[♡]
Заселившись в отель, Юнги всё время прокручивал последние слова Гука в голове. Он и вправду не заслужил такой жизни. А собственно, какая его сейчас жизнь? Мятноволосый не знает. Летя на всех парах из своей Британии, он даже не удосужился разузнать ждёт ли тот его, живёт ли он вообще еще в Сеуле или после случившегося также как Мин струсил и жалко сбежал в другую страну. — Черт, — шипит себе под нос парень, плюхаясь на мягкую кровать в своем номере. Все эти годы, он пытался забыть о случившемся, стереть с памяти, забиваясь работой, клубами, алкоголем, сексом, от которого самому же было противно. Он испортил не только свою жизнь, но и самого близкого друга потянул на дно, разрушив ему светлое будущее. А всё из-за чего, зачем такие жертвы? Из-за какой-то там измены? Какой-то там, усмехнулся Мин, закрывая глаза, пальцами зарываясь в отросшие волосы. Не было никакой измены, как и причин так трусливо сбегать. Юнги это всё прекрасно понимает, не маленький уже и умеет анализировать, вот только он очень поздно это осознал. — Кто это? — вопрос прилетает мгновенно, как только гудки заканчиваются. Всё тот же номер, хмыкает мысленно Мин, но по ту сторону связи голос холодный, совсем не похож на тот, которым владеет «рыжекудрая зефирка». — Мин Юнги, — спокойно выдает он. — Чим, не бросай, выслушай, пожалуйста, — поспешно добавляет, прерывая попытки возмутиться. — Я хотел извиниться. — Извиниться? — старший слышит, как мгновенно вспыхивает ярость во втором. — Мин, мать твою, Юнги, ты с какой луны свалился, чтобы мне такое заявлять? — почти что уже кричит Пак. — Шесть лет прошло как ты съебался в свою Британию на пару с Чонгуком. Неужели пришло осознание, что ты поступил по-идиотски? — Прости.. — сожалея выдыхает мятноволосый и сам не узнает свой голос, еще никогда тот не звучал так отчаянно. — Прости, Чи.. — Иди нахуй! — отрезает Пак, сбрасывая трубку. Действительно, столько лет прошло, жизни всех уже совершенно другие, а Юнги начал ворошить прошлое. Может, кто-то уже стал семьянином, кто-то добился вышки в своей специальности, а может есть и те, кто просто угробил свою жизнь, превратив ее в ничтожное существование. Юнги надеется, что он один такой счастливчик. — Блять, прекращай, либо я тебя сейчас заблокирую! — сразу с крика начинает Чимин после десятой или пятнадцатой попытки к нему дозвониться. — Для меня тебя уже давно не существует, так что, будь добр, не подавай признаки своего существования. Не хочу о тебе слышать, — злобно выпаливает он, но звонок на этот раз не сбрасывает. Набрав побольше воздуха в легкие и приняв сидящую позу, Юнги уверенно начинает: — Я не собираюсь оправдываться перед вами. Я признаю, что поступил как последний мудак. Мне нет прощения. Но я хочу извиниться лично перед ним. От Чимина слышится тихий, медленный, будто сожалеющий, полный боли вздох. — Юнги.. это не телефоний разговор. — Поэтому я хочу с ним встретиться, — поясняет сразу же старший. Он знает, что сказав сейчас что-то лишнее, он потеряет последнюю возможность найти его, поэтому отвечает четко и по факту. — Ты не понял, – в голосе Пака слышатся попытки держать себя в руках, но не так как было до этого, чтобы не сорваться и разнести всё вокруг из-за гнева, а чтобы не заплакать, не дать голосу содрогнуться. — Я.. – колеблется в ответе Чимин, он явно недоволен тем, что собирается сказать. — Давай встретимся, если он правда тебе до сих пор дорог. Тревога разрослась мгновенно внутри Мина. Какое-то непонятное чувство, что скребется, словно кошка когтями впивается в сердце, в душу. Это чувство намного сильнее всех, что жили в нем до этого, оно гласит о чём-то невозвратном, что-то, что изменить уже не предстоит возможным. — Где предлагаешь встретиться? — отогнав плохие мысли, лишь бы не накручивать себя еще больше, но пальцы продолжают теребить край худи, что висит мешком на нём. — Восемь вечера, в нашем кафе в Ильсадоне. Помнишь? — Д-да, — заикаясь, отвечает мин, вспоминая то место. После его краткого ответа, с телефона доносятся противные гудки, говорящие, что Чимин сбросил трубку. Внутри остался неприятный осадок, а чувство невозвратимости набирает новые обороты. Что, черт возьми, творится, появляется вопрос, на который никто не способен дать ответ. Почему именно это чувство?[♡]
