— Лишь слабые души сражаются под девизом «Сила позволяет быть правым».
Истина более лаконична: сила позволяет. —
Император Ужаса Первый Ужасный, Законодатель
Когда молодых магов обучали пределам магии, одним из первых принципов, с которыми их познакомили, был принцип «Причитающееся Кетеру». Крупнейшим колдовским событием, когда-либо имевшим место на Калернии, было создание Царства Мёртвых королём, известным в истории как Трисмегист: один человек в течение десяти часов проклял всё население области, сравнимой по размерам с Пустошью. Дошедшие детали были скудны, потому что всё произошло до того, как большая часть континента стала грамотной, но благодаря математике высшего порядка, введённой миезанами, стало возможным собрать воедино общие черты произошедшего. Хотя Высшие Арканы, по сути, обходили необходимость прямого преобразования и симпатических связей, которые ограничивали низшую магию, даже эти тайны в конечном счете удалось понять с помощью чисел. Но лишь недавно. Ранняя же магия ограничивала способность направлять силу индивидуумов умственным и физическим истощением, которое они могли вынести, прежде чем продолжающиеся манипуляции с законами Творения выбивали их из сил окончательно. Тагребы пытались выйти за эти пределы, скрещиваясь со сверхъестественными существами, более способными в использовании магии, в первую очередь с джиннами. Был достигнут кое-какой успех: по сей день маги, родившиеся у южан, в среднем были более могущественными, чем те, кто родился в остальной части Империи. Решение сонинке было менее… плотским и, в конечном счёте, более успешным: за стенами Волофа родилась первая ритуальная магия Праэс. Эти ранние ритуалы были грубыми и неточными, в значительной степени полагаясь на человеческие жертвоприношения, чтобы восполнить отсутствие формул заклинаний. Они были значительным улучшением по сравнению с отдельными формами магии, хотя это превосходство стало причиной того, что дальнейший прогресс застопорился: уже имея преимущество в колдовстве, древние королевства сонинке стремились искоренить слабые стороны вместо того, чтобы увеличивать силу. Ошибка, которая стоила им Войны Цепей. Как и в большинстве вещей, оккупация Миезана изменила и магию Сонинке. Пришельцы из-за Тирского моря привезли с собой миезанские цифры и петронианскую теорию магии. Хотя во многих отношениях теория Петрониана уступала теории Трисмегистана, позже принятой Империей при Императоре Ужаса Колдовском, теория Петрониана превратила неоформленные творческие ритуальные усилия магов сонинке в упорядоченный метод. Энергия, высвобождаемая в результате человеческих жертвоприношений и других видов топлива, начала определяться количественно и измеряться, соотнося требования по масштабу и эффекту с ожидаемым результатом. Возможность измерения и подсчёта привела к открытию одного из величайших пределов магии: в промежутке между высвобождением энергии и её преобразованием в эффект заклинания, будь то ритуал или индивидуальное колдовство, часть этой энергии терялась. Хуже того, количество теряемой энергии было не фиксированным, а пропорциональным общей сумме выделяемой энергии. Количество теряемой энергии варьировалось от десятой до четвертой части, когда дело касалось индивидуального заклинания, но могло подниматься и до семи десятых, когда дело доходило до ритуалов. Хотя прогресс в создании заклинаний и кража совершенно новых формул заклинаний Баалитов, унаследованных Ашуром, позволили снизить эту пропорцию, ни одному заклинателю никогда не удавалось снизить потери меньше десятой части в любой форме магии. Эта десятая часть была в просторечии известна как «Причитающееся Кетеру». Чтобы превратить целое королевство в нежить, Мёртвый Король в своей столице Кетере был вынужден открыть стабильный и постоянный портал в одну из Преисподних. И в то время, как девяносто процентов этой энергии были должным образом направлены в ритуал, оставшаяся часть превратила город Кетер в искорежённые руины с аномальными магическими свойствами. Проблема Причитающегося Кетеру заключалась в том, что она ограничивала использование ритуальной магии, если вы каким-либо образом были связаны с тем местом, где это происходило. Чем масштабнее и мощнее ритуал — тем опаснее откат от потери энергии. Намерения Акуа были титанического масштаба, а это означало, что это была