверия, он глядел каким-то гипнотически-парализующим взглядом, кричащим о поклонении герою. Дин совершенно игнорирует жар, разливающийся в глубине живота. — Отмычка с собой? — с трудом ухмыльнулся в ответ Дин, вылезая из «импалы». Сэм выскочил из машины следом и вытащил из сумки набор отмычек, который Дин подарил ему на четырнадцатый день рождения. Потом взбежал на крыльцо. Меньше минуты ему потребовалось, чтобы проникнуть внутрь и исчезнуть в глубине дома, чтобы убедиться, что они на самом деле одни. Дин понял, что всё в порядке, когда услышал радостный возглас Сэма. Следующую пару минут они рыскали по всей лачуге в поисках остатков еды в шкафчиках. И о-чудо-столь-заботливые-владельцы оставили пятьдесят долларов в банке с мукой, которые Дин тут же прикарманил, велев Сэму осмотреть оставшуюся часть дома, пока он поедет в ближайший магазин за едой. Может, Дин и ехал по грунтовой дороге быстрее положенного, потому что образ счастливого лица Сэма, стоявший перед глазами, стал хорошим стимулом, чтобы вернуться скорее. Закупив восемь упаковок пива, двухдневный запас еды и всякой дряни, Дин уже въехал в гараж полчаса спустя. Собрав все покупки в кучу и прижав к груди, он крикнул Сэму открыть входную дверь — он ведь не умеет, чёрт возьми, поворачивать ручки ногами. Дверь распахнулась, впуская Дина, прохлада хижины окутала его, пока он нёс все покупки на кухню. Половина запасов оказалась в холодильнике, половина осталась на столе, Дин схватил Сэма за плечи и развернул, подталкивая к чёрному ходу. — Дин, что ты делаешь? — Сэм, жарища как у дьявола в заднице, а там внизу ёбаное озеро, так как думаешь, что я делаю? Сэм обернулся через плечо, поймав его взгляд, зубасто усмехнулся, вырываясь из хватки и выбегая за дверь. Рубашка упала на полпути к причалу, брюки присоединились мгновением позже. — Спорим, брызг от меня будет больше? — бросил вызов Дин, снимая с себя рубашку и джинсы, бросаясь за братом и смеясь, когда Сэм влетел в воду в одних трусах, размахивая конечностями, потом сворачиваясь в клубок и поднимая в воздух огромный фонтан брызг. Дин подобрался к краю мокрого причала, глядя сверху на Сэма, пока тот выныривал на поверхность, задыхаясь от смеха. — Ты похож на утопленника. — А ты слишком сухой. Дьявольская улыбка расползлась на губах Сэма, прежде чем он резко подплыл к причалу, хватаясь за лодыжку Дина (о чёрт), с силой потянув на себя. Всё, что успел сделать Дин, — глотнуть воздуха, прежде чем его окружила стена ледяной воды. Вынырнув на поверхность, Дин вытер воду с глаз. Солнце мерцало на поверхности, слепило, Дин с трудом разглядел брата, спокойно плывшего всего в футе впереди. В глазах Сэма вновь застыло это выражение — глубокое, проникновенное, сверлящее Дина насквозь, не дающее дышать (лёгкие будто сжимались в кулаке, почему так происходило?). Дин хотел было что-то сказать, чтобы нарушить эту сосредоточенность Сэма, потому что, ну в самом деле, он, конечно, красавчик, но не настолько. Однако что-то заставило его замолчать, что-то подсказало, что его мокрый вид не имел никакого отношения к тому, что чувствовал Сэм. Это было нечто гораздо глубже, что-то, накрывающее их, словно шерстяное одеяло зимней промозглой ночью. Струйка воды от мокрых волос Сэма стекла по скуле. Дин не мог оторвать взор, наблюдая, как она проделала путь мимо уголка рта под подбородок. Потребовалось время, чтобы осознать, что он откровенно пялится на лицо брата. Дин тут же заморгал и заглянул в глаза Сэма. Тот спокойно наблюдал за ним, удерживаясь на поверхности воды так же уверенно, как встретил взгляд Дина. Потом он почувствовал движение воды рядом, и нога Сэма обхватила его икру, заскользив по коже, — вода создала между ними тонкий скользкий барьер. Дин потерял ритм и погрузился под воду глубже, чем ожидалось. Момент хрупкий и напряжённый, и Дин точно знал, что мурашки, прошедшие по плечам, не от ветра, подувшего в эту секунду. Чтобы разбить напряжение, Дин обрызгал Сэма, быстро поплыв прочь, покидая зону возможного возмездия. Так началась война, и серьёзный момент между ними был забыт. Они провели день, брызгаясь, толкая друг друга с причала и плавая на спине, глядя в ясное голубое небо, пока верхушки деревьев тёмными пальцами не потянули за собой солнце, призывая сумрак. Именно такие мгновения Дин хотел подарить Сэму. Может, он прекрасно понимал, что означал взгляд брата и что Сэм сыт по горло их жизнью, готовый в любую секунду послать всё к чёрту и убраться прочь из Доджа. Одному богу известно, собирался ли он взять Дина с собой или оставить позади, но Дин не намеревался давать им шанс это выяснить. Сумерки сгущались, окрашивая небо в королевские пурпурные и синие тона; над головой принялись подмигивать звёзды. Только тогда, шлёпая босыми ногами, они вернулись к заднему крыльцу их временного пристанища. Всю дорогу Сэм пихал Дина плечом, пока не дождался ответного тычка, — и вот они уже на газоне заднего двора, кувыркались и катались по земле, борясь за преимущество. Наконец, Дин взял верх, толкнув Сэма спиной на траву и садясь сверху. Тишину разрывали порывы задыхающегося смеха. Оба перемазаны грязью и травой. А потом Сэм осторожно обнял его пальцами за тазовые кости, и Дин понял, что ему срочно нужно отстраниться, ведь брат весь мокрый, волосы налипли на лоб, глаза полуприкрыты, а трусы облепили бёдра, плотно прижатые к нижней части Динова тела. И вот тогда-то впервые Дин и врезался в стеклянную стену столь сильно, что чувствовал боль