Годовщина

— Всё? — Конец? — Мы закончили? — Фух! — Наконец!       Фотосессия чуть затянулась — ловили натурное ночное небо. Хорошо получилось! Да ещё и свободный день завтра! И послезавтра съёмки с середины дня. Настроение у всех — праздник! Потому почти спокойно, когда: — Эммм. Чонгук. Можно ещё несколько кадров, меня смущает свет. — О! Да, конечно! Разумеется! Нет проблем. Где? — Тут. Вот. И вот. — Ага. Как-то странно. Да, давайте.       Чонгук видел, как быстро, переодевшись и махнув ему на прощание, парни торопились по домам. Ну ещё бы! Впереди столько свободы. Неспешно подходит Тэхён. Переоделся тоже. Широкие серые штаны, перетянутые на талии тонким ремнем, казались ему великоваты. Белая широкая рубаха, заправлена, и чуть пузырится. Белые же конверсы, как всегда, со смятыми задниками. Винтажная сумка через плечо. Серый плащ в руках. Почему этот нелепый наряд на нем смотрелся так стильно? Небрежный бохо-шик. А ещё и прическа: черные длинные волнистые волосы обрамляли лицо и прикрывали лоб, доходя до глаз. — Чонгуки, ты же подвезешь? Или мне ехать с Намджуном? — Да, конечно, если подождёшь. Ещё пару минут, я думаю.       Тэхён кивает и, обернувшись, машет изящной рукой в тонких браслетах: — Намджуни-хён, поезжай, меня Чонгуки на машине подбросит.       Этот балаган несколько раздражает, хоть уже и привычный давно. «Договариваться», чтобы подвез до дома, интересоваться, как провел выходной, иногда огрызаясь на беззлобные поддевки парней. Но, как говорит Намджун «Се ля ви» — такова жизнь. — Вот теперь точно все! Спасибо, Чонгук! — Спасибо! Спасибо всем за работу! Всего хорошего! — раскланивается со стаффом Чонгук. — Поехали! Поехали! Поздно уже! — за спиной появляется Тэхён, который схватив за рукав, тянет в сторону стоянки. — Я не переоделся! — Дома переоденешься! Я собрал твои вещи. Стафф разрешил. Потом привезёшь. Все домой хотят — задержались.       Чонгук берет из рук Тэ ключи от машины. На стоянке одиноко стоит его Мерс. Черный лакированный бок деликатно мерцает в лунном свете. Заводит с ключа. Словно проснувшийся хищник, урчит довольно, готовый стартануть в любой момент по приказу хозяина. — А вы хорошо смотритесь вместе.       За спиной раздается негромкий смешок! Тэхён чуть сзади. Открыто любуется. Черный тонированный заниженный Мерседес — стильный, быстрый, наглый, сексуальный. И его хозяин рядом. Сегодня такой же. Волосы, будто влажные, зачесаны назад, обнажая выбритые виски — кажется старше. Непослушная прядь спадает на лоб. Во всем черном — демон! Кожаные штаны — убийство психики — плотно облепляют ноги, которые «ах, нет: я не много уделяю им внимания на тренировках». Лжец! Шелковая рубашка словно облизывает тренированные плечи, рельефную грудь, давая проступить, вставшим от трения о нежную ткань, соскам. Добавить сюда три расстегнутые пуговицы, и можно счастливо умирать! Шаги кажутся тяжелыми из-за массивных PRADA. Но сам весь такой легкий, подвижный. Распахивает дверь. — Тэ? Что? То сам торопил, теперь тормозишь. — Эм… На небо засмотрелся.       Бросает вещи в багажник, быстро запрыгивает на переднее пассажирское, пристегивается. Тэхен сам любит ездить за рулем, но и с Чонгуком тоже любит. Нравится наблюдать. Гук от езды получает огромное удовольствие. Ведет расслабленно, но не небрежно, аккуратно, внимательно вглядываясь в дорогу. Поглядывает в зеркало заднего вида, соблазнительно надувая губы. У него своя атмосфера — атмосфера пустой дороги и единения с машиной. И он уже не взбалмошный мальчишка, а невероятно сексуальный мужчина. Хён.       Чонгук пытается не гнать, но получается плохо. На такой-то тачке. Скрип кожаного сидения. Тэхён вальяжно потягивается: прогибается в пояснице, упирается руками в потолок и постанывает томно: — Что-то я устал сегодня.       Чуть поворачивается к Гуку, и шустро пробегается пальцами по его затылку, переходит на шею, разминая ее. — И ты тоже, кстати. Деревянный. Тот встряхивает головой: — Сдурел? Я за рулем вообще-то! — Мы на светофоре вообще-то! — в тон ему. — Брось! Я же помогаю.       