титаническая проблема. Превращение Льеса в ритуальный комплекс было достижимо, особенно после широкомасштабного саботажа всей основной инфраструктуры, который последовал за тем, как она взяла на себя управление городом. Кто именно был ответственен за это, она до сих пор не была уверена. Это было сделано слишком искусно, чтобы быть делом рук Обретённой, и слишком слабым действием для лорда Блэка. Оставалась Императрица, но эта женщина ни за что не позволила бы Акуа контролировать город, если бы действительно знала, что та задумала. В конце концов Акуа предположила, что она вообще не была целью, что было бы даже забавно, если б не раздражало. Даже с учетом этого неудобства, Акуа была удовлетворена тем, чего добилась в восстании. Стены Льеса были покрыты старыми и мощными оберегами, а город был построен над трупом ангела. Объединение обоих этих активов в её собственном проекте было очень стимулирующей магической головоломкой, над которой она работала с тринадцати лет. И она сделала это. Акуа искренне сожалела, что не было никого, кому она могла доверять настолько, чтобы похвастаться этим достижением — возможно самым большим в её жизни. Некоторым утешением служило то, что впоследствии каждая живая душа в Калернии будет дрожать при упоминании об этом. Питание ритуала было первой проблемой, и она была очень близка к решению в битве при Льесе: заключение в тюрьму Хашмалима дало бы ей всё, что было нужно, и даже больше. К сожалению, Обретённая использовала ошибку Одинокого Мечника себе на пользу. Акуа не была дебютанткой, пытающейся провернуть своё первое отравление, так что у неё были подготовлены альтернативы. Подпитывать что-либо такого размера демонами означало напрашиваться на неприятности, учитывая Причитающееся, поэтому ей пришлось обратиться к богам. Захватить существо, обитавшее в сердце Грейвуда, оказалось невозможным, но её вторая цель удалась. Почти. Семнадцать проводников, которые она приказала своим агентам приобрести — ценой многих, многих жизней — хранились под заклинанием стагнации в покоях под Герцогским Дворцом. Ритуалы поиска, которые она провела, показали, что сущность, с которой они были связаны, была искусственной, а не естественной силой, но это не имело никакого значения. По её расчетам, он был даже более могущественным, чем Хашмалим, что было как благом, так и проклятием: когда будет установлена стабильная привязка, и она активирует ритуал, Причитающееся Кетеру фактически сотрет Льес и его ближайшие окрестности с карты. Это был неприемлемый результат, поскольку она сама находилась бы здесь, а также намеревалась оставаться человеком. Это была, пожалуй, самая блестящая часть того, чего она добилась с помощью своей формулы — она нашла способ использовать потерянную энергию, что можно было бы истолковать как предконверсионный спуск, который эффективно сводил на нет откат от такого большого ритуала. Однако, учитывая масштаб сущности, которую она обнаружила, ей пришлось пересмотреть свои схемы и увеличить размер механизма спуска энергии. Это означало, что требовалось больше камня, больше времени и постоянно растущий список обязательств. Секретность была превыше всего: в тот момент, когда Имена Империи узнают о том, что она делает, они немедленно предпримут действия, чтобы уничтожить её. Хотя Акуа и подготовила Льес к нападению, она не была готова столкнуться со всей мощью Легионов Ужаса. Её сотрудничество со шпионскими сетями Писца и Императрицы в Льесе было временным положением дел. Чем дольше ей приходилось фальсифицировать информацию, поступающую из города, тем выше были шансы, что её агенты будут пойманы. Малисия уже вычистила первый уровень внедрившихся агентов Акуа, и даже если она была за границей, Писец в конце концов наверстает упущенное. Ткачиха была инструментом, а не игроком, но она была очень эффективным инструментом. Были, конечно, и более насущные угрозы. Худшая из них была развязана Обретённой, у которой, казалось, был бездонный мешок талантливых сумасшедших, чтобы бросить его в планы Акуа. Наследница Волофа вот-вот должна была привести к ужасному концу ещё одного из своих покровителей, поэтому её настроение уже было настороженным, когда она впустила Фазили в свою комнату. Не было смысла перекладывать пергаменты на столе — она знала, что лучше не хранить ничего компрометирующего там, где