Помутнение

Не бойся смерти: пока ты жив — её нет, когда она придёт, тебя не будет. Эпикур

      Больно было. Настолько, что и не вздохнуть.       Казалось, эта ночь не кончится никогда. Его пытка. Его личный круг Ада. Сколько часов он провел в этих заброшенных, пропахших тухлыми внутренностями коридорах? Сколько времени он мысленно прощался с жизнью, в очередной раз чуть не став добычей очередного психа? Надежды не было. Не было даже намека на спасение или выход. И кульминацией этому стали отрезанные пальцы, в крови из которых он не раз поскальзывался, желая скорейшей смерти…       Прятался в тени, в этих старых шкафчиках, да где только не прятался… Выдать Майлза могло его громко бьющееся сердце, которое еще не разорвалось от страха только благодаря неведомой случайности…       Когда Апшер перестал реагировать приливом рвоты на трупы? Он и сам не заметил этого момента. Он будто сам умирал, постепенно, медленно, изнутри. Его сознание менялось, корежилось и искривлялось — само это место заставляло Майлза уподобиться здешним обитателям — потерять остатки человечности… ***       Маленькая комнатка, маленькое окно, медленно кружащаяся пыль… Уныние, которое своими ледяными пальцами давно уже схватило за горло. Смертельная скука, равнодушие и отчаяние осели на этих стенах, этих старых обоях в едва заметных дырках, этом тонком одеяле, которое уже впитало немало его крови. Комната умирающего, в которую боятся зайти, чтобы не столкнуться с самой смертью. В данном случае, в прямом и переносном смысле.       Апшер скорчился, стиснул голову руками, которую будто разрывало на куски — больно было даже думать. Теперь уже и слез не осталось, чтобы хоть немного облегчить страдания — они иссякли, запекшись противными соляными разводами на щеках. Все тело трясло, словно от сильного озноба, вот только это был вовсе не озноб. Весь он был одной большой раной, гноящейся, с трупными пятнами, а вместо эмоций — дыра, наполненная страданием его умирающего сердца.       О да, оно умирало, медленно и мучительно. Не только из-за пуль, которых попало в него десяток минимум и которые он с особым, извращенным наслаждением доставал в первые минуты после «подселения» Волрайдера, но и из-за состояния бесконечной тоски и обреченности, которые приходят к любому в последние часы жизни.       Майлз знал, что умирает. Волрайдер, каким бы невероятным он ни был, не мог вечно поддерживать жизнь в мертвом теле, и пусть в первые часы Апшер не чувствовал даже боли, то теперь все его раны открылись, все, что не успело зажить давало о себе знать, а руки… Они словно горели огнем. Майлз не мог поверить, что пробегал несколько часов с отрезанными пальцами — видимо, выброс адреналина, а теперь… Теперь его ладони цвета трупной плоти, а пальцы, даже уцелевшие, практически не двигаются и напоминают куски мяса. Хотелось избавиться от них, не видеть и не чувствовать…       Не чувствовать…       Болел и желудок. Сколько раз он блевал кровью за эти дни — не перечесть. Элизабет пыталась отправить его к врачу, но каждый раз слыша о больнице Апшер слал ее подальше, понимая, что ни один лекарь на свете уже не удалит эту опухоль, разрастающуюся с каждой минутой.       Агония… Другого слова он бы не смог подобрать. Зрение постепенно покидает его, или это просто за окном темнеет? С этим солнцем закатиться и его хуевая жизнь, за которую он только и смог, что сунуться туда, куда не следовало. Но слух еще был способен различать отдельные звуки, и сейчас, кажется, это были чьи-то осторожные шаги. Майлз сидел под стеной, не помня, как там очутился. Может, хотел выйти, наконец, но только сделал шаг, как время, ему отпущенное, начало стремительно истекать. Но, что это? Тут кто-то есть, только бы вспомнить… Ах, сука, как больно думать!       — Майлз…       Так тихо, неуверенно. Надо же. Кто-то еще способен разговаривать спокойно. У Апшера в голове все кричало, исступленно и надрывно, просило о помощи. Но он это подавлял. Поздно кричать. Плевать.       Он даже ответить не смог. Не было сил. Слова потерялись где-то в глубине истерзанного сознания, где-то в этой комнатной духоте, где-то…       — Как ты? Может…       — Стой!       