ещё несколько дней после. Он оттолкнулся от Сэма, поднимаясь на ноги, руки брата упали на траву, где и должны были оставаться изначально. Дин даже не пытался взглянуть в его лицо — просто пнул в лодыжку и сказал: «Я первый в душ», отворачиваясь и поднимаясь по лестнице в дом. Он быстро помылся, соскребая траву и грязь с рук, груди, живота и ног, ополаскивая волосы от озёрной воды. Потом, повесив мокрые трусы на вешалку для полотенец, вышел, оборачивая талию полотенцем, бесцельно потащившись по коридору. Он ещё не знал, где находились спальни, поэтому принялся заглядывать в каждую дверь, мимо которой проходил, в надежде увидеть свою спортивную сумку. Дин нашёл её во второй комнате, а ещё Сэма, рывшегося в рюкзаке. Дин невольно подметил, что это хозяйская спальня: одна гигантская манящая кровать посередине, накрытая мягким на вид покрывалом, а сверху — их сумки и мокрый зад Сэма. Вдох-выдох, вдох-выдох — Дин с трудом восстановил дыхание, входя внутрь и пытаясь не думать об этом, протянув руку к своей сумке, чтобы найти свежие шмотки. — Это первая спальня, которую я нашёл, вот и всё, — голос Сэма тихий и немного хриплый, будто он полагал, что натворил что-то. Дин поднял взор, немного нахмурившись. Сэм избегал встречаться с ним взглядами, нервно расстёгивая-застёгивая молнию на рюкзаке короткими рывками. — Всё норм, чувак. — Дин уставился на свою сумку, доставая чистую футболку, нижнее бельё и спортивные штаны. — В любом случае мне не спится спокойно без твоего оглушающего храпа в паре футов от себя. Он сделал вид, что не заметил скрытой улыбки, приподнявшей уголки губ Сэма, прежде чем тот поднялся и объявил, что идёт в душ. Пока брат мылся, Дин переоделся и направился на кухню. Еда чемпионов — макароны с сосисками — была готова к возвращению Сэма, вошедшего в кухню в окружении ароматов эвкалипта и мяты. — Ты выкладываешься на все сто, да? — поддразнил он, проходя мимо к холодильнику и доставая пиво. Дин закатил глаза, втягивая аромат Сэма как можно незаметнее. — Заткнись и бери вилки, — ответил он, взял миски с едой и отнёс их на кофейный столик напротив гигантского телевизора в маленькой гостиной, примыкающей к кухне. Сэм поставил открытые бутылки рядом с тарелками, плюхнувшись на диван к Дину, который включил телевизор. Стоило ожидать, что в лесу антенна будет ловить лишь четыре канала. Пришлось выбирать между документалкой о жизни чаек и французской мыльной оперой. Дин не помнил, как они остановились на мыльной опере, но через двадцать минут уже погрузились в сюжет, где отец выяснил, что переспал с давно потерянной дочерью. Когда серия закончилась, Сэм повернулся к нему с огромными глазами, что заставило Дина подскочить на ноги, бормоча, что ему необходимы ещё пиво и инъекция тестостерона, чтобы смыть из памяти последние полчаса жизни. Свалив грязные тарелки в раковину, они оставили их напоследок. Сэм бросил взор в окно, потом пошёл в сторону комнат и вернулся с пуховым одеялом с хозяйской кровати и широкой улыбкой на лице. — Пойдём, Дин, неси пиво! — Сэм уже вышел на заднее крыльцо, когда Дину удалось заставить ноги двигаться. Они разместились на пологом склоне заднего двора, Дин старательно избегал смотреть на то место, где они недавно дрались. Сэм набросил одеяло ему на голову (он что, ёбаная вешалка?). Покрывало, судя по шороху, он расстилал на земле. Дину хотелось бы, чтобы его сердце перестало врезаться до синяков в грудную клетку. Через пару секунд Сэм сорвал с его головы одеяло, расстилая его на покрывале, подтверждая все предположения Дина. Должно быть, на его лице появилось какое-то выражение, потому что Сэм пожал плечами и улёгся, нырнув под одеяло и похлопав рядом. — Облаков нет. Дин поднял голову, ощущая, как скрутило желудок, потому что да, была ясная ночь, небо — размытое полотно тёмно-синего цвета с брызгами мерцающих белых звёзд. Были там и тускло-красные пятна. Он быстро отыскал взором Большую Медведицу. — Холодно, Дин, давай быстрее! — заскулил Сэм, на что Дин закатил глаза. Поставив открытое пиво возле головы брата на траву, он поднял одеяло и скользнул рядом с Сэмом, тепло которого только начало пропитывать ткань. Дин старательно сдерживался, чтобы не закрыть глаза и не прижаться ближе, греясь о тёплый бок. Когда Сэм повернулся к нему лицом, прижавшись своими глупыми холодными ступнями к икрам, он зашипел. — Убери от меня свои сосульки к чёртовой матери! — Ты тёплый! — возразил Сэм. — Уже нет! — прорычал Дин, толкая Сэма локтем в грудь. Тот снова откинулся на спину с раздражённым вздохом. Дин вернулся взглядом к переливам над головой, наблюдая, как мигали огни. Они с Сэмом дышали в унисон, мгновенно подстроившись, словно у них одни лёгкие на двоих. Аккомпанементом к созерцанию звёзд стали плеск воды у причала, стрёкот сверчков да непрерывное единое на двоих дыхание. Время — забытое понятие, единственным признаком течения ночи к рассвету стала луна, поднимающаяся всё выше в небе. Им не нужно было говорить, когда все вопросы и ответы нарисованы над головами. Свет полумесяца омывал лицо Сэма эфирным серебром. Дин не знал, как долго смотрел на профиль брата вместо звёзд, однако точно никогда в жизни ещё не чувствовал столь глубокого тлеющего жара, сочившегося по венам. Сэм повернулся к нему, встречаясь взглядами, и неуверенно сжал его руку под одеялом. Длинные пальцы скользнули в ладонь Дина, прижимаясь подушечками с тыльной стороны. Он никогда не чувствовал себя дома больше, чем сейчас. В итоге