About love

      — Мне нравится твоё послушание.       Минхо говорит это с хитрой улыбкой и слабым покачиванием головы. Понять, что стоит за его выражением лица, крайне трудно. Он всегда был человеком, которого невозможно прочитать. Ли Минхо был загадочен и скрытен. Несмотря на посещение открытых мероприятий и деловых встреч, он сумел сохранить ту таинственную ауру вокруг себя, которая притягивала окружающих и не давала до конца расслабиться.       Минхо был опасен.       Люди, которые умеют хранить молчание и говорить по делу, добиваются многого. Люди, которые ставят цели и идут по головам, добиваются власти.       Ли Минхо был тем, с кем хотели дружить. Заиметь в его лице врага означало самому себе вырыть яму. Переходить дорогу влиятельному человеку никогда не бывает полезно.       Такую дерзость мог позволить себе только Минхо.       Его угрюмое настроение воспринималось, как плохой знак. Как знамение, в результате которого может политься чужая кровь. Никто не хотел, чтобы эта кровь была их собственной.       Сам Минхо никогда не марал руки. Грязную работу за него всегда делали другие. Особо сложную работу всегда выполнял Чан.       Его тень, его охрана и безжалостный убийца, охраняющий покой своего хозяина и выполняющий всё то, с чем другие не справились бы никогда, а он —не потратил бы и часа.       Единственный приближенный человек (а человек ли?), который имел доступ в личные покои Минхо.       Чан оставался там на ночь, но никто не знал, что происходит за запертой дверью, которую охраняет десяток людей на этаже. Личный комплекс, вся территория которого охранялась лучше секретной базы, находился в отдалении и уединении.       Минхо любил тишину; а Чан её обеспечивал.       Спасенный когда-то давным-давно Чан утратил свою волю, заменив её желаниями Минхо. У него была своеобразная свобода, были даже выходные, которыми тот пренебрегал, предпочитая оставаться рядом с Ли.       Прикосновения были редкостью. Чан не позволял себе прикасаться к хозяину; когда как сам Минхо не был столь благороден и любезен — он не привык сдерживать себя. Пока он желал, он получал то, что хотел.       Довести Чана до края, показать ему себя, позволить мечтать и возбудить до вздутых вен на шее, чтобы после с тихим смехом отнять то удовольствие, которое подарил. Сжимаемые в кулаки ладони заводили Минхо, желание, загорающееся в глазах Чана, было ключом к жажде.       Чан не мог руководить процессом, а Минхо ждал, когда тот сорвётся. Ли издевался, давал прочувствовать себя и двигался сам. Острое желание развратить и заставить сорваться преследовали Минхо и пробуждали в нём тот самый огонь, который был способен разрушить стену, что возвел Чан.       Всё тело Чана бросало в дрожь. Он чувствовал Минхо, он сгорал от метаний, мечтал оставить следы своих ладоней на бёдрах Ли и присвоить себе то, что не принадлежало ему.       Минхо улыбался понимающе и ждал момента, когда его игру разгадают.       Он замедлил свой ход, его движения стали тягучими и плавными. Он брал то, что хотел и позволял Чану почувствовать, насколько близко он был. Насколько глубоко был сам Чан. Он позволял Чану приблизиться настолько, чтобы тот оказался внутри, растворился и освободил себя от оков.       Минхо никогда не чувствовал сожалений. Но цепь на шее Чана, которую он когда-то повесил на него, теперь тяготила его самого. В отличие от Чана, которому подчинение показалось спасением.       Кто кого спас оставалось загадкой.       Минхо замер, прерывая движения. Его удовольствие растекалось по телу, получая желаемое наслаждение. Наслаждение, которое он хотел получать только от Чана. Пальцы его дрожали на чужом слишком напряжённом прессе, пока он внимательно смотрел в глаза напротив. В них плескался огонь, и Минхо позволил ему разгореться.       — Кончай.       Чан, всё же положив руки на бёдра, но не смея сжимать их, послушно выполнил приказ. Его освобождение раскрылось всплеском и теплотой разлилось внутри Минхо.       — Руки.       Чан с борьбой внутри себя убрал ладони. Его глаза всё ещё горели огнём и желанием; но цепи были сильнее. Его воля в руках человека напротив. И Минхо мог умело ей пользоваться.       Подчинение полезно, но послушание, бесспорно, приятнее.       Минхо соскользнул, приподнялся на локтях и заглянул в чужие глаза, расставив руки по обе стороны от головы. Он был рядом, он жёг его жаром собственного тела и неприкосновенной близостью.       — Смотри, сколько грязи ты оставил, — говорит Минхо, — Смотри на меня, Чан.       Тот глаза поднял безропотно и покорно. Пока Минхо просил — он выполнял. Он смотрел на то, как та самая грязь стекает по желанной коже, и, кажется, ломался изнутри.       — Исправь свою ошибку.       Чан колебался мгновение, чтобы после прикоснуться и перевернуть Минхо на спину. Он припал к телу сразу. Допустить себе возвышаться над хозяином — непозволительная роскошь и блажь.       Он слизывал грязь, послушно ведя языком. Выполнял и наслаждался приказом.       Минхо улыбнулся.       — Мне нравится твоё послушание.