Это удивительно, непостижимо, как может опустеть большой город с отъездом одного человека. © Натиг Расул-Заде «Среди призраков»
Серая комната, насквозь пропитанная сигаретным дымом и запахом дешёвого алкоголя, кажется нелюдимой. Словно здесь, в обшарпанных серых стенах продрогшей квартиры, с которых в некоторых местах начала сыпаться штукатурка, никогда не было человеческого уюта. И только потрёпанная фотография в чёрной рамке на столе, стоящая среди множества разбитых бутылок и окурков, напоминает о том былом, что когда-то существовало в квартире и теперь недоступно. Двое на снимке словно сошли со страниц прекрасной книги про юность, беззаботность, счастливую жизнь и вечную любовь. Она — девушка с длинными волосами чёрного цвета и тёмно-серыми смеющимися глазами, а рядом, заточённый в крепкие объятия, рыжеволосый худенький парнишка. Оба смущённые из-за того фотографа, что застал молодую парочку милующимися, но счастливые и точно знающие о том, что завтрашний день принесёт их паре только радость и, быть может, капельку волшебства. И, напротив той фотографии, в самом неприметном углу комнаты висит изуродованный дротиками от дартса Его портрет… Джуничиро Танидзаки, тот самый паренёк, казался абсолютно уверенным в завтрашнем дне и том, что его единственное сокровище Наоми Танидзаки принадлежит только ему. Парню нравилось, как сестричка начинала приставать в наглую прямо в агентстве, щекоча своими тонкими теплыми пальчиками, запускала их под одежду и награждала робкими поглаживаниями костлявое непропорциональное тело. А потом, когда последний сотрудник ВДА уходил домой, возлюбленная жалась к Джуничиро и тихо, боясь, что кто-то другой нагло вторгнется в их маленькую тайну, шептала: — Джуничиро-кун, скажи, ты правда любишь меня не просто как сестру? — большие серые глаза смотрели прямо в душу, и околдованный Джуничиро, окончательно растаяв, отвечал. — А ты сомневаешься, малышка? Кроме тебя, моего нежного цветка, который так хочется укрыть от посторонних глаз, мне никто не нужен, — его сухая ладонь мягко скользила по щеке, заправляя выбившуюся прядь угольных волос за ушко. — Я навеки твой, Наоми-чан. И счастливая, пусть и немного странная для других людей пара, страстно целовалась. Танидзаки-старший клал ладони на хрупкую талию, крепче прижимая сестру к себе, а та в свою очередь пряталась в объятия брата. Он рядом. Он, зачарованный и опьянённый любовью к Наоми, понимал, что никогда не бросит её, никому не отдаст. Да только знал ли Танидзаки, что любовь, о которой они двое так уверенно заявляли, верность, которую клялись друг другу хранить, вскоре начнёт распадаться на осколки? Сравнимо с хрустальным бокалом, неосторожной рукой скинутым со стола. И остаток — мелкий колючий песок, ранящий до алых капель пальцы (и сердце), из которого невозможно собрать единое целое. — Братик! У меня просто невероятная новость! — Наоми, окрылённая, влетела в офис и, игнорируя недовольное ворчание Доппо, которому явно не по душе столь несоответствующее его идеалам поведение младшей коллеги, бросилась к Танидзаки, крепко стиснув того в объятиях. Бедный Джуничиро от неожиданности уронил рукописный отчет, который, кстати, как раз-таки заставил его делать Куникида. Испустив тихий вздох сожаления о том, что некоторые бумаги помяты, Танидзаки быстро собрал их и положил на ближайший стол, и только после этого позволил себе обнять возлюбленную. Куникида, который внимательно наблюдал за этой картиной (удивительно, и как только позволил себе отвлечься от своего идеального графика ради такой мелочи?), закатил глаза и, ворча что-то по поводу невоспитанной молодежи, вновь повернулся к компьютеру. И вот идеальный Доппо вновь погрузился в свои не менее идеальные отчёты. Наоми, успевшая за это время немного отдышаться от быстрого бега, крепко укутала брата в объятия и наконец-то начала рассказывать: — Через неделю в моей школе намечается бал, организованный в честь дня святого Валентина, — с каждым словом она всё больше и больше воодушевлялась, не замечая, как у брата улыбка медленно сходит с лица, сменяя эмоцию радости серьёзностью. Она помнила, что Джуничиро далеко не любитель подобных корпоративов. Но ей очень хотелось бы пойти, быть может, всё-таки братец сгладит ради Наоми своё отношение? Ведь между ними гораздо большее, чем братская любовь, верно? А влюблённые должны хоть в чём-то друг другу уступать, искать компромиссы. Девушка положила руку ему на щёку и продолжила. — Я бы очень хотела пойти с тобой, Джуничиро, — Наоми тепло улыбнулась. — Ты же наверняка понимаешь, как это важно для меня? И ещё… — Наоми, — Танидзаки перебивает сестру. Голос Джуничиро прозвучал так, что девушка тут же умолкла, не смея перечить, и принялась наблюдать