Шарик в небе

      Фотографии — маленькие окошки в прошлое. Они выхватывают один момент из огромной вереницы, держат его крепко и не отпускают. Никогда не отпускают. И потом за этим моментом можно вытащить другие, можно увидеть больше, чем изображено на снимке.       На первом — ватага ребятишек в праздничных нарядах выбегает на улицу. Кто-то подпрыгнул, да так и замер, кто-то зажмурился, кто-то второпях доедает пирожное. Арсений дёргает маму за юбку: ему жарко в пиджаке, а все друзья уже носятся в рубашках, и некоторые с коротким рукавом. Дина бежит впереди всех, улыбаясь и не слушая оклики воспитательницы, которая придерживает дверь, дожидаясь, когда выйдет вся группа. Ася оглядывается, ищет маму, чтобы отдать ей кофточку. Мама стоит в стороне, держа в руках ленточки воздушных шаров.       На втором и третьем похожие кадры, только чуть меняются ракурсы. Вот Дину уже берёт отец за руку, Арсений, довольный, бегает с Димой и Юрой без пиджака. Воспитательница повышает голос, чтобы никто не разбегался: им нужно сфотографироваться; дверь она уже не держит, о чём-то совещается с мамами Аси, Дины и Данила. Валера облизывает сладкие пальцы, после — вытирает их о брюки. Стас пытается вырвать ленточку с шариком.       Дети облепляют асину маму на четвёртой фотографии. И до седьмой она, согнувшись почти пополам, раздаёт всем шарики, в суматохе пытаясь понять, кто какого цвета хочет. Ася рвётся к маме поближе: она хочет голубой, но их мало, а цвет любят многие. Ася не помнит точно кто, но знает, что ей наверняка не достанется голубой. Он достаётся подруге, а Асе мама протягивает жёлтый. Жёлтый тоже неплохо, жёлтый — цвет радости, как солнце, как блин или Лосяш. Ася задумчиво грызёт ноготь, дожидаясь, когда их всех сфотографируют. Потом она пойдёт гулять с друзьями — отмечать выпускной.       Другие родители щёлкают фотоаппаратами и телефонами, выхватывая из общей кучи своего ребёнка, кто-то снимает на камеру последние моменты в детском саду. Когда заканчиваются шарики, детей строят для общей фотографии — чтобы все улыбались, чтобы всех было видно. И шарики. Асе уже не хочется улыбаться. Маечка с цветами натирает кожу под мышками, юбка вжимается в живот, от криков других детей и взрослых уже болит голова и хочется только спать. А в руке шарик, и рядом — лучшая подружка, щебечущая на ухо всякое-разное между вспышками фотоаппарата. На общей фотографии, седьмой, улыбка у Аси натянутая, а на множестве неудачных кадров — рассеянный взгляд исподлобья и ссутуленные плечи.       На восьмой все кричат сыр, на девятой — строят друг другу рожицы. Потом они поворачиваются к зданию садика лицом, чтобы сказать прощай. На десятой фотографии все машут руками. Асе сейчас не очень грустно: она в школу хочет очень сильно, чтобы не нужно было есть рассольник и ложится спать после обеда. Ася уже большая. Но и прощальные слова не звучат радостно — как же она может просто взять и уйти? Кто-то плюётся, за что получает подзатыльник от матери, кто-то украдкой показывает воспитательнице язык. Кто-то кричит: «Свобода!», а у кого-то наворачиваются на глаза слёзы. Кому-то всё равно: мальчики снова устраивают догонялки, три девчонки спешат поговорить. Тихоня Люда рассматривает жучков на клумбе.       Ася смотрит на садик задумчиво. Считает окна: два средних — это кухня и прачечная, самые дальние слева — музыкальный зал. На втором этаже — физкультурный и родная группа, и ещё несколько других. Возле подъездов стоят самокаты и велосипеды малышей, которым до школы ещё как до Луны. Они сейчас гуляют с противоположной стороны, резвятся на площадках под присмотром воспитательниц. А Ася уже большая, ей в школу осенью и горки с качелями — только по выходным.       