Юнги в который раз за последние десять минут всматривается в цифры на экране блокировки, будто надеясь, что время пойдет быстрее. — Айщ.. — выдыхает он, закрывая глаза и откидываясь на спинку сидения. И вот только зачем он приехал раньше положенного? На что он надеялся, что Чимин придет заранее и будет его ждать? Возможно. Что он сможет встретиться с ним лично именно сегодня? Не исключено, такое тоже было в мыслях (и есть до сих пор). Уже около сорока минут прошло, как Мин сидит в машине, припаркованной около того самого парка, где когда-то они всей компанией собирались вместе на переменах между парами. Вот уже всплывает воспоминания, как смех Чимина было слышно еще за сотни метров. Они с Тэхёном никогда не упускали возможности рассказать друг другу смешные истории и Юнги всегда удивлялся, где они находят столько приключений на свою пятую точку. Тэхён, вечно одетый в стиле гоблинкор, ещё с самого входа в парк скользит по местности в поисках одного единственного и на лице расцветает его фирменная квадратная улыбка с ямочками на щеках, как только он находит взглядом Чонгука лежащего головой на коленях Намджуна и что-то рисующего в своем потрёпанном временем скетчбуке. Услышав хохот, который уже совсем близко, Джун отрывается от чтения какой-то заумной, с которой Юнги никогда в жизни даже строчку понять не сможет, книги по философии, тем самым случайно дернув руку Чонгука, который тут же цокнул языком, мыслимо передавая «ты когда-то научишься быть аккуратным?». Чимин словно пушинка оседает на плед, на котором сидят парни, а на его лице счастливейшая улыбка. «Рассказывай свою новость, а не то лопнешь от счастья», — выпалил тогда Мин, а сам не заметил, как начал улыбаться в ответ такому радостному другу. Юнги помнит детально историю, которую в тот день с такой радостью рассказывал рыжеволосый, как он жестикулировал, не справляясь с передозировкой позитивных эмоций. Сидящий рядом Тэхён, у которого улыбка не меньше, постоянно кивал, подтверждая слова своего «соулмейта». Но вдруг всё время во Вселенной остановилось и в мыслях Юнги был лишь жар от руки, которую он положил ему на плечо.. Мятноволосый грустно улыбается, открывая глаза. Почему всё закончилось именно так? Или ещё не всё закончено?[♡]
Стрелка наручных часов показывает семь вечера и пятьдесят одну минуту. Кафе от парка в каких-то ничтожных метрах четыреста, но Мин потратил двадцать минут, чтобы дойти. Ильсадон изменился полностью, как и другие районы Сеула, через которые Юнги проезжал, чтобы добраться сюда. Мини-маркетов стало больше, а кафешек и библиотек, где в то время любили зависать студенты – в разы меньше. Он горько усмехается и останавливается перед тем самым зданием, где когда-то было кафе, которое Чимин упомянул в сегодняшнем разговоре. — Продаж, — читает Юн на листе бумаги, что приклеен к стеклянной двери. Неужели Чимин соврал, прекрасно зная, что это место продаётся, и никакого разговора не состоится? — Привет, – раздаётся почти шепотом и мятноволосый поворачивается, чтобы убедиться, что это не воображение с ним играет. Зефирка, хочет вырваться с уст, но чертов голос подводит и в итоге получается лишь беззвучно едва пошевелить губами от удивления. В голове тысяча и один вопрос. Темноволосый парень с упущенной головой, с нездоровой худобой, которую можно заметить лишь по впалым щекам и совсем не естественно белым лицом не может быть тем самым Пак Чимином, которого Юнги знал с пелёнок. Не может, но это он и есть. — Отойди, — просит он, показывая рукой влево и Юнги не понимает, что с этим парнем не так. Что случилось с тем Чимином, который носил пушистые, нежных цветов свитера, а рыжие, слегка кудрявые волосы были растрёпанны в разные стороны, который заливался смехом всякий раз, когда его звали «рыжекудрой зефиркой», который при любой возможности лез обниматься, как бы парни его от себя бы не пытались отлепить, где его любимый Пак Чимин? Точно.. шесть лет прошло, он не должен сейчас играть того весёлого паренька, который не знает горя, лишь ради мина, который, к слово, ушёл даже не попрощавшись. — Прости, — неосознанно