Железная дева

Веснушек на груди она стыдилась; кожа была белой, цвета сливок, и веснушки, тускло-рыжие крапинки, горели на ней ярко, особенно, когда Барбара краснела, а вспыхивала она жарко и быстро, становясь похожей на переспелую клубнику. Обычно она использовала пудру и тональный крем, чтобы немного выровнять цвет кожи, однако сейчас у Барбары при себе не было даже зеркала, зато было несколько ножей — тонкий и узкий стилет, который так удобно вонзать человеку в ухо или в глазницу, и широкий, солдатский, которым с легкостью можно открыть консервную банку, — винтовка Маузер и Люгер с полупустой обоймой. Пистолет лежал на тумбочке рядом с керосиновой лампой, винтовка стояла, прислоненная к стене, а оба ножа прятались под подушкой, придавленной головой Уильяма Бласковица. Он-то и перехватил руки Барбары, когда она попыталась прикрыть ладонями грудь: мягко удержала за запястья и развела в стороны, от чего женщина чуть ссутулилась, неожиданно стушевавшись. Всплеск робости разозлил Барбару: надо же, смущается, как девчонка, как будто ни разу с мужиком не была; на войне, да еще и на службе нацистам, будучи членом Элитной гвардии фрау фон Булоу, не было места стыду и смущению, однако в одной постели с американцем в ней внезапно проснулась стыдливость. Наверное, потому, что у Барбары давно ничего не было — Хельга фон Булоу блюла своих бойцов строго и старалась привить им собственные ценности и принципы. Одноглазая грымза презирала мужчин и пыталась вбить эту неприязнь и девушкам из Элитного отряда; не всем удалось противостоять ее влиянию, некоторые были фанатично преданы скорее самой фрау фон Булоу, а не Адольфу Гитлеру, следили за остальными девушками, доносили на них. Непослушание, нарушение дисциплины и предательство идеалов Рейха в Элитной гвардии каралось сурово; полковник Хельга фон Булоу, злобная, как цепная сука, никогда не отличалась добродушием даже к девушкам, которых вырастила и воспитала сама. Разочаровывать ее было опасно. Барбара криво улыбнулась, представив себе выражение лица одноглазой фашистской мрази, если бы она увидела одну из своих бойцов сидящей верхом на голом парне, да еще и на американце, который, отпустив запястья Барбары, положил руки ей на грудь. — Смелее, большой парень. Я не хрустальная — не разобьюсь, — она качнула бедрами, принимая его в себя глубже, и Бласковиц втянул воздух сквозь зубы, взглянув на женщину исподлобья. В слабом свете керосиновой лампы глаза Уильяма казались черными, от усталости он выглядел куда старше своих лет, однако стояло у него крепко и ровно, Барбара чувствовала, какой он твердый и горячий; член у американца оказался в самый раз, такой, что заполнил ее всю до остатка, и Барб была готова кончить только от того, что Бласковиц в ней. В этом не было смысла, она вполне могла потерпеть, не лезть к нему в койку, но после всего, что ей довелось увидеть в Вульфенштейне, после гибели Хельги и прибытия Марианны Блавацкой, Барбаре захотелось чего-то простого, человеческого. Например, секса. С Бласковицем. С агентом УСО, который в одиночку сотряс замок Вульфенштейн до основания и спутал все планы нацистов; опасный сукин сын, который сейчас лежал под ней, коротко выдыхая разбитым носом и бережно держа Барбару за грудь, как будто ничего дороже в его ладонях не бывало. Это было приятно, но Барб хотелось немного не так; сильнее, жестче, чтобы выбило все мысли из головы и вообще не осталось сил думать. Она это заслужила; капля радости, совсем немного удовольствия после того, как годы провела на службе у Рейха как «спящий