взор Дина вновь вернулся к звёздам, огибая созвездия, названия которых он уже знал, чтобы придумать собственные. На периферии он заметил вспышку и, повернув голову, разглядел полосу падающей звезды. Сжав руку Сэма, он показал пальцем в небо, прослеживая путь звезды, чтобы тот тоже увидел. — Загадай желание, — сказал Дин впервые за несколько часов; голос звучал грубо, хрипло. Сэм перекатился на бок, вжимаясь лицом в ложбинку между шеей и плечом, руки по-прежнему переплетены. — Мне не нужно, — сонно пробормотал он, задевая губами пульсирующую под кожей вену. Дин проследил за падением и исчезновением звезды. Воздух застрял в лёгких, в груди так тяжело, что давило к земле. — Ведь ты рядом. Сэм почти сразу заснул, его медленное ровное дыхание ласкало ключицу Дина, но ему требовалось гораздо больше времени, чтобы закрыть глаза и уснуть. Наконец он провалился в сон, зарывшись носом в волосы брата, касаясь губами его лба.***
Может, Дин намеренно не обращал внимания, а может, делал это бессознательно, но невозможно отрицать, что последние полтора месяца он приближался к Сэму. Последний его мотель находился в Карсон-Сити, Невада. Он мог сколь угодно твердить себе, что это всего лишь охота, она вела его этим путём, что всё это чистое совпадение, что последнюю пару недель он приближался к западному побережью, где учился Сэм (но Дин-то знал, что врать совершенно не умел). И все эти отговорки не отменяли того факта, что Сэм теперь находился в четырёх часах езды. Поэтому Дин отупел. Он справится с чёрной собакой в одиночку, к чёрту кодекс Бобби, гласящий о том, что на этого зверя нужно выдвигаться как минимум втроём. Дин прибыл на кладбище с дробовиком и серебряным ножом, крадучись передвигаясь среди надгробий. Когда призрак (размером с датского дога на ёбаных стероидах) сбил его с ног, повалив на землю, а Дин ударился виском о круглый кусок гранита с выгравированной надписью «Покойся с миром, Мэри Элизабет», только тогда понял, что высокомерие, возможно, именно сегодня его и прикончит. Живот вспороли, он задыхался собственной кровью, но когда чудовищный пёс, зарычав, открыл пасть для финального удара, Дин наткнулся глазами на звёзды над головой. И почувствовал странное умиротворение. А потом чудовищный вес адского создания испарился с груди. Краем сознания сквозь шум в ушах он услышал вопли боли, затем появились руки, зажимающие его раны, и размытые фигуры. Кто-то вновь кричал, может быть, он сам (казалось, что горло разодрало наждачкой). А потом темнота затопила зрение, и Дин с благодарностью принял её, смеясь про себя, когда, уже ускользая сознанием в небытие, ему вдруг померещился звонящий мобильный. Просыпаться было хуёво, в основном из-за того, что Дин, распахнув глаза, обнаружил ребристую пластиковую трубку, всунутую в горло: он не мог нормально дышать (где Сэм?), лёгкие сжимались, он не мог, блядь, вдохнуть (где Сэм?), живот горел огнём, всё неебически болело (где Сэм, Дин просто хотел видеть своего ёбаного брата), а потом в руку впилась игла, тело перестало подчиняться, и тьма вновь задушила его в объятьях. Дину снилось, что он плыл в озере галактик, звёзды и планеты скользили по коже, пока он пролетал мимо. Он лежал на спине, дрейфуя в невесомости, когда левая рука зажглась болью, поэтому он поднёс её к лицу, вглядываясь в набор знакомых инициалов, прорезающих ладонь: каждая полоса звенела воспоминанием о коже под коленями и тупом ноже, царапавшем твёрдую поверхность под тканью, разорванной нетерпеливыми пальцами. Дин доплыл до края, и сон кончился, он качнул головой над краем Вселенной, потом почувствовал лёгкое прикосновение, а потом всё исчезло, утягивая его в забытье. Когда Дин открыл глаза во второй раз, трубка исчезла (слава яйцам), он почти чувствовал, как кровоточил пищевод, но, по крайней мере, он жив. Он скользнул взглядом по обстановке, оценивая, где находился. Оказалось, он лежал на больничной койке с накрахмаленным бельём, одетый в мятый синий бумажный халат (Дин точно знал, что задница осталась голая, вот ублюдки). Все его вещи сложены в прозрачную сумку на столе под длинным окном, выходящим в главный зал больницы. Дин заморгал, пытаясь прогнать щекочущие сознание щупальца сна, сосредоточившись на вошедшей в палату хорошенькой медсестре: тёмные волосы собраны в пучок на затылке, лицо чистое. Она неторопливо перевела взор на его лицо и вновь вчиталась в карту, а потом снова метнулась глазами к нему, будто не ожидала, что он будет смотреть в ответ. — Мистер Винчестер! — воскликнула она, бросившись к нему и завозившись с пульсометром и трубками, подсоединёнными ко внутренней стороне локтя. — Рада, что вы пришли в себя. Как самочувствие? Дин сморщился, заработав сочувствующий взгляд. Она-то думала, что ему больно, а он чуть из кожи не выпрыгнул, услышав подлинную фамилию (кто, блядь, сумел отыскать его настоящее удостоверение?). — Хотите увеличить дозу обезболивающего? — Пальцы зависли у кнопки, свисающей из капельницы, из которой сочилась по капле прозрачная жидкость, соскальзывая в одну из многочисленных трубок, подсоединённых к нему. — Раз уж вы предложили, — прокаркал Дин, прикрывая глаза, чтобы сглотнуть ком в расцарапанном горле. Медсестра кивнула, проверила информацию в его карте, что-то наскребла ручкой и наконец закрыла её с грустной улыбкой. — Вам невероятно повезло, мистер Винчестер. Когда трое джентльменов притащили вас в больницу, состояние было критическим. Никогда бы не подумала, что дикая собака