выпаливает Юнги, как только они оказываются внутри кафе. Видимо, Чимин его выкупил, иначе не объяснить тот факт, что у него есть ключи от этого помещения. — Я пришел сюда не слушать твои жалкие извинения. Слова никогда ничего не значили, они куда слабее действий, которыми люди показывают свои настоящие сущности – когда ты уже выучишь это? — спокойно, даже равнодушно, бросает Пак, заходя за стойку. — Тогда как мне извиниться? Брюнет поднимает голову и встречается с ним взглядом. Если бы Мин не знал его, подумал бы, что это снова равнодушие, но в этих карамельных (хоть что-то осталось неизменным) глазах можно прочитать бурю чувств и главные с них – необратимость и ненависть. Почему опять это чувство? — Раньше надо было думать, — опускает обратно взгляд и только сейчас Юнги замечает в его руках бумажный стаканчик с кофе, в который он что-то бросает. Это «что-то» не похоже на сахар, оно похоже на растворительную таблетку. — Сейчас уже слишком поздно. — Что ты имеешь ввиду? — не понимающе сводит брови мятноволосый, следя за передвижением Чимина по помещению и сразу же садится напротив, как только тот присаживается за один из столиков. — Тебе с начала рассказывать или только конец? — его взгляд направлен на улицу за окном, но смотрит он будто сквозь пространство. — Лучше с начала, — взгляд Юнги наоборот прикован только к собеседнику. Он пытается как губка впитать каждое слово и эмоцию на чужом лице. — М-м-м, — тянет Пак, передавая своим тоном, какой же ты бесстрашный. — Мы привыкли думать, что вы поехали по особо важным делам в эту Британию, — не отрывая взгляд от окна, начинает рассказ брюнет, а второму невыносимо жутко становится от этих карих глаз, что смотрят не то что сквозь время, но и пронзают душу. Пусть взгляд Чимина направлен не на Юнги, но не смотря на это, в их карамели он видит все воспоминания, которые быстро смениваются словно кадр за кадром и каждый раз моменты становятся серее, холоднее, чем предыдущие. Чувство, что начинает разъедать сущность, простым «жутко» не описать. — Хосок.. — каких-то пять букв, а сердце от них разрывает в клочья. Юнги запретил себе произносить это имя. «Не заслужил», – каждый раз говорил себе, когда имя любимого порывалось сорваться с губ. — Он не смог поверить в происходящее, — тяжело вздыхает Чимин. — Мы говорили, что вы вернётесь, что вы снова будете счастливы вместе, но проходило время, а ни от Чонгука и тем более от тебя ничего не было слышно. Каждый внушал себе, что вы уехали на время, — взгляд упускается на асфальт всё на той же улице. — Но с каждым днём в это верилось всё труднее, — Пак делает паузу в минуту, к чему-то мыслимо подготавливаясь, и продолжает: — Тот день, – едва ли получается выговорить. — Помнишь тот день? — Чимин закрывает глаза, на которые уже наворачивались слёзы. — Конечно помнишь. Помнишь. Должен помнить, — проговаривает словно мантру. — Он себя не мог простить за содеянное. Повторял, что это он виноват, не внимательным был, еще и.. — брюнет останавливается, ибо голос сейчас сорвётся на отчаянный плач, — Тэхёна за собой потянул.. — заканчивает Чимин, снова делая паузу. Юнги помнит до деталей тот день, а именно вечер. Они всем курсом собрались в клубе, чтобы отпраздновать день рождения Минхёка – самый популярный парень на потоке. И если бы только кто-то знал, чем закончится это празднование.. — Атропин, — более уверенно уже выговаривает Чимин. — Вот что ему тогда подсыпали, а он уже, сам не осознавая своих действий, Тэхёну, — открывает глаза, но на собеседника, кажись, совсем смотреть не собирается. То ли мерзко после случившегося, то ли попросту нет уже сил – Юнги не знает. — В больших дозах атропин стимулирует кору головного мозга и может вызвать что психическое, что физическое возбуждение, которое невозможно контролировать. Его относят к веществам, способным вызывать истинный делирий с нарушением памяти, — разъясняет что к чему. Не сложно догадаться, что Чимин выучил в буквальном смысле всё про этот препарат, чтобы лучше понять в каком состоянии был Хосок. Пак всегда был таким, пытался всех понять, а если были какие-то сомнения – копался в интернете, ищя нужную информацию. «Ему бы в детективы