агент». Бласковиц, засранец! Мог бы прийти и раньше, чтобы Барбаре не пришлось терпеть так долго муштрование фрау фон Булоу. А еще эти каблуки… засадить бы их Хельге прямо в глотку! Озабоченная старая сука, небось сама любила пялиться на женские задницы, вот и кидалась на мужиков, воображая себя альфа-хищницей. А сдохла как последняя дура. Ухватив американца за плечи, Барбара приподнялась, упираясь ступнями в матрас; Уильям, приоткрыв рот на выдохе, погладил ее соски, и женщина резко запрокинула голову, когда теплая волна удовольствия пронеслась по ее накалившимся нервам. Длинные волосы, больше рыжие, нежели золотистые, хлестнули Барб по голой спине, Бласковиц сжал ее грудь чуть сильнее, забирая ее целиком в ладони, и, приподнявшись, Барбара тут же опустилась вниз, скользя лоном по его члену. Входил он туго, несмотря на то, что Барб была влажной и готовой, поэтому приходилось двигаться медленно, постепенно наращивая темп, но хотелось быстрого, бешеного ритма, сносящего крышу, чтобы Бласковиц, забывшись, хватал ее до синяков, но вместо этого американец, здоровый, будто сибирский медведь, положил руки ей на талию, сжимая мягко, как на школьных танцах. Барбара зажмурилась, сдерживая подкатившие слезы; когда они были, эти танцы… Кровать под ними скрипнула, когда Уильям сел; его руки с боков переместились на поясницу женщины, притягивая ее ближе, ноги Барб соскользнули, и она упала коленями в смятую простыню. Лицо Бласковица, широкое, с квадратным, как почтовый ящик, подбородком, прямым носом и высоким лбом, оказалось совсем близко; Барбара охнула, чувствуя, как горят щеки. Она вся горела, но скулы жгло особенно сильно, словно кровь женщины кипела, как во время одного из шабашей ведьмы Блавацкой. — Эй, — сухие губы американца коснулись подбородка Барбары, — все хорошо. Ты со мной. В безопасности. — Мило, — хмыкнула Барб, хитро прищурившись; лицо Би-Джея расплывалось перед ней из-за застилавших слез глаза. Не хватало только разреветься перед ним, еще подумает, что у Барбары поехала крыша. — Ни о чем не волнуйся. Хотя бы сейчас, — попросил Уильям, как будто это было так просто, и Барбара обняла его за шею. Она хотела обойтись без поцелуев — ни к чему все эти нежности, — однако когда Бласковиц смотрел на нее, словно на барышню в шелковом платье, Барб захотелось его поцеловать, по-настоящему, так, чтобы ноги отнялись. Женщина ткнулась губами в губы американца, плотно сомкнутые, но с готовностью приоткрывшиеся для нее, и Барбара, взяв мужчину за щеки, забралась ему в рот языком. Вышло немного неуклюже, неумело, Барб вообще не помнила, когда в последний раз целовалась, и у губ Бласковица был привкус дешевого шнапса и черного хлеба с луком, который был у них на ужин, однако женщина жадно сминала его губы ртом, то пытаясь погладить своим языком его язык, то вылизывая небо и десны. Зубы мешали, носом Барбара постоянно цеплялась за нос Уильяма, но Барб было так хорошо, так уютно, когда американец ее обнимал, что она действительно едва не расплакалась. Вынести службу под нескончаемый лай Хельги фон Булоу и разреветься во время секса; браво, Барб, ты превзошла саму себя! Не отпуская лица Бласковица, вжимаясь губами в его рот, Барбара плавно повела бедрами и задохнулась, дрожа ресницами, вновь качнула задом, на сей раз чуть быстрее. Она уже и забыла, как может быть приятно чувствовать рядом чье-то живое тепло; бойцы из Стражи были не в счет. Среди них были неплохие девчонки, однако все они там стояли под пятой фрау фон Булоу, а в таких условиях не до дружбы. О любви, заботе