***
Невзрачная на вид певчая птичка сидит на низкой ветке и урчит мелодию любви для всех и каждого, кто готов слушать. Здесь, на пограничье между миром чудовищ и миром людей, можно расслабиться. Как сперва кажется. Вечерний концерт прерывается громким шорохом. Взбудораженная птица срывается и улетает. — Ага, попался, — скалится Альзур, нависая над маленьким охотником, затаившимся в траве. Идарран (а это именно он) недовольно шипит и легонько бодает чародея в живот. — Ты меня что, настолько ненавидишь? — спрашивает у него Альзур. Мальчик испуганно отшатывается, заглядывает ему в глаза — насколько позволяет рост — и про себя задаётся вопросом, как именно взрослый дошёл до этого вывода. — Я знаю, что ты приносишь мне мёртвых животных. Идарран самодовольно кивает. И тут же подмечает, что принёс бы ещё одного, если бы Альзур в своей отчаянной глупости не помешал такой доброй охоте. — Зачем ты это делаешь? Идарран думает про конфеты. То, что они, как правило, вкусные. Но в последнее время он начал ощущать вину за то, что ворует их у Альзура. Поскольку режим питания Альзура, если честно, полнейшая хрень, а конфеты — единственная нормальная еда, которая в распоряжении чародея имеется. В качестве компенсации Идарран решил поймать ему ту нормальную еду, которую все в замке почему-то злонамеренно игнорируют. Для того, чтобы расшифровать этот непоследовательный комок мыслей, у Альзура уходит натурально несколько минут, в течение которых его попеременно кидает то в гнев, то в жалость, то в умиление, то в облегчение. Да, какой-то ребёнок напугал великого мага до гнедых чертей. Но имел же в виду совсем не это! — Тебе надо прекратить, — говорит Альзур. — Я не ем животных. Почему, спрашивает Идарран. Кажется, тот факт, что взрослый не соблазнился мясом, его здорово расстраивает. — Если съем, то заболею и умру. Страшно не хочется всё подробно объяснять, на самом деле. Идарран совсем расклеивается и даже, вот уж воистину страшное дело, позволяет поднять себя на руки. — Больше никакой охоты, понял меня? Конфет уж на всех хватит. На твою долю тоже. Но только если будешь слушаться старших. Мальчик обречённо кивает и пытается уткнуться носом Альзуру в шею. Он уже не удивляется даже. Идарран в принципе находит его “терпимым взрослым” исключительно благоданя вкусно пахнущим духам.***
— Кажется, я чего-то не понимаю. — Чего? — На кой было учиться телепортации, — спрашивает Идарран, — если в самые мерзкие места всё равно приходится перемещаться своим ходом? — Есть времена и места, когда и где дорогу не срезать, — пожимает плечами Альзур. Его ученик зябко кутается в полушубок, поджимает ногу и всячески пытается занять как можно меньше места. Так, ему кажется, все ямы и колдобины на дороге под дилижансом будут не такими жёсткими. О чём ещё думает — не разобрать. Прятать свои глубинные мысли Дар научился так же резво, как жарить мясо электрическим током. То есть, сразу же, ибо имел в этом для себя острую необходимость. Альзур не может его за это винить. Ему и самому есть что прятать. — Что тормозим, бать? — спрашивает Альзур, стукнув кулаком по передней стенке дилижанса. Ответ на вопрос он знает уже прежде, чем успевает договорить его до конца. Что сказать, разбойники на тракте — традиционный подарок на Саовину. — Всего пять человек? — бурчит себе под нос Идарран. — Бандит нынче мельчает. — Посиди тихо, — просит его Альзур. — Сейчас я… — Эй, там, внутри! Чего ценного есть — выносите. Идарран распахивает дверь дилижанса и спокойно говорит, влепившись взглядом в отдуловатого высокого мужчину в куцой броне: — Подойди, бери. Ess'tedd, esse creasa. Он, по всей видимости, угрозы в бесцветном тоне не уловил. Уж больно искренним кажется удивление на бородатом лице, когда острые Даровы когти забиваются в предплечье между костями правой руки — той, что держит меч. В следующую секунду лица уже не видно за фонтаном крови, брызнувшей из разверзнутой сонной артерии. Всё остальное происходит за те невыносимо долгие мгновения, что Альзур вытирает глаза. Двоих Идарран разрубает новоприобретённым мечом — так себе мечом, если честно, судя по количеству приложенной силы. Ещё один припускает, сверкая пятками, в лес. Дар за ним не гонится. Когда Альзур, придя в себя, выбирается из дилижанса, его ученик неторопливо и с видимым удовольствием точит шею последнего нападающего, оставшегося в живых. Ямщик сидит на земле и заходится в рыданиях, баюкая свою пробитую стрелой голень. — Я-ааааа хотел решить всё мирно, — говорит Альзур, наблюдая, как размеренно-ритмично движется кадык на Идаррановой шее, — но, в общем, и так сойдёт. Приятного... аппетита. Дар нехотя отрывается от шеи ещё живого, но парализованного стрессом мужчины и спрашивает: — Вам оставить? — Ну уж нет. Этот ответ, по всей видимости, Идаррана не устраивает до такой степени, что отбивает весь аппетит. Вместо того, чтобы продолжить дегустацию, он надавливает первыми пальцами обеих рук на горло и не без удовольствия смотрит, как его обладатель медленно задыхается, хрипя и булькая розовой пеной. — Мне надо переодеться, — заключает наконец это прекрасное животное. Альзур чувствует, как, совершенно неуместно для данной ситуации, ощутимо дёргает в паху. Ещё более не к месту вспоминается недавний случай, когда Идарран чуть было не сломал руку стажёру, который при прощании чрезмерно фамильярно потрогал старшего мага за плечо; потом ещё клялся, что, дескать, принял его за кого-то другого. Когда тело перестаёт подавать признаки жизни, Дар роняет его на землю. — Ни о чём не хочешь со мной поговорить? — спрашивает Альзур. — Да. Тому парню, кажется, очень плохо. Здорово было бы оказать ему первую помощь. — Конечно. Но я не это имел в виду. Идарран заглядывает ему в глаза, словно пытаясь разглядеть в глубине зрачков отголосок какой-нибудь компрометирующей мысли, но не находит там ничего. Есть места, где лучше не бывать вовсе.