податься, неплохим бы Шерлоком вышел», — как-то раз пошутил Намджун и видимо эта шутка перестала уже давно быть шуткой, ведь, кажется, Чимин превзошёл самого Холмса. — Ни Тэхён, ни Хосок не виновен в случившемся. Виновны мы все, что оставили их наедине. Был бы хотя бы я рядом с Хо в тот момент.. — Пак кривиться от воспоминаний, — Я бы никогда не подпустил этого психа к Хоби. Мин вспоминает, как тем вечером Хосок ни раз говорил, что ему не по себе, что у него какое-то странное предчувствие, а друзья ему лишь говорили выпить. Вот и когда ему стало плохо никто не обратив внимание, ссылаясь на «перебрал». В тот момент должен был Юнги быть рядом, а не Минхёк, что скрывался за маской доброносителя, но получилось.. так как получилось. — Хосок сказал, что это была лишь таблетка от тошноты, — поджимает губы брюнет. — Он продолжал так думать до последнего, поэтому и дал ее Тэхёну, когда тот пришёл блевать в уборочную. Только на следующий день, когда галлюцинации прекратились, а с мира, как сказал Тэ, сняли пелену, они оба поняли, что это была вовсе не таблетка.. — еще одна пауза в минуту и после Чимин вновь продолжает: — Когда Хо узнал, что тебя на пару с Гуком уже нет в стране.. — взгляд опять возвращается к окну, за которым уже начинает лить дождь. — Он сорвался в аэропорт. Мы с ним около двух часов бегали, спрашивали на какой рейс вы сели и только одна женщина на регистратуре сказала, что вы есть в базе данных на рейс в Великобританию и.. — воспоминания того дня явно не с самых приятных, — что вы успешно сели на самолёт, — Юнги опускает глаза на свои, что, кажется, намертво сцеплены друг с другом, руки. Ему невыносимо стыдно. — Дальше каждый день проходил словно по цепочке: с утра я ехал к Хоби, заставал его лежащим в кровати, бессонница его взяла в свой плен, заставлял покушать и пойти умыться, на что он только говорил «потом». Тэхён, на отмену от Хосока, изо дня в день шастал улицами в надежде, что когда-то вы встретитесь ему на пути. Он боялся, что больше не увидит Гука и не сможет ему всё объяснить. В скором времени он перестал вовсе приходить домой, ночевал по барам, где его, по его же согласию, накачивали разной дрянью, — Пак облизывает губы и мгновенно прикусывает несчастную нижнюю губу до крови, что алыми бусинками собирается на губной коже. — В один период у меня были сложности на работе и я не смог наведываться к Хосоку, но на помощь пришёл Намджун. Если бы я только знал, что они с Тэхёном.. — с каждым предложением Паку становится тяжелее говорить. — На них было заведено десятки дел в полиции, — выдыхает Чимин, а Юнги, кажется, разучился дышать. В голове не укладывается, что такой светлый парень, который только добра всем и желал, мог пойти по такому пути. — За те пару дней, которые меня рядом не было, Намджун сумел вывести Хосока с квартиры под предлогом «тебе станет мгновенно лучше». Ему стало лучше.. — и снова закрывает глаза брюнет. — Лучше для него, а не его жизни, — тяжело выдыхает. — Неужели.. — не контролируя вылетает с уст Мина. Нет, нет, нет, тараторит на повторе мыслимо, не может быть. Чимин с тихим «донормил», что обозначает название одного из самых эффективных успокоительных (Юнги лично проверил), подсовывает ближе к Юнги бумажный стаканчик с «кофе», что до этого крепко держал в руках, от чего бумага деформировалась. — Он тщательно скрывал «препараты», чтобы я их не нашёл, — продолжает Пак, пока второй делает глоток за глотком. — Но одного дня, когда Хоби уснул, — Мин помнит каким крепким сном тот обладает, — я решил сам поставить таблетки, которые время от времени покупал. Обычные успокоительные, снотворное, витамины, — поясняет брюнет, опережая ненужные вопросы. — Когда я открыл тумбочку в ванной.. — он вновь замолкает, прикладывая ладони к лицу. — Там было столько наркотических веществ, что не сосчитать, — на грани слышимости звучит от него. Донормил, кажется, больше не действует на Юнги, ибо дрожь во всем теле с каждой секундой усиливается. Он догадывался, что тот жил не самой сладкой жизнью после случившегося, но чтобы.. так.. Нет, это просто сновидение. Сейчас я проснусь и всё будет хорошо. Будет же, да? Мин поднимает полон боли взгляд на Пака, что