Нет, это был уже не голос Майлза, это был клокочущий хрип умирающего животного, обреченного долго страдать перед погибелью…       Парк замер, не решаясь приблизиться. Боится. И всегда боялся, с тех пор как привез. Мразь сопливая, слезливая сволочь. Что хорошего он сделал, притащив его сюда, на «радость» недалекой женушке и совсем еще мелким детям? Что-то было такое, связанное с ним, что-то далекое, личное… Что же? Память сопротивлялась, не желая выдавать важное воспоминание, словно в черном тумане… ***       Как только кишки Блэра разлетелись по всему холлу, Майлз окончательно убедился в своей силе. так хорошо, как тогда, ему не было никогда в жизни. Он действительно наслаждался этими криками, болью и ужасом, который вселял во всех вокруг, хотел крови, медленной, мучительной смерти каждой мрази, что не давала ему покоя всю эту ночь, заставляя бегать и прятаться по углам… О, как он был счастлив покончить с Уокером, размазав его органы по стенам, вспомнить приятный хруст костей Трагера или то кровавое мясо, что осталось от блядей, что посмели стрелять в него, еще живого и невинного человека…       Эйфория не отпускала еще долго. Это было похоже на наркотический приход — так хорошо ему было. И только Парк почему-то оставался жив. Он захотел помочь ему, наивный, глупый, какой-же глупый… Тогда Майлза немного отпустило, он дал отволочь себя в свою же машину, а когда ехали — блевал на заднем сидении, попутно выдергивая из себя пули… Крови не было. Как и боли. Как чего-либо еще.       Вэйлон Парк действительно привез Майлза к себе домой. Оба истекающие кровью, умирающие, с обожженными рассудками и убитой напрочь нервной системой… Помнится, Вэйлон только переступил порог, как тут же и упал без сил, и пролежал так довольно долго, напугав до слез детей и Лизу, которая понятия не имела, что это еще не все «сюрпризы»…       Майлз Апшер не находил себе места в этой квартире. Он метался в агонии своего сознания, лишь изредка приходя в себя, и то только чтобы в очередной раз проблеваться или ненадолго забыться тяжелым сном, полным кошмарных видений… В первый день все было не так плохо, он мог говорить и даже реагировать на собственное имя, отвечать на вопросы… Даже говорить какие-то слова благодарности Парку, который уже явно десять раз пожалел, что взял Апшера с собой из «Маунт-Мэссив», будь она проклята… Он даже забавлял Майлза в каком-то смысле, потому что все еще цеплялся за жизнь, хотя стал ужасно дерганным, не мог спать, орал по любой мелочи, вынудив Лизу отправить детей к бабке… Какой же, блять, идиот. ***       Теперь же Майлз чувствовал к нему все нарастающее отвращение, к этому живому, все еще живому человеку… Как он смеет, подонок… Воспоминание щелкнуло, словно на секунду в умирающем мозгу включилась какая-то живая мысль.       — Майлз, я…       — Парк… Отвали…       «Мы с вами не знакомы, но я ваш давний поклонник…»       Письмо. Его личный билет в Ад, в одни конец. А автор…       — Майлз, я хочу помочь…       — Парк, сука, нахуй… Иди…       Как же больно говорить! Каждое слово покрыто шипами, обжигает глотку… Смерть, смерть…       Последний предсумеречный луч на секунду замирает на его уже потухающих глазах и скрывается за горизонтом. Мрак проглатывает их, они оба обречены.       Автор… Кто…       Вэйлон осторожно касается его плеча. Зря.       Будто нечто поднялось в нем, слепая ярость нахлынула в один момент вытесняя напрочь все человеческое. Пальцы, будто враз обретя силу, сомкнулись на горле Парка, сдавив до хруста, вот только не понятно чьих костей… Тот даже и вскрикнуть не успел, как оказался поднят над полом и вжат в стену.       Волрайдер, это все он. Апшер уже плохо соображал, что творит. Перед глазами у него маячили кровавые пятна, в ушах звенело, а руки и ноги были будто не его — чудовищная мощь, которую невозможно контролировать.       Вэйлон принялся брыкаться, что-то кричать ему, умолять, да куда там… Пусть прибережет свои сопли для более удачного случая. Апшер, скорее, понял, чем почувствовал — придурок ударил его в живот, отчего не слишком устойчивая опора в виде его искалеченных ног подвела и он слегка покачнулся, потеряв равновесие. На минуту, из тьмы выглянуло его Я, которое, казалось, давно уже кануло в небытие.       — Ты… Что ты творишь, блять? — Парк был напуган и разозлен, неустойчивая психика сработала как надо, точнее, как не следовало бы. — Апшер!       Майлз вдруг закричал, снова сжался. Его захлестнуло такой волной ярости и боли, что он потерял бы рассудок, если бы человеческого в нем оставалось больше. От сильного напряжения из глаз, уже практически полностью ослепших, потекла густая, черная кровь. Она закапала ему на руки, которые становились темнее с каждой секундой. Он гнил заживо. Волрайдер быстро расправлялся с телом, которое было слишком слабым для такой махины.       Парк все еще пытался до него докричаться, даже попробовал ударить, но когда понял, что произошло, попробовал убежать. Поздно. Чертовски поздно было пытаться спасти то, что уже давно было обречено на смерть.       Ненависть к этому человеку (Майлз уже не помнил, кто это такой) смешалась с волей нанитов к разрушению всего живого. В голове был настоящий хаос, от мыслей уже практически ничего не осталось, даже осознания боли.       Догнать.       Как же жалко он дергается, пытается отбиваться. Теплое, такое теплое тело, такое слабое и хрупкое, правда, израненное… Но на это уже все равно. А вокруг — кромешная темнота. Или его глаза вытекли вместе с кровью? Но для того, что он собирался сделать, глаза ему были уже не нужны. Это все было приходящее и уходящее, словно волны накатывали на берег — желание убивать, где-то на инстинктивном уровне, какие-то урывочные видения, словно в кошмарном, липком, болезненном сне, из которого не выбраться.       Вэйлон сопротивлялся как мог. Он хватался за все предметы, какие попадались под руку, кричал и умолял — но без толку. Майлз окончательно погиб, теперь на его месте был безумец, чьими действиями управлял искусственный инстинкт. Страх, боже, как же было страшно понимать, что через каких-то пару мгновений его разорвет на куски… Ледяные пальцы снова сомкнулись на его горле, будто пытаясь оторвать ему голову. Так было бы милосерднее. Ему медленно выломали ноги — ниже пояса уже все онемело, будто пол тела отрезали, от болевого шока уже и не мог сопротивляться толком… Лиза… Лиза…       Но нет. Парк упустил свой шанс умереть быстро и не мучаясь. Он задолжал столько боли, что и представить себе не может. А долги нужно возвращать…       Майлз мало понимал, что хочет сделать. Он просто бросил свою ношу на пол. Та уже едва дышала, потому что Апшер явно сломал ему несколько конечностей, Тело лежало, словно изломанная, бесполезная кукла, испорченная, изнутри и снаружи… Но Вэйлон еще понимал, соображал, видел и чувствовал, боль захлестнула в нем все, до краев сознания… Он плакал, думая, какая судьба ждет Элизабет, когда та вернется домой. Сначала оно убьет его, а потом… Нет, не думать, не думать…       — Ах ты сволочь… — внезапно услышал Парк над своим ухом тихий, клокочущий рык. Видимо, к Майлзу вернулся дар речи, ненадолго, просто как искра воспоминания о человеческих способностях. — Это ведь все ты…       Апшер не знал, откуда вдруг взялась речь. Казалось, что его голосовые связки давно умерли, вместе с его телом, но может это Волрайдер дает ему шанс сказать что-то перед полным забытьем…       Нечто звериное взяло верх… Что сделать с эти телом, которое уже никуда не убежит с переломанными ногами?       Заставить страдать.       Была ли на нем в тот момент одежда? Кто знает… Наверное, была, но Майлз, точнее, то существо, которым он стал, избавилось от нее одним рывком. Вэйлон увидел сквозь слезы над собой страшную, отдаленно напоминающую человека фигуру, похожую на труп, всю изъеденную жуткой коррозией, нанитами ли, или еще чем… Из многочисленных ран на теле все еще бежала черная жидкость, так мало напоминающая человеческую кровь…       Но его уже было не остановить. Существо быстро схватило его за волосы и притянуло к себе. Парк только кричал, хотя и на это его сил уже не хватало. От Апшера тянуло чем-то сладковато-железистым — запахом тухлого мяса и запекшейся крови, гнойным, мертвым… Он увидел его лицо прямо напротив своего, различая в темноте черты — а в следующую секунду не смог даже кричать — Апшер молниеносно проник ему в рот своим языком, раздвигая Парку челюсти второй рукой, заполняя его глотку отвратительной черной жижей, тут же подступила тошнота — но блевать было некуда. Вэйлон начал задыхаться.       