может сделать что-то подобное, даже бешеная. — Дин нашёл глазами её бейджик, полуспрятанный воротником жёлтой формы. Майя. — Хочу уведомить, что мы сделали вам прививку от бешенства, просто на всякий случай, потому что о вас не было никакой медицинской информации. Вчера, когда вы впервые очнулись, пришлось вколоть вам успокоительное, чтобы вы не навредили себе, пытаясь вытащить дыхательную трубку. Вы получили серьёзные травмы, мистер Винчестер: три сломанных ребра с дополнительными переломами, повреждение части тонкого кишечника и сотрясение мозга. После операции на брюшной полости обычно следует долгое восстановление, поэтому, когда вас выпишут через пару дней, рекомендую избегать перенапряжения и сильной физической активности по меньшей мере четыре-шесть недель. Вы понимаете, что я говорю? Дин закивал, но пронзительная боль стрельнула в глазницы и разлилась по черепушке, святые титьки, как же неебически больно. Сжав зубы, Дин словесно выразил, что прекрасно понял, что весь в синяках и ссадинах так, что мало не показалось. Сочувствие на лице Майи вернулось, к нему присоединилась маленькая беспокойная морщинка меж бровями, она тихо вздохнула. — Те мужики, которые приволокли меня… — Дин слегка шевельнулся, тут же болезненно вдохнув от боли, мать твою, рёбра просто горели, не надо так. — Кто они такие? — Я слышала, они выслеживали ту собаку. Наверное, ту же, которая, по мнению властей, покалечила несчастных детей на прошлой неделе. Бог знает, что заставило их выйти за ней среди ночи, но опять же… — Майя склонила голову, вопросительно глядя на Дина. — Навещал старого друга, — хмыкнул Дин, закрывая глаза от лжи, слетевшей с языка. — Я не местный, просто проезжал мимо. Решил заскочить. Майя промычала, и Дин не был уверен, купилась она или нет, потому что склонилась ближе, чтобы поправить что-то над его головой. Когда она вновь выпрямилась, на лице было нейтральное выражение и лёгкая улыбка. — А теперь отдохни, милый, — она ласково похлопала его по руке, лежавшей поверх одеяла. — Это была трудная пара дней. — Что, не будете беспокоить меня бумажной волокитой на смертном одре? — осторожно спросил Дин фальшиво-позитивно, пытаясь понять, пора ему линять отсюда или страховые бумаги ещё подождут. Яркая улыбка, появившаяся на лице Майи, обезоруживала. Дин невольно прищурился от её ответа. — Беспокоиться об этом нет необходимости, дорогой, — сказала она, уже выходя из палаты, какое-то нежное выражение появилось в её глазах, когда она обернулась и взглянула на Дина с порога. — Твой парень уже обо всём позаботился. В последнее время Дин не особо следил за датами, но точно знал, что сегодня не первое апреля. — Один из джентельменов, принесших тебя сюда, говорил с ним по телефону, когда вы прибыли в больницу. Он примчался сюда из Калифорнии, благослови его Господь. Ни на секунду не отходил от тебя после операции. Час назад мне пришлось отправить его отдыхать в гостиницу. Он не сомкнул глаз ни разу с тех пор, как сел в кресло возле кровати, — Майя кивнула слева от Дина, он медленно повернул голову в ту же сторону, разглядев пластиковый стул. Прикрыв глаза, он старательно вдохнул и выдохнул. Со сломанными рёбрами дышать было тяжело, но теперь стало в десять раз хуже. Если Майя и заметила подскочивший на кардиомониторе пульс, то ничего не сказала. Дин даже не понял, что уснул, пока не осознал, что перед глазами темно и кто-то держал его за руку. Первым инстинктом было вырваться и открыть глаза, чтобы увидеть, кто сидел рядом. Но он прекрасно знал кто — кого он пытался наебать? Поэтому Дин выровнял дыхание, не позволяя глазам трепетать, потому что ещё не готов был посмотреть Сэму в лицо. Времени всё обдумать и подготовить речь для брата у него совсем не было. — Ты ёбаный идиот, Дин. Дыхание сбилось лишь на мгновение, потом он продолжил притворяться, уговаривая себя: Сэм не понял, что он проснулся. Это лишь разговоры у постели больного, не более. Вдох-выдох, вдох-выдох. Сэм поднял его руку и прижался губами к ладони. Поцелуй обжёг, Дин ухватился за обрывки воспоминаний из сна, а потом губы двинулись, проливая слова на чувствительную кожу. — Просто сраный придурок. Чёрная собака в одиночку? Ёбаный идиот. Ладно, чёрт, ты уже достаточно ясно выразил мысль, Сэм. Сэм прерывисто выдохнул, прижимаясь носом к косточке большого пальца. — В последний раз я сказал, что не хотел оставлять тебя, — зашептал он, кровь зашумела в голове, застучала в висках, вызывая болезненный спазм. — Ты ведь тоже не хочешь оставлять меня, Дин. Так о чём, нахуй, ты вообще думал? Он вообще ни о чём не думал, просто хотел подраться врукопашную с кем угодно, чтобы выбросить из головы все мысли, потому что чувствовал, что башка скоро взорвётся нахуй, а теперь она на самом деле болела и грозила лопнуть, выливая все мысли, чувства Дина и хуй знает что ещё на выбеленные простыни койки, окрашивая их чёрным. Дин не хотел запятнать и Сэма. Пальцы Сэма легонько постукивали по тыльной стороне ладони — без определённого ритма, просто бездумное касание, но каждый удар подушечкой пальца заставлял сердце биться сильнее. После сказанного Сэм замолчал, просто сидел рядом, а Дин продолжал делать вид, что спал, хотя никогда ещё в жизни не был так бодр. Тишина, повисшая над ними, была столь нежной и мягкой, что Дин вот-вот соскользнул бы в сон. Но потом он расслышал, как чиркнули ножки стула о пол, матрас рядом с плечом продавился, когда Сэм склонился над ним — что, чёрт возьми, он делал — и накрыл его рот своим, объединяя их губы в тугую горячую линию. Пульс Дина взлетел до небес, кардиомонитор запищал дурниной, притворству конец. Распахнув глаза, он принялся пересчитывать длинные чёрные ресницы перед взором, а потом ореховые глаза распахнулись, встречаясь с его. Сэм отстранился на дюйм, просто глядя на Дина, глазевшего в ответ. Лёгкие вопили в агонии, рёбра зажглись огнём, потому что дыхание никак не приходило в норму, и как же ему хотелось, чтобы сердце успокоилось, — успокаивайся, твою мать! — а потом Сэм снова подался вперёд, и Дин решил, что сейчас у него случится сердечный приступ. Поцелуй был недолгим, но Дин почувствовал в нём любовь. Всё было просто и целомудренно, а потом закончилось, прежде чем он успел распробовать вкус губ Сэма на языке, но, наверное, это к лучшему, иначе ему никогда больше не удалось бы перестать хотеть повторного поцелуя (будто он никогда не хотел целоваться с ним всю свою жизнь — тут он никого обмануть не сможет, даже самого себя). Губы Сэма исчезли, но Дин не открывал глаз, пытаясь выровнять дыхание, прийти в себя, едва сдерживаясь, чтобы не врезать кулаком по монитору сердечного ритма. Когда он открыл глаза, Сэма в палате уже не было. Удача, наверное, была к нему благосклонна, потому что Дину удалось без каких-либо сигналов тревоги отсоединить все трубки и провода. А ещё он смог встать на ноги. По пути он лишь дважды почувствовал, что вот-вот грохнется в обморок, но всё же прихватил сумку с вещами и беспрепятственно добрался до лифта. Натягивать одежду, пока металлическая коробка везёт тебя вниз четыре этажа, нелегко, но он справился. Ладно, может, его и стошнило пару раз желчью, которую он тут же сглотнул, а живот дико горел, но в целом всё было нормально. Добравшись до парковки, он увидел «импалу», стоявшую прямо по центру, будто ждавшую, когда он наконец оторвёт зад от больничной койки и вернётся к ней. Наверное, Сэм её сюда подогнал. Найдя в сумке ключи, Дин очень, очень осторожно скользнул на водительское сиденье. В голове звенел голос Сэма, напоминающий, что люди с сотрясением не должны садиться за руль в течение бла-бла-бла дней. Заткнись, Сэм. — Бобби? — Дин осторожно зажал мобильник плечом, заводя «импалу». — Ты случайно не в Неваде?***
Бобби Сингер — хороший человек и отличный врач. Он поселил Дина в одной из тайных квартир где-то между Навадой и Ютой и ухаживал за ним до полного выздоровления, пусть и не обходясь без нравоучений: мол, он никогда бы не подумал, что Дин полезет на чёрную собаку в одиночку, чёртов идьёт, ты меня доконаешь в конечном счёте, как твой папашка, а ну вернулся в постель, нет, никакого тебе, нахер, пива. Бобби не спрашивал, почему Дин позвонил ему, а не Джону; если б отец узнал, что он пытался провернуть подобное без подкрепления, Дина привязали бы к постели и держали там гораздо дольше месяца. За эти несколько недель Дин получил пять голосовых сообщений, которые так и не прослушал, и пропустил двенадцать звонков. Он не собирался брать трубку — прекрасно знал, кто звонил. Сейчас Дин пытался выяснить, как наладить жизнь теперь, когда он точно знал, каковы на вкус губы Сэма. Он постоянно ловил себя на том, что наблюдал за Бобби, пытаясь разглядеть в его поведении хотя бы намёк на отвращение, ужас, хоть какую-нибудь хуйню, указывающую, что тот в курсе о грехопадении Дина, измаравшем всё его лицо толстыми чёрными линиями. Ему-то казалось, что над головой буквально светились неоном ёбаные буквы, возвещающие, что он — влюблённая в брата мерзопакостная тварь. Но нет, Бобби вёл себя как обычно, не замечая абсолютно нихуя и никак не комментируя, что все звонки, поступающие на телефон Дина, переадресовывались на бесконечное множество валявшихся на столе среди заплесневелых книг и пустых пивных бутылок сотовых. Он терпеливо напоминал ему принимать обезболивающие, каждый вечер в одно и то же время укладывал в постель, не давал Дину касаться спиртного и каждый божий день настаивал, чтобы он позвонил отцу или брату. Но безуспешно. Когда Бобби объявил, что должен уехать спустя полтора месяца после прибытия Дина из больницы, его раны уже зажили ярко-розовыми шрамами на животе. На прощание Дин клятвенно заверил, что будет на связи, а Бобби парировал — не ври, я ведь не свалился вчера из грузовика башкой об асфальт, так что наивным идиотом не стал. Потом он отбыл. И внезапно всё внимание Дина переключилось на телефон, показавшийся донельзя интересным, — тёмный пластик, невинно лежавший на страницах открытой книги, которую он ещё не успел убрать. Дин уселся за стол, пальцы сами собой набрали номер ящика с голосовыми сообщениями, поставив на громкую связь. Он прикрыл глаза, прижавшись лбом к прохладному дереву стола, вслушиваясь. — Надеюсь, ты порвал себе все швы, когда сбегал, придурок. — Бип. Сэм был бы счастлив, узнай, что именно так и случилось. — Чёрт подери, Дин, где ты? Валяешься в какой-нибудь ёбаной канаве? Возьми сраную трубку. — Бип. — Я просто хочу знать, что с тобой всё в порядке, ёбаный придурок. — Бип. — Я звонил Бобби. Он сказал, что ты справляешься, упрямый, как всегда. А ещё сказал, что не даёт тебе напиваться. Ты, наверное, лезешь на стены. — Тишина. — Как бы мне хотелось услышать твой голос. — Бип. — Прсти, что поцлвал, — заплетающимся языком. Он снова пьян. Дин жалел, что тоже не нажрался. — Прсти за… Прсто хотел показать тебе. Пнмаешь? Ты всё для меня, Дин. Целый мир. — Звон бутылки. Дин крепче вжался лбом в столешницу, пытаясь стереть из памяти слова, которые клеймили себя в его сознании. — Ничго, есь ты не перезвнишь. Я смирилсь, чт это я — ебнтый. И облжался. Ничго, всё в хоршо, Дин. — Бип. Дин выехал с подъездной дорожки быстрее, чем механический голос успел спросить, хотел он сохранить или удалить сообщение.***