за дальнейшей реакцией брата. В глубине души она всё ещё надеялась на то, что он сможет оттаять, понять её чувства и исполнить маленькую «хотелку» своей маленькой любимой сестрички. Но следующая фраза Танидзаки разрушила теплившийся огонёк веры в то, что он согласится. И поставила могильный крест на надежде, которая, как обычно, последняя отбросила ноги. — Ты же знаешь, насколько я ненавижу такие праздники, где собирается настолько большое количество людей, — с каждым словом Джуничиро мрачнел всё больше, а Наоми испуганно втягивала голову в плечи. — И всё равно зовёшь меня. Мы говорили об этом с тобой большое количество раз, Наоми. Сходи без меня. Я не буду появляться в малознакомом мне коллективе. И это не может быть оспорено, — он выпустил сжавшуюся сестру из объятий и прикрыл глаза, чтобы не видеть выражения лица сестрицы. Ведь он знал, что слёзы любимой ранят его сердце не хуже раскаленного кинжала. Танидзаки-младшая ужасно ранима. Она отвернулась, стараясь сдержать настигающую истерику, и, приобняв себя руками, произнесла. — Я даже не буду пытаться уговорить тебя, брат. Столько попыток было, что не сосчитать. Это не единичный случай, и мы оба это прекрасно знаем. Знаю же, что спорить с тобой бесполезно. Ты жуткий социофоб, Джуничиро. И даже не пытаешься с этим бороться. Я до сих пор удивляюсь тому, как ты работаешь в агентстве, тут же тоже коллектив, — каждое слово, которое произносила Наоми, было наполнено болью, обидой на старшего брата. — А этот случай — последняя капля. И, кажется, нелепый случай дал первую трещину в их дальнейшем союзе…***
— Ооо, так Наоми-чан не знает, с кем пойти на столь чудесный праздник, как день святого Валентина, да-а? — невинно улыбающийся Дазай, местный сердцеед, медленно, словно кот, подошёл к Наоми и опустился на колено рядом с креслом, на котором девушка сидела. Его бинтованная ладонь скользнула к ладони Танидзаки-младшей, слегка сжав её в своей хватке, заставив Наоми тут же вспыхнуть. — Да, не знаю, Дазай-сан, — робко произнесла девушка. Быть может, и не скажешь, но девушка едва заметно напряглась. Разве Осаму Дазая когда-то волновали такие мелочи, да ещё и касающиеся одну из младших коллег? Он же, казалось, практически всегда у себя на уме. Джуничиро, который давно наблюдал за этими «голубками», оторвался от очередного отчёта и напрягся. Очень ему не нравилась близость этого ловеласа к любимой сестричке, как-никак ещё предложит двойное самоубийство или чего похуже. Но Осаму, казалось, и не думал предлагать обаятельной красотке, что столь недалеко была от его цепей, цель своей жизни. Он продолжал мило и тепло ей улыбаться, лаская пальцем тонкую руку девушки. — Я бы не отказался сходить с вами, миледи. У меня как раз в тот день выходной. И нет, я ни в коем случае не настаиваю! «Ну да, конечно, не настаивает он», — подумал Танидзаки, а кулаки у него невольно сжались. Дазай бросил косой взгляд в сторону старшего братца, чуть заметно усмехнулся и снова обратил взгляд на Наоми, которая таяла от его нежных поглаживаний. Джуничиро всё больше ревновал Наоми к этому бинтованному ловеласу, хоть всеми силами и старался скрыть это. — И ведь там будут просто танцы, да, дорогая моя? Я верну вас домой в целости и сохранности, Наоми-чан. Можете не сомневаться, слово великого суицидника. Осаму поднялся и, развернувшись спиной, медленно удалился, оставив смущённую столь обильным вниманием от мужского пола Наоми и ревнующего Танидзаки наедине. Он догадывался, что наивная малышка Наоми наверняка угодила в его сети. Осталось только немножко подождать, как она наверняка согласится на предложение. В этом нет сомнений. Всё былое, что когда-то называлось любовью, чувствами, нежностью, в итоге осталось там, в тёплых воспоминаниях Танидзаки, который был бы не против всё вернуть. И вина распаду гордость, боязнь нарушить свои идеалы, непонимание важности чувств сестры. Оба влюблённых, которые когда-то кричали о чувствах, совершенно их не стеснялись, не смогли удержать повисшие на волоске отношения. Если бы только подростки заметили тогда первые трещины, которые дали начало большому и окончательному разрыву. Но драгоценное время, что ещё оставалось до роковой точки невозврата, навеки утеряно.***
