Жизнь не умеет по-другому

Неистовый запах гари. Ярко-красные, с отливом оранжевого всполохи огня и дикий животный ужас, пробирающий до костей. Спертое дыхание и легкие обжигает новой порцией дыма. Но невозможно остановиться, ведь знаешь — остановишься ты, и вместе с тобой придет конец твоей жизни. Истина проста: убей или будешь убит. И даже стекаемый по лбу и спине пот, застилающие глаза слезы от едкого запаха не должны этому мешать. Ничего не должно. Даже смерть. Это то, чему её научила жизнь. Это то, чем она стала существовать, стала дышать. Ведь теперь она может говорить, двигаться и не ждать преследуемого по пятам страха. Бояться уже нечего. И не за кого. Инстинкт самосохранение и животный ужас за свое будущее ушел с годами, а душа, которая была полна пылкой любви, похожей на весенний майский цветок, только-только распускающий свои лепесточки и тянущийся к солнечному свету, была убита. Теперь на её месте давящая тишина, которая с каждым днем, годом, месяцем звенит все больше и оставляет на своем месте только скользкий след от воспоминаний. Теперь там пустыня, все растения сгорают под палящим солнцем. Что может вырасти на выжженном поле, которое оставалось в запустении столько лет? Только такая же едкая всепоглощающая пустота. Она резко распахивает глаза, а сердце в груди, словно пойманная птица, бьется с такой силой, что кажется: отвлекись ненадолго, потеряй контроль и уже никогда не поймаешь. Встает с кровати и резкими торопливыми шагами идет наливать воды в стакан, чтобы хоть немного унять дрожь в пальцах. Подходит к распахнутому настежь окну и задумавшись, впитывает в себя картину просыпающегося города. Первые лучи солнца медленно показываются из-за горизонта, ещё чуть-чуть, и они достанут до верхушек многоэтажных домов. Но девушку, которая смотрит вдаль, далеко за этих монстров, что возвышаются надо всеми, мало беспокоит солнце. Почему же? Светило обижает такое пренебрежение к себе, и оно будто бы быстрее начинает появляться в поле видимости. А девушка, погруженная в свой ночной кошмар, стоит у окна и возвращается в самые страшные моменты своей жизни. Но, разве можно предаваться себе утром, когда город набирает темп, все спешат на работу, в сады, школы, а некоторые просто не могли уснуть этой ночью. Вот и она, поддавшись суете, спешит оставить раздирающие в клочья душу забвения и напитать организм энергией на весь следующий день. Она никогда не запоминает, что ест, ведь считает эту информацию маловажной. Ей начало так казаться примерно с 15 лет, когда как-то раз у неё спросили: что ты ела утром, а она в ответ подарила полный задумчивости взгляд. Вот тогда пришло озарение — вся неинтересная информация, не имеющая никакой действенной силы, является мусором. Хламом, который она с удовольствием рассортирует по бачкам и выкинет с остальными вещами. Тогда же она решила, что воспоминания, которые тянут в прошлое, являются отходами хуже любых бессмысленных данных. Они ведь ещё и мешают смотреть далеко вперед, задаваться задачами и ясно видеть будущее. И сейчас, став старше, она с улыбкой думает о себе-подростке. Какая же ты была наивная! Сколько мечтала, страдала, мучилась. Сколько целей, которым не суждено было сбыться. Ты видела свет в том, в ком его нет и считала злом то, что являлось светом. Чересчур доверчивая. Слишком добрая для этого мира. Вот он и решил исправить тебя своим способом. Он просто не умеет по-другому, этот мир. Когда она вышла на улицу, свежесть пробралась под легкую форму банковского работника, и девушка зябко поежилась. Вдохнула в себя заряженный воздух, наслаждаясь коротким и редким моментом. Такие вещи всегда казались ей очень интимными, так что при посторонних ведёт себя сдержанно. Она не спешит в метро. Да и зачем, если по расписанию оно только через полчаса. Это уже вошло в привычку. У неё подобных сейчас много: не смотреть людям в глаза, пока не спросят, не мельтешить перед начальством, не улыбаться слишком широко, не смеяться слишком громко, не привлекать много внимания, не, не, не… Бесконечное число «не», как негласные правила, они