Ладно, может, Дин и отвлёк научного руководителя в Стэнфорде, сообщив, что один студент пырнул другого ножом прямо посреди двора, чтобы проникнуть в его кабинет и узнать расписание занятий Сэма. И, вполне возможно, он забронировал комнату в мотеле неподалёку от общежития, в котором жил Сэм. А сейчас он, может, и стоял, прислонившись спиной к пассажирской двери «импалы», устремив взор на лестницу, ведущую во двор из лекционного залов, и оглядывая толпу студентов в поисках своего не очень-то мелкого брата ростом в шесть футов три дюйма. В Калифорнии сегодня жара, кожаная куртка Дина лежала на заднем сиденье. И даже в этот невыносимый зной по коже бежали мурашки, ведь он ничем не мог отгородиться от любопытных студенческих взоров, скользивших по всему телу. Он крепко сложил на груди руки, пусть оттого пропитанная потом футболка отвратительно липла к коже, и пронзал тяжёлыми взорами любого, у кого хватало яиц пялиться на него чуть дольше положенного. Дин всегда знал, что у него какой-то особый дар чувствовать присутствие Сэма, но удивился внезапно возникшей способности улавливать его смех с противоположного конца двора, как только брат вышел на солнечный свет. Рюкзак висел почти у самой задницы, лишь одна лямка перекинута через плечо, чёлка разметалась по лбу (пора бы подстричься), и он улыбался невысокой блондинке. Ещё до того, как принял решение, Дин, сжав кулаки, зашагал ему навстречу — в голове пустота, когда он перегородил путь Сэму у подножья лестницы. Тот почти уже внизу, ещё три фута — и он на первой ступеньке, когда наконец поднял взгляд на Дина, который в ту же секунду схватил его за голову, обнимая ладонями щёки, притягивая его вниз для крепкого, болезненного поцелуя. Это было самое хуёвое решение Дина за всю жизнь — даже хуже схватки в одиночку с чёрным псом, ведь сейчас они стояли на самом людном месте кампуса Стэндфордского университета, а рядом с Сэмом была девушка, которая, вероятно, пялилась на них во все глаза. Но Дин просто был не в состоянии думать о чём-то ещё, кроме Сэма и его обжигающего рта на губах, о его гладком подбородке под пальцами, только о Сэме, о единственном, что Дин когда-либо желал в своей жизни, и он тут, он рядом. Дина повело вперёд, он слишком высоко поднялся на цыпочки, пытаясь преодолеть ту пару дюймов, которую так и не смог за всю жизнь, и Сэм тут же поддержал его, обняв за бёдра. Потом рука скользнула выше, на талию, пальцы решительно сжались и, без сомнения, теперь тянули его вперёд. Протест заглушили уверенно напирающие губы Сэма, которые мягко раздвинули его, и, Господи Иисусе, язык Сэма скользнул ему в рот. У Дина не было больше сил сопротивляться, поэтому он послушно пустил брата внутрь. Сэм резко выдохнул носом, обдавая горячим дыханием щёку и возвращая Дина в реальность: это не сон, это Сэм, который теперь сосал его язык, и, может быть, Дин даже заскулил от того, как младший брат немного склонил голову, углубляя поцелуй. Когда свист и крики ударили по барабанным перепонкам, разрывая наваждение, Дин взял себя в руки и отстранился, опускаясь на пятки. Он открыл глаза, глядя на тяжело дышащего (как и он сам) Сэма. Он чувствовал сквозь футболку, как подрагивали руки Сэма, и соврал бы, если б сказал, что это не заставило сердце бешено колотиться в груди. Не обращая внимания на собравшихся зрителей, он удерживал взгляд брата, мягко сжимая его щёки. — Прости. За всё, ладно? Дай мне шанс объясниться… — Хорошо, — быстро, прерывисто кивнул Сэм. Это ведь Сэмми, всегда споро прощавший Дину всё его говно, и эту последнюю пару недель — тоже, пусть Дин этого не заслуживал (нихуя не заслуживал, ни капельки), от чего почувствовал себя ещё хуже. Мерцающий взгляд Сэма быстро метался с одного его глаза на другой, когда он вновь подал голос: — Да, Дин. Всё хорошо. Дин огляделся, отпуская щёки брата и отступая, позволив своему обычному раздражённому выражению скользнуть на лицо, когда заметил, что вокруг собралось гораздо больше людей, чем ожидалось. — Хочешь свалить отсюда? — прорычал Дин, тыча большим пальцем за плечо. Ответная улыбка Сэма могла бы осветить тёмную ночь — настолько она была яркой. Дин повернулся на пятках, не спеша пробираясь через толпу к машине. Он лишь раз обернулся через плечо, заметив, что Сэм, с приятно порозовевшими щеками, быстро объяснялся с блондинкой, которой не посчастливилось стать третьей лишней в их коротком, но жарком обмене поцелуями. Она выглядела взволнованной, шокированной, рот невольно приоткрылся, что бы там ни говорил ей Сэм. В конце концов, Сэм махнул рукой, явно решив покончить с бесполезными объяснениями, и, развернувшись, потрусил к Дину, нагнав его на полпути. К «импале» они подошли вместе. Слыша, как двери машины со скрипом распахнулись и одновременно захлопнулись, Дин ощутил в душе бесконечное спокойствие, в голове поселилась мысль: «Так и должно быть». Заведя мотор, он повернулся, чтобы посмотреть на брата. Сэм просто сидел рядом, глядя в ответ, ноги заполнили всё пространство салона, словно он никогда никуда нахуй не уходил. И будто недостающий кусочек головоломки наконец-то встал на место, шестерёнки перестали скрежетать, закрутившись в едином направлении, а сердце Дина наконец прыгнуло на положенное место в груди. Он вырулил на дорогу, направляясь к мотелю с улыбкой на губах и вкусом Сэма на языке.***