нет двух дюжин смертоносных оберегов, запрещающих вход кому-либо, кроме неё. На этой комнате было всего семь заклинаний, что по стандартам Праэс было простым предупреждением. Войдя, сонинке поклонился ниже, чем следовало бы перед кем бы то ни было, кроме Императрицы. Фазили был искусен в лести, и этому умению помогала ошеломляющая внешность, присущая всем высокородным праэс. — Леди Акуа, — поприветствовал он её. — Боги закрывают глаза на твои планы. — Лорд Фазили, — ответила она с притворной теплотой. Она не особенно жаловала его, хотя он был полезен. Наличие наследника Верховного Лорда Аксума на её стороне открыло двери и принесло ресурсы, даже если он полуоткрыто враждовал с женщиной, которая фактически правила этим регионом. Если бы она не была Именованной, он бы оценил её в один кинжал в спину, чтобы впоследствии узурпировать контроль над её фракцией, но, как бы то ни было, она была неприкосновенна. Это ни в малейшей степени не делало его заслуживающим доверия, но это означало, что он не был соперником. Он представлял опасность главным образом для других её сторонников, борющихся за место её правой руки. На данный момент не было необходимости отказывать ему в принятии того, кем он был. — Я принёс печальные вести, — сказал мужчина на языке Мтетва. — Ещё один патруль был уничтожен. «Удивительно,» — подумала Именованная. После того, как гоблин Обретённой начал убивать её патрули, она перестала использовать праэс и вместо них призвала кэллоу, зная, что Оруженосец не захочет убивать соотечественников. Может быть, этого хватит, чтобы отозвать её инструмент в Марчфорд, если он убьет нескольких. — Она довольно безжалостностна, — сказала Акуа. В её голосе послышались нотки одобрения. Она на собственном горьком опыте научилась, что нельзя недооценивать другую женщину, и то, что Оруженосец переняла более просвещённые взгляды праэс, не вызывало у неё особого огорчения. Конечно, это не принесло ей пользы, но наличие у Акуа сильных врагов означало, что само Зло было сильным. Опытный враг часто был более полезен, чем неумелый союзник. — Хотя вы, без сомнения, правы, — сказал Фазили, — в данном случае убийства не имеют следов агентов другого. Губы Акуа слегка дрогнули при последнем слове. Другой. Ньенгана, на нижнем миезанском. Оттенки смысла не передавались между языками. Это означало не наш, следовательно, низший. Ни один другой язык на Калернии не предлагал такого широкого выбора терминов для выражения презрения, как язык её народа. Развлечение, однако, было мимолётным. — Но есть свидетельства, — подсказала она. — Остался один выживший, — сказал Фазили. — Он утверждает, что их патруль стал жертвой охотничьего отряда фейри из Летнего Двора. Лицо Акуа оставалось воплощением безмятежности. — Ничего неожиданного, — плавно солгала она. — Хотя и опережает мои прогнозы. Фейри? Что, во имя Тёмных Богов, они делали так далеко от Увядающего Леса? Она знала, что у Обретённой были проблемы с Зимним Двором с самого первого инцидента, — ублюдок тагреб, руководящий у одиозного Оруженосца её шпионской сетью, хотя и был талантливым любителем, но всё же был любителем — но она списала это на непредвиденные побочные эффекты использования демона Разложения. Даже Торжествующая, пусть она никогда не вернётся, использовала их экономно. В течение десятилетия истончение границ исправилось бы само собой без какого-либо вмешательства, и если это заставит Оруженосца быть занятой до этого момента, тем лучше. Однако… Это не было случайным совпадением. Если оба Двора делали свой ход… Ну, то, что они атаковали, было сутью проблемы, не так ли? Вряд ли это была Империя, что оставляло прискорбную возможность того, что это мог быть сам Кэллоу. Это может быть проблематично, учитывая, что почти все её ресурсы были сосредоточены в бывшем королевстве. Наследница Волофа деликатно взяла свой графин с вином Праэс и налила себе чашку, затем ещё одну —для Фазили. Другой сонинке склонил голову в знак признательности и сел, когда она безмолвно пригласила его. Он осторожно провел ладонью по чашке, прежде чем взять ее в руки, достаточно искусно, чтобы алхимическая таблетка лёгких противоядий не издала ни звука, когда погрузилась в вино. Несмотря на то, что Верховная леди Абреха, казалось, была невысокого мнения о своем наследнике, Акуа нашла в нем все, чем должен быть аристократ Праэс: безжалостный, терпеливый и утончённый. Он уже устроил позор двум возможным соперникам за свою должность с тех пор, как вернулся к её двору — в обоих случаях с помощью запутанной череды подставных лиц и посредников. Если бы у неё не было двух дьяволов, незаметно следящих за каждым его шагом, она, возможно, даже пропустила бы некоторые хитросплетения его заговоров. Как бы то ни было, Фазили был у неё как на ладони. Она знала, с кем он спал, кто были его враги и где хранились его монеты. Это была бы до скуки лёгкая задача — уничтожить его, если бы у неё когда-нибудь возникло такое настроение. Конечно, она бы этого не сделала. Сонинке был талантливым командиром людей — хотя и не таким талантливым, как Гассан, до того, как Обретённая вырвала его душу, — и его интриги занимали достаточно игроков при дворе, чтобы у них не оставалось времени слишком глубоко копаться в её собственной деятельности. Он предпринял одну попытку расследовать её сам, но человек, которого он подкупил, чтобы тот переписал архитектурные планы, исчез в тот же день вместе со всей цепочкой задействованных посредников. Сообщение было должным образом получено, и больше никаких попыток не предпринималось. Акуа действительно нравилось иметь дело с умными мужчинами: ей никогда не приходилось повторяться. Потягивая вино — её собственная таблетка уже была на дне чашки, когда она наливала, — сонинке позволила себе насладиться вкусом дома. Это вино было с окраины Нок — виноград, выращенный там, обрабатывался веками таким образом, чтобы хорошо сочетаться со вкусом противоядия. Среди знати было чем-то вроде дурного тона подавать чистое вино там, где можно было попробовать свои силы. — Мы сузим наши маршруты патрулей и удвоим численность каждого из них, — сказала Акуа. Фазили наклонил голову, позволив слабому подобию улыбки тронуть его полные губы. Он мог бы изобразить удивление, подумала Акуа. Как и большинство склонных к войне аристократов Пустоши, этот человек знал доктрины развертывания Легионов Ужаса вдоль и поперек, даже если он никогда не ступал ногой в Военный Колледж. Эта конкретная мера была прямо взята из трактатов, написанных маршалом Гремом Одноглазым, как они оба знали. Большинство жителей Пустоши никогда не утруждали себя чтением их, предпочитая довольствоваться тем, что было написано Чёрным Рыцарем, который, даже если и был дуни, все равно оставался Праэс. Однако ни Акуа, ни Фазили не были склонны игнорировать идеи величайшего военного ума своего времени просто потому, что он родился в теле зеленокожего. Хотя отказ Малисии от всего, за что выступала Империя, был ошибкой, было бы такой же ошибкой не извлечь уроки из успехов, которых она добилась благодаря определённой степени практичности. Любой талант должен быть использован, где бы он ни был найден — это Императрица Ужаса усвоила верно. — Мне дали понять, что Умеренные набирают силу, — сказал Фазили небрежным тоном. — Слухи предполагают, что Верховная Леди Амина может официально выйти из Старой Крови. Что означало бы, что Форамен и Имперские Кузницы больше не были связаны с матерью Акуа, отрезая ещё одно средство влияния Старой Крови. Верховной леди Амине причиталась половина десятой части любой прибыли, получаемой Имперскими кузницами, что делало её одним из самых богатых людей в Праэс. Потеря этих сундуков, а также знаний о количестве и местонахождении любого оружия, изготовленного в кузницах, была бы серьёзным ударом. Именованная спокойно потягивала своё вино, затем выгнула бровь. — Несущественно, — наконец сказала она. Фазили почти удалось скрыть своё удивление — единственной деталью, выдавшей его, было лёгкое расширение зрачков. Акуа, наблюдая, как за этим красивым лицом вращаются шестерёнки, почти забавляясь. Если её не беспокоило, что Старая Кровь разваливается на части, это означало, что она больше не зависела от их поддержки. Подразумевалось, что она либо заключила сделки с отдельными членами фракции, которые сделали их принадлежность неважной — что она и сделала — или что она намеревалась выйти из игры самостоятельно. Что она, в некотором роде, тоже сделала. Она не отказывалась от союзников, которых ей давало безрассудное накопление войск Обретённой, но дни, когда её усилия были лишь воплощением замыслов её матери, подходили к концу. Было бы странно остаться без защиты, которую