и сочувствии Барб даже и не помышляла; слишком много, она не готова была дать это Уильяму, да и он сам вряд ли мог предложить женщине что-то больше, чем случайный секс, пусть они и спасли друг другу жизнь. Это еще ничего не значило, любой другой агент на месте Барбары Церр поступил бы так же. Она вытаскивала пули, застрявшие в спине Би-Джея, зашивала раны, меняла ему компрессы на лбу, пока американец метался по постели в горячке, но никто никому не обещал счастливого финала и двоих детей. Барб вообще не любила детей; да и какая из нее могла выйти мать? Скорее всего, она не доживет до старости и умрет или на поле боя, или в казематах нацистов. Барбара мучительно зажмурилась, отчаянно прижимаясь к мужчине; она не хотела умирать. Особенно остро это чувствовалось сейчас, когда Уильям держал женщину под поясницу, пока Барб ездила промежностью по его паху, вдавливаясь в него лобком. Соски терлись о грудь Бласковица, дыхание сливалось, между бедер было липко и влажно, кровать скрипела, колотясь изголовьем о стену. Барб приподнималась и тут же шлепалась задом обратно на ляжки Уильяма; Бласковиц помогал, схватив ее под ягодицы, мял ее задницу, оттягивая половинки в стороны, насаживал на себя, подкидывая бедра ей навстречу. Барбару подбрасывало как на батуте, женщина хваталась за плечи и руки американца, по-кошачьи цепляясь ногтями за кожу; царапала не до крови, но борозды все равно наливались красным, и Би-Джей с каждой секундой начинал дышать все тяжелее, прерывистее, будто после бега по лесу в тяжелой экипировке. — Тебе нравится, да?.. Нравится? — требовательно спросила Барбара, хватая мужчину за подбородок. Ей хотелось, чтобы Бласковицу нравилось, хотелось, чтобы он кончил в нее, хотя это было неразумно; все-таки пальцы крестиком от беременности не защищают, однако Барб запретила себе об этом думать. Потом она примет необходимые меры, а сейчас ей хотелось трахнуть Уильяма Бласковица так, чтобы у него не осталось сил, а потом — трахнуть еще раз, чтобы самой быть не в состоянии подняться с постели. Они оба имели на это право. Барб, уперевшись ладонями в грудь американца, опустилась на него до упора и принялась яростно биться об него промежностью, сжимая член в себе так, будто не собиралась больше отпускать. Провести жизнь с членом Би-Джея в вагине — не так уж и плохо! Скорее, хорошо, очень даже хорошо, просто замечательно, здорово. Барбара буквально упала на Бласковица, задыхаясь как от недостатка воздуха. Она была такой влажной, что член Уильяма выскользнул, и мужчина, сжав его в кулаке, ткнулся головкой в промежность Барб, но только проехался головкой по складкам, уходя выше, к клитору. Почувствовав дрожь женщины, американец провел членом по половым губам, забираясь между них, одновременно потирая член у самого основания; головка быстро, дразняще касалась клитора, Барбара, приоткрыв рот в немом крике, шире развела ноги. Барб хотелось, чтобы он снова оказался внутри нее, и одновременно — чтобы не останавливался, продолжал водить своим крепким американским членом у нее между ног. А чего хотел сам Би-Джей? Может, присунуть ей в зад или чтобы Барбара взяла в рот? Было бы славно, если бы их желания вдруг совпали, однако времени мало, впереди еще много дел, а Барб еще даже не накрыло. На игру Бласковица хватило ненадолго; сипло выдохнув, он толкнулся членом в горячую, влажную щель, засунул, помогая себе рукой, и Барбара застонала, уронив голову ему на плечо, разметав рыжие волосы по его спине. В Элитной страже состояли в основном блондинки с глазами голубыми, как у фарфоровых кукол, однако рыжие волосы Барбары Церр сочли наследием викингов, а никак не прадеда-болгарина. Узнай фрау фон Булоу, что в роду Барб были евреи и цыгане, пристрелила бы ее на месте. Уильям подался вперед, наваливаясь на женщину всем телом, огромный, квадратный как дубовый шкаф, подмял ее под себя. Барб пискнула, чувствуя себя маленькой, беззащитной под этой внушительной американской тушей; Бласковиц перенес вес на локти и колени, стоял над Барбарой, склонившись раскрасневшимся лицом к ее лицу, и взгляд Би-Джея показался ей безграничным, словно небо. Он двинул бедрами, Барб вскрикнула, в отместку хватая его за зад, и губы американца дрогнули в слабой улыбке, наметившей ямочку на щеке. Это было слишком: тяжелый, словно наковальня, лоб, широкие плечи, руки, которым можно свернуть шею в два счета, кулаки, выбивавшие зубы с одного удара, — и ямочки, черт побери, трогательные ямочки, которые Барбара и поцеловала, прикрыв глаза, чтобы не видеть лица Бласковица. Он ответно замер, сипло выдыхая, взял Барб под колени и, дождавшись пока женщина ухватится за него покрепче — одной рукой за бедро, другой — за плечо, — Уильям начал двигаться. Было уже не так тесно, Барб понемногу привыкала, и каждый следующий толчок становился сильнее предыдущего. Ножки кровати ездили по полу, потолок раскачивался над головой, но его закрывало от Барбары лицо Бласковица, который, склонившись ниже, прижался лбом к ее лбу. — Хоть что-то хорошее в этом паршивом месте… — пропыхтел он, и Барб рассмеялась, не открывая глаз. — Да, я прямо мисс Вульфбург, — выдохнула Барбара в рот Бласковицу, когда он попытался ее поцеловать; женщина резко повернула голову, подставив его губам щеку, а сама легко прихватила зубами колючий подбородок американца. Щетина царапнула ей губы, Би-Джей, схватив Барб под задницу, с силой вжался в нее пахом, и от живота до макушки женщину прошило ядерной волной. Положив обе ладони на ягодицы Бласковица, твердые, словно половинки ореха, она подталкивала его к себе, пытаясь вобрать в себя сильнее и глубже, хотя Уильям и так весь был в ней. Его движения потеряли ритмичность, мужчина яростно колотился, вбиваясь в тело Барбары, которая щипала и мяла его задницу, подставив шею под влажные, суетливые поцелуи. — Давай, Билли!.. Как там у вас говорят?.. «Засади мне по самые яйца»? — Барб откинулась на постель, чувствуя, что почти готова, что уже вот-вот… Бласковиц держал ее за бока, Барбара тянулась к Би-Джею бедрами, пока он вмазывался в нее, буквально таранил тело Барб, и, наконец, она выгнулась, вцепившись в запястья американца, широкие, волосатые, как у зверя, сцепила ноги у него на пояснице, и Бласковиц упал на женщину, пригвоздив своим весом к кровати, мощный, мокрый от пота, продолжая двигаться в ней. Уильяму потребовалось больше времени; пока сознание Барбары плавало где-то в облаках, парило над Вульфбургом, Би-Джей все продолжал насаживать женщину на себя, пока не застыл, засунув в нее крепко, до самого основания. Бласковиц дрожал внутри Барб, кончил так, что из нее все полилось на простыни, сотрясался, продолжая елозить опадающим членом в ее теле. Опомнившись, он попытался встать, но Барбара не отпустила, обхватила руками американца за шею и уткнулась носом ему в ухо, блаженно вздыхая. Кажется, ничего лучше на свете не было и быть не могло, чем лежать вот так с Уильямом Бласковицем. Его член, мягкий и вялый, выскользнул из Барб, мужчина приподнялся, переворачиваясь на бок, и Барбара разомкнула объятия. От приятной истомы немели пальцы на ногах, голова слегка