преследуют и не желают оставить. Так тебя не запоминают. Обычное хобби: вышивка. Обычная одежда: либо униформа, либо джинсы с потускневшим со временем свитером. Обычная внешность: черные волосы цвета угля, и такие же как ночь темно-голубые глаза, прямой нос и узкие губы. Неинтересно, безвкусно, скучно. Вот, как можно описать её жизнь. . Не спеша раскачиваются вагоны метро, люди плотно прижимаются друг к другу, словно они — стопки книг на полке критика. Такие же разные и неповторимые, но стоят очень близко. У каждого из них своя история, и это заставляет девушку невольно задумываться: а какая же она? Например, вон та женщина с короткими прямыми волосами цвета опавшей листвы, чем она занята в жизни? Слушает ли она радио, или, может быть, смотрит все вечерние новости перед сном, чтобы успокоиться? Или, может, она читает любовные романы? Или детективы, в которых мистер Боунс снова смог раскрыть все тайны и произвести неизгладимое впечатление на женский пол? А этот молодой человек с глазами цвета летней травы и рыжими кудрями на голове? Вдруг, он окажется ловеласом, или, наоборот, обделен вниманием? Что он любит есть, слушать, какое его хобби? Все эти люди, словно книги на полке критика — за яркой и тусклой обложкой прячется нечто загадочно личное. Что-то неподвластное силам сухого анализа и расстановкам знаков препинания. У них полно сюжетных дыр, а у кого-то история оборвалась ещё в середине. Но они необычайно прекрасны. Снова вечно преследующий запах гари и дыма, прожигающий дыру в легких. Снова водоворот ярких красок, ослепляющих своей силой. И плачь, надрывной, заставляющий кровь замереть в венах. А ещё крики. Полные отчаяния, тоски, безнадежности, переходящие в тихий скулеж. Лица членов её семьи. Вот мама. Изящные черты лица, полные губы, прямой, как у неё самой, нос и потрясающего цвета глаза, они словно небо и трава, слились воедино, а если смотреть на них на солнце, то они будут переливаться, словно драгоценный камень. Там она лепит свои любимые булочки, напевая незатейливую песенку и улыбаясь своим мыслям, а её светлые волосы копной спадаю с плеч. Они развиваются и будто летают за спиной, когда они с отцом танцуют «танец счастья». Так они его называли. Мама, словно бойкий ребенок, скакала вокруг целой горы подушек, показывая разные движения, а отец повторял за ней, а потом они, громко смеясь, изображали вальс и ложились на этот пух. Сестры всегда делали это вместе с родителями. Это было их маленькой тайной, их традицией. Как и отдавать на ночь ключ от входной двери. Может и странность, но они всегда закрывали все двери, а ключи отдавали старшей дочери. А вот отец. Узкий подбородок, небольшая борода прикрывает тонкие губы. Такой же прямой нос, как у всех в семье и карие глаза. Там он лежит на диване после рабочего дня и слушает классическую музыку. Иногда он невзначай поглядывает на маму и дергает носом, будто пытаясь что-то учуять. Постоянно серьезное выражение лица куда-то подевалось, там он выражает лишь расслабленность. А вот сестра. Она светлым комочком бегает между гостиной отца и кухней и напевает вслед за маминой мелодией. Вечно легкомысленная и неосторожная, она не боится упасть и разбить коленку, ведь знает: здесь помогут. Картинка меняется. Девочка бежит по улице и весело кричит: -Лана, ну быстрей же! Плетешься, как улитка! — её звонкий голос разносится по окрестностям. Такое ощущение, будто там ни души, настолько громко звучат эти слова. -Ну сколько раз я тебя просила: не беги так быстро, иначе точно упадешь, — ворчливо доносится ответ. Девушка, являясь старшей, чувствует груз ответственности за этот белокурый вихрь, — Коко, ещё немного и у меня точно лопнет терпение! — говорит она на повышенных тонах, когда девчушка проносится мимо пары закрытых ларьков и сворачивает в переулок. «В этом маленьком теле очень много энергии…» — мелькает в голове быстрая мысль. Лана идёт следом, стараясь не отстать, а в следующую секунду у неё из легких будто выходит весь воздух. Боль разливается по телу, и она осознает себя лежащей на земле. В ушах слышны