Всё не так просто, как полагал Дин, это точно. Он сидел на краю кровати, раздвинув ноги, сцепив руки в замок и свесив их меж колен. Сэм — напротив него (Дин взял по привычке номер с двумя кроватями и не думал об этом, пока не вошёл, чтобы положить вещи), подперев кулаками подбородок, упёршись локтями в колени. И с чего, мать твою, он должен начать? — Не нужно мне было сбегать. — Дин прикрыл глаза, сильно потерев лицо. Вроде начало неплохое. — Из больницы то есть. — Да уж, — согласился Сэм, в голосе — едва слышное раздражение. — Не нужно. Ты слишком сильно пострадал, Дин. И должен был лежать ещё несколько дней, прежде чем начать двигаться, но нет, тебе ведь обязательно было сбежать, а потом ещё ехать несколько часов. — Прости, — рявкнул Дин, поднимая голову. — Я был слегка ошеломлён тем, что мой младшенький поцеловал меня. Возможно, это как-то связано. Сэм поджал губы, взгляд затвердел. Дин ощутил себя сухой соломой, готовой вот-вот вспыхнуть от искр, высекаемых его взором. Он отвернулся (трус, ёбаный трус). — Кажется, мне знакомо это чувство, ведь ты только что целовался со мной посреди кампуса на глазах у девушки, с которой я недавно начал встречаться. Дин почувствовал, как сжалось горло, и невольно обхватил пальцами шею, метнувшись к Сэму взглядом. Он просто не мог дышать. — Ты… Она… — Её зовут Джесс, — Сэм медленно моргнул, на лице спокойное выражение, не похоже, что он сильно расстроен тем, что пришлось перед ней оправдываться, прежде чем последовать за Дином в «импалу». — Только давай обойдёмся без сердечных приступов, мы лишь на пару свиданий сходили. — Сэм выпрямился, вытирая ладони о джинсы. — Блядь, — выругался Дин, закрывая лицо. — Ёбаный в рот. — Да, — кивнул Сэм, задумчиво глядя на него. — Никогда бы не подумал, что мой брат засосётся со мной средь бела дня во дворе университета. — Заткнись, — рявкнул Дин. Чёрт, как же всё это было тяжело, все эти «чувства». Он просто ненавидел это ёбаное говно. Внутренний защитный механизм сработал мгновенно, поэтому он резко и едко выдал: — Ты ведь первым начал, Сэм! О чём ты, нахуй, думал, когда звонил и говорил все эти вещи? Как ты можешь предъявлять мне что-то, когда первым вылетел из города, как только письмо о приёме в Стэнфорд приземлилось на обеденный стол? — Дин чувствовал, как раскраснелись щёки, старые чувства страха, отчаяния и предательства, похороненные под слоями показательного равнодушия, теперь пробивались сквозь трещины, выплывая на поверхность. — О чём думал, когда оставил своё первое сообщение, болтая о том, что ты хо… — Слова застряли в глотке, когда Дин увидел, как часто задышал Сэм, сжав кулаки. — Болтая, что я что? — голос его был низок, ровен: шёлковый вызов, скользнувший по обнажённым рукам Дина, оставив след из мурашек. — Что хочу тебя? — Да, — прохрипел Дин, не в силах сдержать следующие слова: — Болтая, что ты хочешь меня. Скажи, ты передёрнул тогда, Сэмми, чуть ли не выстанывая мне это на ухо? Дину хотелось звучать саркастично, а может, и нет, может быть, он правда желал знать, что означал тот стон в конце сообщения. Как бы то ни было, Сэм склонил голову, уставившись на него — зрачки почти целиком затопили радужки, — а потом вторгся в личное пространство Дина столь уверенно, как никогда не посмел бы до Стэнфорда. Это совершенно застало Дина врасплох, посылая дрожь вдоль позвоночника, особенно когда он заметил, как прикусил Сэм белыми зубами нижнюю губу. — Ты правда хочешь знать? Четыре слова ударили прямо под дых, из лёгких исчез кислород. У Дина на мгновение закружилась голова, он уставился на брата, впитывая выражение его лица и напряжённую позу. Сэм посылал ему довольно однозначные красноречивые сигналы, и будь он хорошим старшим братом — не клюнул бы. А может, по-прежнему сохранившийся на языке вкус губ Сэма заставил его сдаться, отбросив все отговорки. — Да, Сэм. Я хочу знать, — его голос был низок, таким тоном Дин обычно говорил с девушками, которых цеплял в баре. Но теперь он звучал для Сэма. Для его младшего брата. И почему-то осознание этого заставило тепло, тлеющее внизу живота, разгореться сильнее. Сэм прошёлся взглядом по всему его телу, потом поднялся на ноги. Сделав маленький шаг к противоположной кровати, он толкнул Дина в грудь, повалив на лопатки. Он подпрыгнул на пружинах, попытавшись подняться на локтях, но Сэм не дал, надавив так сильно, что полузажившее ребро заныло. Дин перехватил его руку на груди, вцепившись в запястье, когда Сэм опёрся коленями в кровать и оседлал его правое бедро. — Во всём виноват твой голос, — признал Сэм, прищурившись в бледном свете комнаты. — Мне так хотелось знать, что ты ответишь. — Сэм упёрся второй рукой ему в грудь, крепче садясь на ногу. — Я думал о том, какой ответ хотел от тебя услышать. Комната сжалась вокруг, единственное, что Дин ощущал, — кровать под спиной и Сэма, нависшего сверху. Дрожащими пальцами он провёл по поясу его джинсов, цепляясь за шлёвки, держащие ремень, дёргая его бёдра ниже, потираясь ногой о промежность. Оба резко втянули воздух от тягучего трения, Сэм вцепился пальцами в рубашку Дина. — И что ты сделал, Сэмми? — дразняще спросил Дин, прикусив губу, чтобы не застонать от ощущения набухающего за узкими джинсами члена Сэма. Возбуждение разлилось огнём по венам. Сэм тихо захныкал, и это самый охуительно прекрасный