Последний приказ

      Они тяжело дышали, прислонившись к стене, за углом которой были десятки врагов. В крови — своей и чужой — в изорванной одежде, они не смотрели друг на друга. Оба уже понимали, что помощь не придёт. Просто не успеет, не пробьётся сквозь врагов, да и вряд ли сможет изменить ситуацию. А ведь их силы были на исходе. Сколько осталось патронов на двоих? Сколько запасов пламени? Они устали, были истощены, ранены, и в голову лезла упрямая мысль…       — Не думал, что сдохну рядом с тобой, Мусор, — криво ухмыльнулся Занзас, не потому что это ему не нравилась идея умереть рядом с бывшим соперником, а из-за царапины на щеке.       — Вдвоём умирать не обязательно, — откликнулся Тсунаёши, прислоняясь затылком к прохладной стене. Он дышал тяжелее, был бледнее и, держась окровавленной ладонью за бок, пытался придумать план…       Занзас фыркнул горько и безнадёжно.       — Да брось, уж ты-то понимаешь…       — Понимаю, — перебил Савада, голос у него был спокоен, даже безразличен, — что, если мы оба здесь сдохнем, семья, дорогая нам двоим, Вонгола, исчезнет, не пройдёт и месяца. И все близкие нам умрут вместе с ней, — он посмотрел Занзасу в глаза и видел, как того бесил этот тон, такой нравоучительный и терпеливый, будто разговаривал не с Боссом Варии, своим лучшим убийцей, а с ребёнком. — Кто-то из нас должен уцелеть…       — Должен… — Занзас скрипнул зубами, со всей силы впечатывая кулак в стену, просто, чтобы сдержать эмоции, просто потому, что понимал. — Красивое слово, — усмехнулся он. — Неужели ты всё ещё веришь в сказки, когда на руках столько крови?       Но Тсуна сарказм и насмешку пропустил мимо ушей. Слишком мало времени у них было. Враги ведь знали об их положении и не нападали лишь потому, что они успели залить пол кровью их товарищей, и никто не желал соваться за угол на верную гибель. Однако это было лишь вопросом времени. Рано или поздно кто-нибудь придёт или их выкурят из столь ненадёжного укрытия. Так что не время было точить лясы.       — Здесь подвалы над старыми катакомбами церкви, что в квартале отсюда, — торопливо пояснял идею Савада. Он чувствовал интуицией выход из этого чёртового особняка, который станет могилой. — За углом лестница, ведущая к люку. Тебе хватит пламени, чтоб спалить замок…       — Что ты задумал? — заинтересовался Занзас напряжённо. Чувствовал ведь, что в словах о выходе был подвох, да и… понимал, что от погони им не уйти всё равно. Не понимал, стоило ли вообще дёргаться.       Тсунаёши, немного повернув голову к плечу, снова посмотрел ему в глаза замученно, обречённо, будто досадуясь даже, что Занзас ещё не понял и приходилось объяснять, теряя время.       — Я отвлеку их, заберу с собой столько, сколько смогу, — выдохнул он тихо. — А ты уходи.       Зрачки Занзаса расширились от осознания. Лицо вытянулось. Он мысленно считал, пытаясь взять под контроль вспыхнувшее было пламя ярости, потому что мысль о том, что, всегда жертвоваший собой Десятый Вонгола, теперь готов умереть лишь бы дать шанс ему, была невыносимой. Эта черта всегда его бесила. Он считал, что босс не имеет права рисковать собой, но когда Савада кого-то слушал?!       А сейчас… сейчас босс хотел умереть за него. Умереть тогда, когда он сам…       Нет, он всё понимал. Понимал, что это какой-никакой, но шанс для Вонголы, которым стоило воспользоваться. Только… всё его естество было против этого. Занзас не был готов…       — Ну уж нет, — сжал кулаки решительно он, — или вместе сдохнем, или…       — И давно ты так привязался ко мне, что вдруг решил, как пёс, сдохнуть подле хозяина? — изогнул губы в усталой ироничной ухмылке Тсунаёши. Но та была искусственная, натянутая, даже не живая. Она быстро сползла с губ тяжёлым вздохом: — Занзас, меня не спасут даже Луссурия с Реохеем вместе взятые, — покачал он головой. — Я ещё жив благодаря Прорыву Точки Нуля, но кровь всё равно копится внутри. — Его внутренности скололо, от чего лицо у Тсуны исказилось гримасой боли. — У меня нет и часа, — осипло от приступа прошептал он. — А ты почти цел и всегда мечтал стать боссом. Уверен, ты позаботишься и о семье, и о врагах.       