удары сердца и смех. «Подростки» — такое простое слово, которое так много значит для неё. Девушка садится, пытаясь сконцентрировать взгляд и ухватить картину целиком: несколько мальчишек стоят около Коко. Про нее, похоже забыли (что очень странно). Они смеются и толкают девочку, а та всхлипывает, но, будто неваляшка, каждый раз встает всё увереннее. «Что мне делать, что мне делать, что мне делать» — бьющая по вискам мысль, отрезвляющая, заставляющая встать и сделать пару шагов вперед. Какой-то маленький камень отлетает от ноги, и в воздухе повисает напряженное молчание. Её заметили. О ней вспомнили. Четыре пару глаз устремляют на неё взгляд. -Быстро же она…- шипит парень в кепке и берет с земли камень. Паника заполняет все её существо, но Коко со всей силы толкает мешающего мальчика и бежит к Лане. -За что? — единственное, что она спросила. Единственное, что её правда волновало. Один из парней злобно усмехнулся: -Не пойми нас неправильно. Мы не против вас, но твоя семейка вызывает у меня отвращение, — его лицо исказила гримаса, — слишком правильно, идеально, не так, как у всех. Да вы же как из сумасшедшего дома сбежали! — он как-то нервно и дергано рассмеялся, поглядывая на своих друзей. Они тоже засмеялись. — Мои родители говорят, что люди не могут быть такими. Они говорят, что это ненормально — все время улыбаться. Так делают либо дураки, либо больные. — он презрительно глянул на сестер. А Лану парализовало. Она не могла ни ответить, ни пошевелиться. Она только смотрела на них, чувствуя, как в душе поднимается нечто неправильно. Что-то такое, чего она раньше никогда не ощущала. Но Коко решила всё за неё. Взяв лежавшую неподалеку палку, она взяла старшую за руку и потихоньку стала отходить назад, к входу. -Единственные, кто тут и вправду сошёл с ума — это вы и ваши родители! — крикнула она, бросила стручок и побежала с такой скоростью, на какую была способна, так не отпустив руку Ланы. В следующую секунду девушка уже задыхается от дыма, а сзади поддерживают родители. Они просят ключ от дверей. Лана ищет, она старательно копается в вещах, а волны страха накатывают на неё все с новой и новой силой. Их нет. Ключи потерялись. Перед глазами мелькают лица уличных мальчишек. Родные зажимают носы смоченными платками, пытаясь открыть то двери, то ставни окон. Они отдают тряпки детям, чтобы выкроить ещё чуть-чуть, хоть немного времени для столь близких. Для горячо любимых. Для родных. Но могло ли это продолжаться долго, с огнем по пятам и убивающим запахом? Вряд ли. Слишком поздно вызвали пожарную соседи. Успели спасти лишь одного. Жизнь старшей дочери. И вот она открывает глаза, Лана всё в том же метро. За окном солнце уже уступило место луне. А в душе пустота. Она выходит на воздух и медленно продвигается в нужное место. Там ничего не изменилось. Все также тихо. Смертельная тишина. С неба понемногу капает дождик. Вытоптанная дорожка и вот она около нужной могилы. День рождения — день смерти. А на второй сегодняшнее число. Лана садится на колени из разглядывает до боли знакомые лица. Вот мама. Тут она все также улыбается, прямо как когда печет свои любимые булочки. А вот папа. На лице застыло вечное серьезное выражение. И Коко, такая радостная, а на голове застыл белобрысый вихрь. Дождь набрал силу. Её душа плачет вместе с ним, а сердце пронзает ноющая боль. Так близко и так далеко. Прямо как тогда, когда мама отдавала ей платок, зная, что идёт на смерть. -Я любила вас больше жизни, — начинает она шепотом, который сливается со звуком льющейся воды, — вы были всем. Солнцем. Луной. Воздухом. А я, — она смеется, хотя этот смех больше похож на лай собаки, — как иронично, я потеряла не один ключ в ту ночь. Я потеряла целых четыре. — Она подходит к могилам и проводит по лицам рукой, будто прося прощение за столь долгое отсутствие. Не спеша, Лана удаляется все дальше, и дальше, а по щекам её хлещут слезы. А может и не слезы, она же разучилась плакать. Скорее это был дождь, который омывал тогда не только её, но и надгробия с общей фамилией — Кей. * *Кей с английского — ключ