продолжает растирать свое лицо ладонями. Чимин, пожалуйста, скажи, что это шутка, передает он этим самым взглядом отчаяния, но что-то подсказывает ему, что это вовсе еще не конец истории. — Я спросил его, почему он в это ввязался, а он лишь протянул мне скомканную бумажку с перекошенными буквами, — Чимин убирает ладони от лица и, стараясь не пересекаться взглядами, достает с кармана своей кожанки аккуратно сложенный в четыре раза, но явно не раз до этого скомканный, лист бумаги с, кажется, какого-то блокнота или тетради в клеточку. Он столько раз подвергался смятию, что даже эту самую клетку уже трудно различить. — Посмотри, — кивает он на бумажку, кидая ее в центр столика, — я не намерен это цитировать. Юнги дрожащими руками подбирает такой отпугивающий от себя предмет, одновременно борясь с желанием забросить всё и убежать пока ещё совсем не поздно. «Мне трудно без тебя дышать», — первая строчка, что бросается в глаза, когда Мин разворачивает бумагу. Все всегда говорили, что в Хосока корявый, выкрученный почерк, который никто понять не сможет. Не исключено, что Чимин не один день голову ломал, чтобы разобрать. Но Юнги без единых трудностей всегда понимал написанное почерком Хосока. Он единственный, кто списывал с его тетрадей домашнее задание и единственный, кому тот писал на разноцветных бумажках послание и оставлял висеть на шкафчике. Как бы интересно остальным не было, никто не мог разобрать и слова, кроме самого Мина, которому данные послание и были адресованные. «Любить молчанья, тишину», — мятноволосый медленно передвигается со слова на слово, боясь упустить хоть одну букву. Чон всегда был любителем поэзии, несмотря на то, что учился на факультете живописи. Юнги любил наблюдать за тем, как тот вечерами, с приглушённым светом, рисует свои картины. Но еще больше ему приносило удовольствие слушать поэмы Хосока, ведь именно в них и только ими он мог передавать свои переживания, истинные чувства. «Хранить воспоминанья», — с третей строчкой на глаза накатываются слёзы, что порываются вырваться, но быстро сдёрнуты рукой. «И хочется сбежать..», — конец первой строфы. Юнги всегда поражался как можно передавать чувства через какие-то ничтожные буквы, но теперь он понимает, что эти буквы сильнее любого крика. В них собрана вся боль, что на то время жила в Хосоке. Но помогло ли ему то, что он выразил свои чувства на бумаге или это та боль, которую ты не сможешь заглушить ничем, ни стихами, ни алкоголем, ни наркотой? «Мне трудно без тебя мечтать, Когда ночной порой тебя нет рядом. Я не умею без тебя дышать И каждый вздох становится больнее.. Мои мечты, к тебе меня ведут, но реальность давит до предела», — Мин испытывал и испытывает до сих пор то, что описал Чон в этих строчках, он понимает его боль.. «В попытке вновь уйти от мира, я вкалываю дозу фентанила», — или же нет, не понимает. Его боль намного сильнее собственной.. «Срывая голос, кричу я громче всех на этом белом свете, почему ушел ты, заковав навечно в свои цепи?», — последние строчки хосокового стихотворение. — У него была зависимость, которая его погубила, — спустя некоторое время подает совсем хриплым голосом, от попытки говорить шепотом, Чимин. Кажется, теперь он наконец-то поднял свой взгляд на Юнги и именно в этот момент второй в последнюю очередь хочет, чтобы на него смотрели. Тем более так.. сострадающее. — И не только от наркотиков.[♡]
— Хён! — кричит Чонгук, касаясь плеча Юнги, но тот, совсем неожиданно для первого, поворачиваясь, отталкивает что есть силы от себя, от чего Гук резко впечатывается в стену позади. На полу разбитые стаканы и посуда, разбросаны по всей комнате вещи, а посреди этого всего стоит Мин, еле стоящий на ногах. Чонгук поднимает голову, игнорируя теплую струю крови, что ощутимо проходиться от его макушки и забирается под рубашку. — А-а-а! — отчаянный крик, что срывается с уст мятноволосого, который сгибается вдвое от боли, не физической, оседая на пол. — «Чимин, прости» – последние его слова, когда я нашел его в комнате с разбросанными по полу таблетками и жгутом на руке – последнее, что сказал в тот день Пак перед тем как развернуться и уйти, наверняка, также навсегда с жизни Мина..