Занзаса затрясло. Трясло от бессилия, от отчаяния, от понимания, что с ним… прощаются. И не кто-нибудь чужой, а человек, ставший за прошедшие годы, как ни странно, самым близким. Савада видел его насквозь, видел душу… Когда-то это его бесило, потом согревало знанием, что кто-то его действительно знал, настоящего, понимал. Со временем стало опьянять и привязало в конце концов…       И ведь связь была взаимной, потому что только ему Савада мог довериться, как босс боссу одной семьи. Занзас знал это, помнил, как Тсунаёши приезжал к нему, и они молча вдвоём просто пили виски, понимая друг друга без слов. По взгляду, по выражению лица, по движениям… Видели друг друга насквозь.       Но Занзас всё равно не решался даже в такой ситуации сказать то, чтоб было у него на душе в последние годы.       — Савада, я… — попытался он, нервно сжимая и разжимая кулаки, но голос дрогнул, подвёл. И он снова не смог, только повернулся, схватил Тсунаёши за плечи, тряхнул, заглядывая в глаза, и со злостью от безысходности попросил: — Не смей.       — Приказ, Занзас, — отрезал Савада, твёрдо, прямо. В нём не было и тени сомнений, ни намёка на какие-то колебания. Он всё решил. Как человек, несущий ответственность в том числе и за босса Варии. — Это приказ: выживи и позаботься о них.       Занзас отшатнулся, с досадой отворачиваясь, всплеснул руками экспрессивно и шептал, как заведённый:       — Я не хочу, не смогу, я…       Тсунаёши грустно улыбнулся.       — Как жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах, — прошептал он. — И что не могли сказать друг другу главного.       Занзас резко обернулся и отчаяния уже не скрывал, понял ведь, о чём Тсуна говорил, о чём… грустил…       — Я… — начал было он, собравшись с духом, решившись. Но Савада покачал головой.       — Не усложняй ситуацию, ладно? — попросил он. — Не сейчас. Мы оба знаем, что у нас есть долг. Мы оба знаем, что его выполним. — И снова в его голосе звучала сталь, такая, что добивала не хуже пули, пущенной в лоб. Занзас понял, смирился, тяжело выдыхая, и постарался взять себя в руки.       — Перстень не примет меня, — немного подумав, напомнил он.       — У него есть секрет, — хитро улыбнулся Тсунаёши, стягивая с пальца кольцо Неба Вонголы. — Он примет любого, кого законный владелец назовёт своим преемником. — Он схватил Занзаса за руку и легко так, будто проделывал такое каждый день, нанизал перстень на чужой палец. Тот потух на мгновение, а потом засиял снова, но цвет камня изменился на багровый, на цвет пламени Ярости. — Всё, а теперь иди, — не просил, приказывал Тсунаёши. — И не оглядывайся, Занзас.       — У тебя ведь сын, да? — уточнил тот, лишь слышав, но ни разу не видев мальчишку лично. Зато поклялся от души: — Он будет сыном мне.       Тсуна кивнул ему в знак благодарности, но Занзас этого уже не видел, он бежал по коридору к лестнице, к люку, в катакомбы. Он спасался.       Савада выдохнул тяжело, снова прислоняясь затылком к стене и отсчитывая секунды, чтобы дать как можно больше времени на спасение. И жалел о многом в тот миг, конечно. Что попал в засаду, что не попрощался с семьёй, что не сказал. Но и в то же время, не жалел ни о чём: всегда делал всё так, как считал нужным.       