женщина предоставляла ей все эти годы, даже если она ненавидела её. Странно и волнующе. Клетка наконец-то сломалась. — Вы когда-нибудь устаёте, лорд Фазили? — внезапно спросила Акуа. Мужчина моргнул. — От?.. — От этого, — сказала она капризным тоном. — От того, кто мы есть. От того, что мы делаем. Теперь в его глазах была настороженность. Он задавался вопросом, не пытается ли она каким-то образом заманить его в ловушку, заставить его сделать неверный шаг, чтобы она могла сильнее привязать его к своей воле. Акуа могла бы сказать себе, что не знает, почему разговаривает с этим человеком, кем-то, кого она могла бы использовать, а не доверять, но это было бы ложью самой себе. Потому что Барика мертва. Острая боль потери удивила её, как всегда. Ей всегда говорили, что у праэс не бывает друзей, нет тех, кому бы они доверяли свои секреты или делились чувствами. Они были слишком очевидной мишенью, слишком большой помехой. И всё же до сих пор она частенько поворачивалась налево, желая поделиться своей мыслью, только для того, чтобы понять, что девушка, с которой она хотела поговорить, давно мертва. Рассуждая логически, Барика была не самой дорогостоящей потерей, которую она понесла в Льесе, но именно так она чувствовала чаще всего. — Никогда, — ответил Фазили. — Моя линия — это линия королей и Императриц. Было бы позором стремиться к меньшим призам. Акуа размышляла. В большинстве культур признание одного из её ближайших союзников в желании получить трон, которого, по его мнению, она сама желала, стало бы причиной раскола. Однако для Праэс это было вполне ожидаемо. Честолюбие закладывалось в них ещё до рождения. Каждый Высокий Лорд и Леди следили за тем, чтобы их наследники были более красивыми, более умными, более могущественными, чем их предшественники. Некоторые семьи избегали Дара в своей правящей линии, поскольку некромантия и дьяволизм часто осложняли преемственность, но те, кто этого не делал, всегда привлекали самых могущественных магов, которых могли заполучить. Аристократы праэс должны были всегда смотреть вперёд. Если они не могли претендовать на Башню или Имя, они должны были укрепить семью и подготовить почву для того, чтобы их преемники превзошли их. Для любого истиннорождённого Праэс не пытаться достичь высот, которых достигли их предки, никогда не пытаться идти ещё дальше, было… богохульством. Это означало повернуться спиной ко всему, что было до тебя, ко всему, что отличало от тех, кто был ниже тебя. Фазили Мирембе оценил, что в настоящее время он не может претендовать на Башню или стать независимой силой через Имя, поэтому он присоединился к Акуа. С помощью этого он стремился улучшить своё положение, получить материальные преимущества и привилегии, которые позволили бы ему либо продвигать интересы Аксума, либо свои собственные. Скорее всего, он намеревался стать её Канцлером, если она станет Императрицей Ужаса, и выждать время, когда сможет зарезать её, и сам стать Императором. Ничто из этого не оскорбляло Акуа. Амбиции, подобные этим, были тем, что поддерживало её народ в тонусе, что отличало праэс от остальной Калернии. Народ Акуа никогда не довольствовался тем, с чем они родились, никогда не позволял себе застаиваться. Империя Ужаса прошла через сотни разных обличий и итераций, прежде чем завоевала Кэллоу, но в конце концов это произошло. Потому что Королевство Кэллоу оставалось неизменным с момента своего основания, в то время как Праэс менялся с каждым тираном. И теперь Императрица Ужаса Малисия хотела убить саму душу их нации. Границы, высеченные на камне, никогда больше не будут расширяться. Чудеса магии, которым завидовал весь континент, были подавлены или заброшены. Верховные Лорды, тот самый хлыст, который заставлял Праэс совершенствоваться, были лишены своего влияния — судьба, более оскорбительная, чем простое уничтожение. Столетия трудов по превращению орков в касту воинов, неспособных функционировать без Башни, были брошены на произвол судьбы путём предоставления им власти. Гоблинам, которые всегда будут отчитываться перед своими Матронами превыше всех остальных, позволили вонзить свои когти в Легионы Ужаса. О, Акуа знала, что делается — Малисия и её Рыцарь превращали Праэс в нацию, где власть находилась в руках не Именованных, а институтов. Империя перестала быть податливой для каждого тирана, чтобы