Зима даже в Стране восходящего солнца может быть суровой. А особенно для тех, кто умудрился выйти на улицу в одной ветровке, которая, к тому же, наполовину расстёгнута. Среди таких экстремалов оказался и Джуничиро Танидзаки. Парень уже давно не ходил далеко за продуктами: не видел в этом смысла. Да и зачем, когда даже приготовить нормальную еду мотивации давно уж нет? А то, на чём он носит тело, ставшее ещё более костлявым сейчас, есть и в ближайшем ларьке около дома. Привычным пропитанием стала лапша быстрого приготовления и дешевый алкоголь, к которому парень в последнее время очень сильно пристрастился. Дождавшись своей очереди, Танидзаки подходит к кассе, за которой стоит тучного вида продавщица, и протягивает ей чуть помятую купюру. — Мне, пожалуйста, две пачки рамена быстрого приготовления и, как обычно, самый дешёвый саке, что у вас есть в наличии, — он смотрит не на женщину, а куда-то в сторону. Для него внешний мир не имеет смысла, он практически не обращает ни на кого внимания, а разум заточён в те прекрасные иллюзии о былом. О том, как они с Наоми были счастливы вместе. Это время казалось невероятно далёким. И алкоголь, пусть даже самый дешёвый, заставляет погрузиться в прекрасные грёзы. Джуничиро не слышит того, что ему говорит продавщица, пробивая товар на кассе. Для него пустые слова малознакомых людей не имеют веса. В непринятии общества и социофобии в целом Танидзаки не изменял себе прошлому. Тому, кого Наоми тогда давно не смогла принять. — Молодой человек, сдачу возьмите. Он поворачивает пустые глаза к продавщице и, кивнув, забирает пакет, а сдачу кладёт в карман ветровки. Медленно ступая на прямых ногах, Танидзаки выходит на улицу и поднимает глаза к небу. Когда-то оно казалось ему таким прекрасным. Голубым, с белыми облаками, похожими на разнообразные фигуры. Они с Наоми часто любили лежать в траве летними вечерами и угадывать в облаках фигуры. Он вновь видит перед собой образ родной сестры, что заливисто смеётся и тянет к нему тёплую ладошку. И силы для бега появляются из ниоткуда. Джуничиро роняет из рук пакет и бежит к возлюбленной, чтобы заключить её в объятия. Но счастье длится недолго. Как только парень добегает до девушки, та тут же с укором на него смотрит и, развернувшись, рассеивается, оставляя за собой лишь серую реальность — те самые минуты просветления. — И снова ты ушла… к Нему, да? Оставив меня одного? — Танидзаки безумно рассмеялся, всматриваясь в место, где только что стояла сестра.— А, впрочем, я нисколько не удивлён. Нахрена я тебе нужен? Подняв с земли грязный пакет, Танидзаки направляется домой. В свою стылую маленькую квартирку, которая, честно признаться, до тошноты осточертела. Всё в ней напоминало о Ней! Об этой изменщице, что повелась на красивые слова этого идиота, у которого сейчас ЕГО Наоми живёт. Он обнимает её, ласкает прекрасное тело! Теперь эта сволочь каждый божий день целуется с девушкой в агентстве. А эта чертовка рада стараться, млеет в руках этого Неполноценного. Поднявшись на свой этаж, Джуничиро распахивает теперь никогда не закрывающуюся дверь и проходит внутрь. Он не замечает мусор, что валяется повсюду, ему абсолютно наплевать на гору грязной посуды, на битые бутылки дешёвого алкоголя. Его взор направлен на тот самый портрет, ставший у Танидзаки буквально козлом отпущения. На портрете хитро улыбающийся парень с весёлыми карими глазами, тёмными волосами и бинтами, что покрывают его шею. Джуничиро с отвращением покосился на него и, сдержав желание смачно плюнуть в эту ненавистную рожу, достаёт сигарету. Затягивается и, подержав во рту несколько минут, выдыхает серое облачко. Табачный дым должен хоть немного его успокоить, привести в чувства. И действительно становится легче. Стряхнув с сигареты пепел, Танидзаки ещё некоторое время стоит на одном месте. А после чего вновь бросает взгляд на стену, и вся злость вновь возвращается. Как же бесит эта ухмыляющаяся сука! Спустя какую-то секунду на портрете, прямо на носу, красуется выжженная дыра — Джуничиро постарался и приложил туда сигарету. Но нет, этого оказалось недостаточно. Злость не проходит. Танидзаки трясёт только больше. И вот, не в силах сдержать надвигающуюся истерику, он прислоняется спиной к стене и опускается на колени, мелко-мелко дрожа. Словно не в портрете сделал дыру, а у себя в и так израненном сердце. Помогают ли сигареты или наоборот калечат? Да какая, блять, разница, когда в данный момент ему невероятно хреново?! Танидзаки несколько раз ударил кулаком по стене, сотрясая штукатурку, которая и так готова вот-вот отвалиться. Помимо табака есть алкоголь, он точно заглушит ту страшную боль, которая рвёт парня изнутри. Да, точно, необходимо срочно выпить. Джуничиро нащупал тот самый пакет и, открыв бутылку, тут же пригубился к ней, залпом вливая в себя исцеляющую жидкость. Как приятно алкоголь течёт по пищеводу, а скоро начнёт проникать в мозг, расслабляюще действуя на нервную систему. Сейчас станет легче… Осушив бутылку, Танидзаки отправляет её в полёт — в одну из груд, которые за долгое время образовались по всей квартире. Он хочет убить этого урода, задушить, но не может. Ведь тогда любимая не будет счастлива… — Ненавижу… Знал бы ты, Дазай Осаму, как я тебя ненавижу!