кружилась, сердце ухало, будто на качелях, но рассудок постепенно прояснялся, возвращая женщину в жестокую реальность. Она села, приглаживая растрепанные волосы, неприглядно сбившиеся во время секса; американец искоса следил за Барбарой, раскинув руки на всю ширину постели. — Я пойду сейчас, пока меня не хватились. А ты — подожди до вечера, — женщина спустила ноги с постели на холодный дощатый пол; в доме было холодно, они не топили, чтобы не привлекать лишнего внимания, свет зажгли лишь потому, что окна были заколочены. — Блавацкая приступит к ритуалу ночью, около полуночи. Постарайся не опаздывать. — Приду к началу, — с невеселым смешком пообещал Бласковиц; Барбара пальцами расчесывала волосы, пытаясь привести их в подобие порядка, когда Уильям коснулся пальцами ее спины, провел сверху вниз, от лопаток до поясницы. Кожа Барб покрылась мурашками, однако она не повернулась. — Будь осторожнее, — попросил Би-Джей, лаская бедро Барбары, — когда все закончится, обещаю сводить тебя выпить. Я знаю одно местечко… — Ну, ты замахнулся, конечно, — женщина сдернула со спинки кровати свой лифчик, однако не двинулась с места, позволяя Бласковицу и дальше мять ее бок. — Думаешь, с провалом «Воскрешения» все так уж и закончится? Я тебя удивлю — у нацистов еще много планов и всяких оккультных штучек. На место фон Булоу и Блавацкой придут другие. — А почему это должно помешать нам пропустить стаканчик-другой? — удивился Уильям, приподнимаясь на просевшей кровати. Барбара не ответила, отряхивая поднятые с пола штаны, недовольно вздохнула, когда американец взял ее за плечи своими лапами, прикосновение которых разбудили в ней желание послать фашистов к черту и остаться с Бласковицем в постели. Но нельзя. Барб погладила пальцы Би-Джея, не в силах обернуться к нему, и поднялась, сбрасывая руки американца. Находясь всего в паре шагов от него, женщина задрожала от холода и натужно сглотнула колючий ком, вставший поперек горла. Зря она все это затеяла; теперь из-за Бласковица Барбара Церр вспомнила, что способна чувствовать, что она не железная, а обычный человек, истосковавшийся и уставший. После близости с Би-Джеем окунаться в ледяное болото нацизма было невыносимо, однако выбора не было; на кону стояло гораздо больше, чем мимолетное удовольствие побыть рядом с мужчиной, и Барб, сжав зубы и нацепив на лицо жизнерадостную, прямо как на национал-социалистических плакатах, улыбку, приготовилась оставить дом, служивший им убежищем. — Если выживем — пообещай мне свидание, — сказал Бласковиц, серьезный и немного взволнованный, и, смешавшись, почесал всклокоченную макушку. — Буду дураком, если не попытаюсь пригласить тебя. — Ты и так дурак, Билли. То же мне, нашел место, — Барбара надменно вскинула голову, застегивая китель с нацистскими нашивками. — Хочешь все и сразу? Так не бывает. — Ну, попробовать-то стоило, — подумав с секунду, Уильям приложил ладонью по заду Барб, сжал ягодицу, слегка потрепав, на что и получил хлесткий шлепок по руке. — Не наглей, парень. Хочешь, чтобы у нас было продолжение — разберись сначала с Блавацкой. Я постараюсь устранить ее до начала ритуала, но если не выйдет, тогда на сцену выступишь ты. И не ищи меня — я сама выйду на связь в случае чего. Договорились? — Так точно, мэм, — Би-Джей шутливо отдал честь, продолжая сидеть на кровати. Он уперся локтями в колени, опустил плечи, с грустью привязанного пса наблюдая за уходящей Барбарой, которая чувствовала странную пустоту внутри, будто все хорошее, все живое и светлое, что у нее было, осталось с Бласковицем.