превратить её в любой инструмент, необходимый ему для преодоления сил Добра. Неподвижный монолит, связанный воедино философией, которая была ни чем иным, как отсутствием философии. Нация, в основе которой не было ничего, кроме самого факта существования. — Ты знаешь, почему Старая Кровь проигрывают, Фазили? — спросила она. — Моя двоюродная бабушка расколола оппозицию, — немедленно ответил он. — Без единого фронта Малисию невозможно победить. Акуа улыбнулась, и от открытого проявления эмоций Фазили стало не по себе. — Они никогда не собирались побеждать, — сказала она. — После гражданской войны, когда она отбросила холодную ненависть Блэка и воздержалась от войны на уничтожение против знати, мы пришли к убеждению, что Императрица была одной из нас. Что она сыграла в Великую Игру. — Железо точит железо, — пробормотал другой сонинке. — И самое острое железо займёт трон, — тихо закончила она. Праэс всегда будет сильным, потому что только сильнейший может претендовать на Башню. Каждого значимого ребенка учили этому с колыбели. — Но она этого не делает, Фазили, — сказал Акуа. — Все это время мы пытались победить так же, как мы это делали с Пагубными и Ужасными былых времен. Признавая, что она прикоснулась к величию, но зная, что для нового роста Империи нужен новый тиран. Который ещё не насытился. — Императрица достигла большего, чем почти кто-либо до неё, — неохотно признал Фазили. — Значит, она должна сохранять власть дольше, чем почти кто-либо до неё. Но это ничего не меняет — со временем она собьётся с пути и будет свергнута. — Она не будет, — сказал Акуа, — потому что, пока мы строили планы продвижения, чтобы стать её преемниками, она развязала против нас войну на уничтожение. И несколько месяцев назад она выиграла. Темнокожая женщина зачесала волосы назад, хотя они были идеально уложены. — Она запретила должность Канцлера — самую важную защиту от затянувшихся царствований, — начала перечислять Акуа. — Она открыла высшие чины Легионов и бюрократии для низкорождённых и зеленокожих, подавив наше влияние там. С помощью зерна Кэллоу она сделала ритуалы урожая ненужными, разорвав связь, которая держала мелкую знать зависимой от нас. Торговля с Кэллоу создала источники богатства, которые мы не контролируем, положив конец нашей способности выигрывать с помощью монет. Всё, что у нас осталось, — это суд, где мы грызёмся друг с другом за всё меньшую выгоду, а она улыбается стоя над трупами. Фазили стал очень, очень тихим. Он смотрел на неё с едва скрываемым ужасом. — Она не пытается выиграть Игру, — сказала она. — Это не имело бы значения. Никто не может побеждать вечно. Она пытаетсясь закончить Игру. — Тогда мы должны восстать, — сказал он. — Сейчас, пока мы ещё можем. Если вы доведёте это до сведения Высших Лордов, они поддержат вас. Поступить иначе было бы глупо. Акуа изящно отпила из своей чашки. — Они уже знают, Фазили, — сказала она. — Суровая правда заключается в том, что если мы начнём войну, то проиграем. Мы не можем победить Легионы, а Легионы верны. Лорд Блэк не отвернётся от своей госпожи, а Чернокнижник привязал душу последнего посланника к ночному горшку. Старая Кровь пытались победить хитростью, но потерпели неудачу. Моя мать цепляется за свои рушащиеся планы и впадает в отчаяние, в то время как самые слабовольные среди них намерены сдаться. Она спокойно встретила его взгляд. — Ибо это и есть то, что представляют собой Умеренные — капитуляция. Ни на мгновение не думай иначе, — продолжила Акуа. — В обмен на выживание и остатки влияния они превращаются в сундуки и хранилища заклинаний, которые Малисия может грабить по своему усмотрению. — Я не позволю, чтобы моя кровь, линия, восходящая к Войне Цепей, использовалась в качестве грёбаной придворной бутафории, — рявкнул Фазили с горящими глазами. — Зло не сдаётся. Зло не склоняется перед неизбежностью. Мы плюём в глаза Небесам и крадём наши триумфы. Акуа позволила неприглядному проявлению эмоций пройти мимо без комментариев — это было обоснованным, когда человек узнал, что весь его образ жизни балансирует на грани разрушения. — Я никогда не верила в дело Старой Крови, — лениво призналась Акуа. — В основе их движения была доля лицемерия. Они верили, что их пути превосходны, и поэтому они должны вести Праэс. Но если бы их пути были действительно превосходными, разве