Время утекало, как вода сквозь пальцы. Заканчивалось. Враги шевелились… Умирать не хотелось. Очень не хотелось. Но выбор был сделан. И Тсуна шумно вдохнул, собираясь с силами, и отделился от стены, шагая за угол.       Стрельба возобновилась мгновенно.       А Занзас торопился. По щекам его текли слёзы, кажется, забытые в далёком детстве. Но он их не замечал, одержимый лишь одной мыслью: раз не смог умереть за босса или вместе с ним, то обязан хотя бы выполнить его последний приказ.       Он знал, что в тот миг, когда он скрылся под люком, Савада вышел из-за угла, легко отмахиваясь от пуль десятков автоматов, просто расплавляя их на лету. И, конечно, врывался в самую гущу, атаковал в ответ, не позволяя зайти себе за спину, заглянуть в коридор, где они прятались. Просто чтобы враги не узнали, что он скрылся, и не послали за ним погоню, которую Тсуна не смог бы сдержать физически.       Всего несколько минут. Он выбил ему фору всего в несколько минут. Дать больше он бы просто не смог, и Занзас бежал со всех ног, но и осторожничал, чтоб не наделать шуму. И всё же, уже в старых узких катакомбах споткнулся от резкой боли, пронзившей сердце, словно пуля. Он упал, с ужасом ощущая пустоту внутри, появившуюся неожиданно, но сразу начавшую, как кислота, разъедать сознание единственной мыслью: мёртв. И сил идти дальше не нашлось. Его придавило к старому камню горем, которое он, пожалуй, ощущал впервые. Всё, что он смог — это заползти в нишу в стене, зачем-то построенную древними зодчими, и скрыться за завалом камней.       Когда мимо проносились преследователи, он не шелохнулся. Не затаившись, а потому что шевелиться даже и не хотелось. Ему мерещилось, что он сам умер там, в том проклятом особняке, ставшим могилой его Саваде.       Его искали, но найти не смогли, потому что, как Занзас думал, он стал тенью самого себя, а таких за живых не принимают. Ведь единственное, что было в нём живо — глупое сердце, разрывавшееся от тоски и боли.       Он не помнил, как и когда выбрался из подземелий, но знал, что двигала им всё та же мысль: исполнить последний приказ. Потому первым местом, куда он отправился, был удалённый от цивилизации, скрытый особняк, в котором жили жена и маленький наследник Савады. И стоило ему увидеть их, как он рухнул на колени, не в силах сдержать эмоций и ощущения давящей вины: не спас.       Хару, конечно же, увидев Занзаса на коленях, сразу всё поняла. Ноги не удержали, но упасть ей не дал… он. Подобрать слова было тяжело, но ещё тяжелее было смотреть на образ Савады, почти в точности запечатлённый в его сыне: у мальчика только цвет волос был темнее. Но его взгляд, этот невыносимо-пронзительный, понимающий, смотрящий в душу взгляд, причинял боль напоминанием о потере.       — Ты будешь моим новым папой? — наивно спрашивал малыш, смотревший в глаза. И тот не мог, не смел, не хотел ответить «нет». И обнимая ребёнка, прижимая к себе, как своего, говорил его матери то, что не успел сказать Саваде.       Хару плакала, но слушала. Хотя и не услышала ничего нового для себя: супруг поклялся ничего от неё не скрывать, и не скрывал. Не скрывал и того, что любил не только её и их сына, не скрывал, что это чувство было взаимным. Да, она знала, всё знала, и была благодарна Тсунаёши за верность ей, хотя и не раз жалела об этом.       И теперь она смотрела на Занзаса и понимала, что их соединит одно горе на двоих.       А Занзас клялся-клялся-клялся, что непременно отомстит и не даст Вонголе исчезнуть, и защитит и семью, и её, и теперь их сына. И, конечно же, обещание исполнит.       Как последний приказ того, кого любил.