Майлз вдруг резко подался вперед и сдавил зубами язык жертвы, сначала лишь слегка, а потом со всех сил сжав зубы. Даже на краю жизни Вэйлон почувствовал это, забился, заскулил, но… Медленно, очень мучительно разрывались ткани, новая жидкость хлынула в глотку, на сей раз — горячая, теплая… Парк терял сознание раз или два от нового болевого шока, но был все еще жив, за какие-то грехи… Последняя волна агонии, и Волрайдер отпустил его волосы, а сам, чуть приоткрыв рот, заставил наблюдать, как медленно, вместе с кровью и гноем медленно вываливается на пол нечто, отдаленно напоминающее его язык…       У Вэйлона уже ни осталось ничего. Он просто лежал на полу, в собственной крови, чувствуя, как в нем угасает последняя искра жизни… Во рту было много горячей жидкости, которую он по инерции глотал, но она все равно тонкой струей стекала по его щеке… Вот и все.       Но смерть не приходит так просто к тем, кто ее не заслужил. Его снова приподняли, затем — развернули спиной. Нет. Он не мог в это поверить… Как же это возможно? Нужели у этого существо еще остались подобные инстинкты? Хотя, Парк уже и не осознавал ничего вокруг. Его состояние было полной психической смертью, но не смертью физической, нет…       Господи, пожалуйста, дай мне умереть!       Что-то коснулось заднего прохода и без дальнейшего предупреждения попросту пробило его, заставив безвольное тело дернуться, да и только. Парку «повезло», что ноги у него были переломаны, и он ничего не чувствовал, только далекие толчки, приходящие сквозь пелену мутного рассудка…       А Апшер и не думал останавливаться. Он насиловал это тело, долго, жестко, не испытывая абсолютно ничего, кроме инстинкта существа, что хотело мстить, убивать и мучить. Все было даже проще — существо хотело отпустить все, что было внутри давно мертвого сознания, преобразовав это в телесную жестокость.       — Ты сам виноват… — тяжелый, хриплый рык.       Все. Парк больше не шевелился. Последней вспышкой в его мозгу стало секундное осознание собственной кончины, а через мгновение — его не стало. Но тело еще жило, сердце билось, пусть и через раз. Майлз отпустил тело наконец — у того из зада теперь тоже вытекала кровь, вперемешку с его собственной…       — Как ты все еще жив, сука…       Насилие заставило Апшера чувствовать себя чуть лучше. Агония чуть поутихла, в голову проскользнули какие-то обрывки мыслей и чувств… Убить. С этим пора заканчивать.       Он схватил со стола нож и, не задержавшись больше ни на секунду, перерезал Парку глотку.       Сердце больше не бьется.       И как раз в этот момент раздался звук, который Майлз идентифицировал как внешний раздражитель и дернулся, на секунду только прислушавшись к быстрым шагам, а затем крику… Женскому.       Плоть легко поддалась. Руки, ноги, голова, органы… Все это отрывалось друг от друга так просто, с таким приятным треском костей… Кровь лилась рекой. Апшер будто знал, что головой следует закончить и заставил женщину наблюдать, как он отрывает ей части тела, и как кидает умирать рядом с останками ее мужа. И все. Голова отлетела куда-то в темноту.       Абсолютная темень. Мрак. Небытие. Какие-то обрывки сознания, сила, которая уже исчерпала себя. Боль. Снова боль. ***       Прошло очень много времени. Несколько часов, если бы Майлз мог их распознавать. Первый луч солнца коснулся забрызганных кровью стен, и Апшер вздрогнул, вдруг осознав себя. Все это время он сидел в углу, заново переживая кошмары, которые ему пришлось повидать. Волрайдер выработался, затих, оставив его наедине с медленно умирающей физической оболочкой… Ему казалось, что его пытают, снова и снова заставляя самостоятельно сдирать с себя кожу, снова и снова бежать от страха, от которого попросту не было спасения…       Сколько же крови в этой комнате. Он все еще в «Маунт-Мэссив». Да-да, он и не уходил оттуда, просто продолжает страдать… Долго-долго, целую вечность…       Дотянуться до ножа стоило всего лишь одного усилия.       А затем — ничего.