они уже не правили бы? — Их пути, — повторил Фазили, прищурив глаза. — Вы говорите так, как будто они не ваши. — Ты читал трактаты Грема Одноглазого, — ответила она. — Как и я. А твои родители сделали бы это? Я знаю, что моя мать этого не делала, а ведь многие считают её ум таким же острым, как у Императрицы. — Есть разница между чтением слов выдающегося генерала Империи и отбрасыванием всего, чем мы являемся, — категорически возразил другой сонинке. — Долг наших предшественников состоял в том, чтобы сделать нас больше, чем были они, — сказала Акуа. — Они преуспели в этом: вот почему мы видим блестящего тактика вместо болтливого зеленокожего грубияна. Веками мы стремились создать лучшие тела, лучшую магию, лучшие умы — и всё же мы сражаемся теми же способами, что и в те времена, как Пагубная впервые получила кинжал в спину. Мы совершенствуем потенциал, никогда не рассматривая перспективу. — Если бы это было правдой, — ответил Фазили, — мы бы не вели этого разговора. — Мы ведём этот разговор не из-за наших семей, — сказала темнокожая женщина. — Императрица — вот та, кто заставил нас открыть глаза. — Императрица хотела бы нас уничтожить, — прошипел наследник Аксума. — И она преуспевает. — И за это, — тихо ответила Акуа, — мы ей многим обязаны. Фазили, когда в последний раз мы были по-настоящему в опасности? Не из-за потери трона одной из великих семей или провала очередного вторжения. Когда в последний раз Высокие Лорды и Леди сталкивались с вымиранием? Мужчина прикусил язык, а потом действительно задумался. — Второй Крестовый Поход, — сказал он. — Когда первое восстание против королевств крестоносцев провалилось. — И из этих руин восстал Император Ужаса Второй Ужасный, — сказала Акуа. — Один из наших величайших и высокородный сонинке. Он поступил иначе, чем его предшественники, и повернул вспять два крестовых похода. — И поэтому мы должны склониться перед троном? — с горечью сказал Фазили. — Ты упускаешь мою мысль, — сказала она. — Мы заигрывали с разрушением, и мы стали лучше. С тех пор прошло семьсот лет, Фазили, и ни разу тот кризис не повторялся. С тех пор мы стали мягкими, недалёкими. Высокомерными. Она слабо улыбнулась. — И поэтому Боги Преисподних снова подвергли нас испытанию, — сказала она. — Адаптируйся или погибни. Что мы — реликвии, которые нужно выбросить, или бьющееся сердце того, что значит быть Праэс? — Мы ещё не сдались, — сказал он. — Мы никогда не сдадимся. — Моя мать, — сказала Акуа, — хотела бы, чтобы я была лебединой песней злодейства праэс. Последняя битва, бушующая против умирания ночи. Но наши родители преуспели, Фазили. Они сделали нас лучше, чем они. Мы можем научиться. — Взять то, что сделало их успешными, — медленно произнес мужчина. — Сделать это нашим. — Праэс — это история, — сказала она. — тиран, чтобы вести нас. Чёрный Рыцарь, чтобы разбить героев. Чернокнижник, творящий чудеса. Канцлер, который будет править за их спиной. И Империя, похожая на глину, чтобы превратиться в инструмент, который им нужен: целая нация, созданная для удовлетворения амбиций одного злодея. — Наша Императрица правит, — пробормотал он. — Наш Чёрный Рыцарь ведёт. Наш Чернокнижник ничего не создаёт, а наш Канцлер и есть ничто. Всё это в то время как Империя превращается в институты, которые невозможно сдвинуть с места. — Да. — Наконец-то он начал понимать. Никто из них не вёл себя так, как следовало бы, как это имело бы значение: Малисия была скорее Канцлером, чем Императрицей, лорд Блэк правил как король во всём, кроме имени, в течение двадцати лет, и Чернокнижник учился, не строя. Они пытались изменить историю, но они не продумали это до конца, не так ли? Потому что, как только начались изменения, они больше не контролировали ситуацию. Любой человек, обладающий нужной властью, тоже мог бы сформировать историю. Акуа смотрела на них и не видела правителей. Она видела управляющих. Они сделали из себя администраторов, и в Праэсе у них всегда была только одна функция — способствовать замыслам злодея, стоящего над ними. — Обретённая была ближе всего к пониманию, — сказала Акуа. — То, как она победила меня в Льесе. Она сделала это не с помощью Имени. Акуа допила остатки из своей чаши и осторожно поставила её на стол. — Видишь ли, дело никогда не было в Именах, — улыбнулась Дьяволист. — Это всегда связано с Ролями.