звук, который кода-либо слышал Дин. — Скажи, что ты сделал. Глаза Сэма зажглись, он резко подался вперёд, впиваясь мягкими влажными губами в шею Дина, прихватывая его кожу, пока не нашарил пульсирующую венку, которую тут же прикусил. Дин откинул голову, давая ему то, что так давно хотел. Сдавленный стон вырвался из горла, когда Сэм начал подталкивать его выше по кровати, чтобы накрыть всем телом. То, как Сэм толкнулся бёдрами в пах, заставило обоих задохнуться, Дин мгновенно вцепился в его волосы, получив ответную горячую ласку в районе рёбер раскрытыми ладонями. — Я был в постели один, — жарко выдохнул Сэм ему в горло, и Дину потребовалось всё самообладание, чтобы не застонать от всплывшей перед глазами сцены в сочетании с ощущениями горячего твёрдого тела брата, прижавшегося к нему. — Никак не мог перестать думать, каково это — чувствовать тебя подо мной. — Сэм посмотрел на него сквозь чёрные ресницы, глаза блестели обещанием. — Или надо мной. — Бля, Сэмми, — прокаркал Дин, ощутив болезненный укус в нежном месте между шеей и плечом. Сэм медленно, будто инстинктивно, потирался пахом о его промежность. Дин возбудился так сильно, что вот-вот искры из глаз посыплются, он не мог поверить, что всё происходило взаправду. По идее, сейчас он должен нахуй вызвериться, разораться, что его младшенький так откровенно тёрся о его пах, но ведь это он начал выспрашивать грязные подробности, шепча шелковистые, поощряющие нежности Сэму в волосы. — Я просто представлял тебя рядом, трущегося о меня именно так, — продолжил Сэм срывающимся голосом, опаляя дыханием ключицу, перемещаясь губами в ложбинку на горле. Он толкнулся бёдрами, показывая, что имелось в виду, от чего Дин крепче сжал его локоны пальцами. — Я буквально слышал твои стоны мне в ухо, Дин, мне просто так охуительно сильно хотелось тебя рядом. — Сэмми. — Дин не мог больше этого слушать, отчаянно желая почувствовать рот Сэма на губах, поэтому потянул его к себе, впиваясь болезненным поцелуем. Языки столкнулись, скользко кружась друг против друга, поцелуй перемежался укусами, и это единственное, что удерживало Дина на земле, потому что то, что происходило сейчас, раньше могло быть лишь плодом его воспалённого воображения. Однако Сэм был рядом, стонал ему в рот, тёрся о него бёдрами, лапал его за бока, нетерпеливо задирая рубашку Дина выше, и выше, и выше, пока она не застряла в подмышках при попытке избавиться от неё. Дин выругался ему в рот, ненадолго отстранился, дёргая ткань через голову. Как только устранил препятствие — тут же вновь набросился на его рот, вылизывая, покусывая, пощипывая губы Дина с такой страстью и рвением, будто это последнее, что ему позволено сделать перед смертью. Сэм коснулся его живота и вдруг замер. Его губы исчезли, вызывая у Дина протестующий стон. Он распахнул глаза, чтобы увидеть, как Сэм, хмурясь, с трепетом трогал кончиками пальцев розовые шрамы. Мгновение — и Дин покрыт мурашками с головы до пят. Он молча приподнялся на локтях, чтобы лучше разглядеть лицо Сэма, сердце виновато сжалось от беспокойства, отразившегося в его чертах. — Ты же в порядке, да? — нерешительно и тихо спросил Сэм, нараставшее до этого возбуждение утихало, уступая место заботе и уязвимости в его голосе. Он продолжал вглядываться в призрачные раны на коже Дина. Дин кивнул, протянув руку к нему, обхватывая ладонью затылок. — Всё хорошо, Сэмми, — пробормотал он, прижимаясь губами к раскрасневшейся щеке. — Я ёбаный идиот, но всё хорошо. Сэм, казалось, принял его слова на веру, кивнув, и провёл губами по подбородку Дина, втягивая в очередной поцелуй. На этот раз они целовались медленно и нежно, поцелуй не был полон отчаяния, как предыдущие. Он, скорее, стал обещанием прошлого, настоящего и будущего, признанием того, что они всегда шли этим путём — просто им понадобилось немного больше времени, чтобы осознать его. Все слова забылись, они уступили место красноречивым прикосновениям. Сэм знал все истории появления мозолей на пальцах Дина, а он знал, откуда у Сэма этот изогнутый шрам на плече (выброшен из окна полтергейстом в четырнадцать). Следующие часы они узнавали новые истории о телах друг друга, которых раньше не рассматривали и не касались: насколько мягкая кожа на изгибе позвоночника Сэма; какое у Дина есть чувствительное местечко на бедре, прикосновение к которому заставляло его брыкаться и ругаться. А ещё как естественно ощущалось первое проникновение, будто Дин после долгой дороги вернулся домой. Он никогда бы не подумал, что человек мог стать домом для его души, но стоило бы догадаться — перед кем ещё он мог бы предстать столь обнажённым и сломленным, после чего всё ещё чувствовать уют и свободу? Никогда в его жизни не появится никакого другого Сэма. Они поднимались и падали вместе. Дин мог поклясться, что земля под ним содрогнулась, как и он сам от снизошедшего на него откровения, когда тело и душу всё ещё сотрясали конвульсии затихающего удовольствия, пока они бок о бок лежали на спинах, приходя в себя. Единственным звуком в комнате было их дыхание в унисон и созвучный стук сердец. И Дину не хотелось бы слышать ничего другого до конца жизни. Когда Сэм перекатился на бок лицом к нему, Дин обнял его, крепко прижимая к себе и прикрыл глаза, чувствуя уткнувшийся в ложбинку между плечом и шеей нос. Ощущая поселившееся внутри тепло, расползшееся от мягкого дыхания Сэма напротив ключицы. В этот раз он уснул быстро, зарывшись носом в волосы брата, касаясь губами его лба.