Никто ещё не расходится, все галдят, точно больше не увидятся. И ведь правда: все пойдут в школу, первая, ещё некрепкая дружба забудется в сумасшедших ученических буднях. Мама говорила, что школа — это сложно, но весело и интересно. Но неужели сейчас всё закончится насовсем? Вдруг раздаётся чей-то крик, но он теряется в шумных разговорах; все вокруг начинают заворожённо поднимать головы, тычут пальцами в небо. И Ася тоже смотрит вместе со всеми, почти не обращая внимания на начинающийся плач.       В небе — красный шарик. Поднимается вверх так стремительно, так быстро — уже перелетает крышу. Воспитательница говорит, что нужно загадать желание, пока шарик не исчез. Что оно обязательно сбудется. Дети наперебой делятся своими мечтами, смеются так звонко и радостно, обсуждая, куда же шарик долетит, хлопают и подпрыгивают от переполняющих эмоций. Вскрикивают, когда он чуть не застревает в макушках ёлок. Но шарик летит выше, превращается в маленькую точку; лёгкий ветерок дёргает его из стороны в сторону, и уже совсем не видно, как треплет ленточку, а Ася всё ещё ничего не загадала. Она щурится, пытаясь заметить шарик, успеть, и лихорадочно думает о том, что жалко того, чей шарик улетел. Что шарик в небе — это красиво. Что он может улететь далеко далеко, в космос или в Африку, или даже в Австралию. Что он упадёт кому-нибудь на голову, но никто не будет знать, откуда шарик прилетел, никто не узнает, что он из России, из детского садика. Что шарик этот унесёт все их желания с собой. Что сама Ася не знает, чего хочет, и шепчет себе под нос, чтобы никто не услышал: «Пусть все мои мечты сбудутся», а эти мечты она потом придумает.       Дальше зачем-то идут фотографии пустого садика. Вот лестничный пролёт: на стене, держась за руку, поднимаются Винни-пух и Пятачок, Ослик — он ещё в самом низу, а Сова уже долетела. Вот раздевалка: на шкафчиках едва-едва можно различить имена ребят и наклейки. Даже через фотографию можно почувствовать тот странный запах, царивший абсолютно в каждом шкафчике. Но теперь он лишь воспоминание. Вот пустая группа, залитая летним солнцем. В ней нет никого. Стульчики аккуратно задвинуты, а не стоят посреди помещения, нагруженные одеждой, так что нельзя подумать, что дети в спальне. Да и спальня тоже пустая, все кровати заправлены. Скоро с них снимут постельное бельё, чтобы постирать. Из группы дети забрали свои краски и пластилин, нашли все забытые игрушки, в шкафчиках больше нет запасных трусов и маек, нет грязных сандалей и курток. Всё ждёт других ребят, которым до школы ещё целый год. А Ася с друзьями сюда больше не вернётся, никогда-никогда. Большим ребятам в садик ходить не положено.       Фотография с шариком лежит отдельно ото всех, словно её собирались выкинуть, но забыли. Спустя годы все забыли и о самом шарике, и о старых высоких елях, в чьих макушках он мог застрять, и о загаданных желаниях. И забыли о том, что были детьми, что махали своему садику на прощание. Что приветствовали школу, а потом прощались и с ней… Забыли о нескладных танцах на утренниках, о коротких стихотворениях и поделках из пластилина; о фантиках под стёклами, зарытых в земле, о пирожках из песка, которые стоили три кленовых листочка.       Что-то стёрло воспоминания из памяти, оставив их лишь на фотографиях, что-то унесло то первозданное счастье без причин и последствий, унесло наивные улыбки и непосредственность, унесло глупое бесстрашие и фантазии. В какой-то момент это всё безвозвратно ушло. Может, улетело на ленточке шарика?