Ага. Помогает. Конечно! Запуская мурашки волнами по телу, массируя основание шеи, прекрасно осознавая, что это весьма чувствительная зона, его эрогенная зона. — Ты не внимателен! Уже зеленый!       Да какое тут внимание! Газует слишком резво. Большая рука нежно ложится на бедро: — Спокойнее, ты нервный какой-то.       Дорога! Дорога, убегающая вдаль, чуть подсвеченная фонарями и сильно фарами, слава богам, пустая. Дорога, а не Тэхён, развалившийся на сидении рядом, подобравший и скрестивший ноги. Вот что важно. До-ро-га. — Душно. Ты не включил кондер?       Душно. Хоть кондер и настроен на комфортные +20, но душно. Воздуха не хватает: Тэхён вскидывает руки и закатывает рукава рубашки, обнажая изящные запястья в тонких ниточках браслетов, предплечья с разбегающимися голубоватыми венками, чуть выпирающими, когда напрягает руки. А он напрягает, и оторваться очень сложно. — Чонгуки, зеленый! Ты опять залип.       Он издевается? По всей видимости, да. Потому как вновь потягивается, практически ложась на бардачок, прогибаясь в спине. Мурлычет что-то, подпевая радио. Выпрямляется. Едут нормально, до следующего красного светофора. Что за напасть! Подносит руки к шее, расстегивает медленно одну пуговицу, вторую, третью. Трет ладонями шею сзади. Пробегает пальцами спереди от подбородка до груди, запустив руку под плотную ткань. Растирает плечи, оголяя выступающие острые ключицы. Чуть передергивается — рубашка съезжает с одного плеча. Совсем немного. Но, почему, блять, со стороны водителя! — Ох, что-то я сегодня устал от рубашек и галстуков. Чонгука! Ты опять пропускаешь зеленый! Поехали.       Что происходит-то? Тэхён его соблазняет? Сидит спокойно, а как встают на красный — все эти приемчики, вздохи, стоны. Это все не он, не его домашний Тэхён, это Ви, который магнетически действует, будто парализуя. Не смотреть невозможно, оторваться невозможно.       Соблазнительно, сексуально, порочно даже, но как-то деликатно при этом, легко, не вульгарно. И опять светофор. Косится, чуть повернув голову на пассажирское, перехватывает взгляд, который просто плавит. Голова запрокинута на подголовник, губа чуть прикушена, веки полуприкрыты, а от взгляда прикурить можно — огонь! Томный, обволакивающий, манящий. — Ты что творишь? — В чем дело? — сразу взмах ресницами, и кукольно-изумленный взгляд. — Что случилось, Чонгука?       Ммм. Так значит? Что случилось, значит? Ну хорошо! Чонгук быстро заводится. Его легко раззадорить, пронять, завести. А уж так оказалось совсем просто. Тэхён прячет улыбку наклонив голову, и упускает из вида насмешливый взгляд и ухмылку на губах Гука. Игра теперь не только для него. Был хороший учитель и годы практики. Не всегда успешной, правда, но это не так важно. Зеленый. Газ!       Красный. Тормоз. Отодвигает сиденье, чуть отдаляет его от руля. Не очень удобно, конечно, но зато видно хорошо будет. Тянется к бардачку, достает оттуда упаковку влажных салфеток, неуклюже роняет на колени Тэхёну. — Ох, извини.       Ведет рукой от колена по внутренней поверхности бедра, ловко прихватывает салфетки и бросает себе на колени. Зеленый. Газ. Тишина. Красный. Тормоз. На ощупь пытается найти упаковку. Не выходит. Обеими руками по бедрам, медленно, к паху. Ба, да вот же они! Достает одну, протирает зеркало. Зеленый. Газ. На соседнем сидении тишина все еще. И не шевелится даже. Не ожидал, Тэхёни? Очевидно, что нет. Притих. наблюдает. Дышит через раз. Красный. Тормоз. Уже скоро дом. Чонгук откидывается, расстегивает ремень и медленно тянет его из шлевок. Забрасывает на заднее сиденье и, запустив руку за пояс, поглаживает низ живота. — Ты что творишь? — возвращает, заданный недавно вопрос Тэхён, хриплым почему-то голосом. — Что? А! Пояс тугой. Сидя перетягивает сильно. — и глаза такие большие-большие и наивные. Олененочек, блять!       Зеленый. Газ. Хорошо, что свободные штаны! Удачно скрывают реакцию. А вот у Гука не скрыть: кожаные штаны плотно обрисовывают тело. Не отрываясь от дороги, накрывает одной рукой пах и нагло поправляет полувозбужденный член. Затем обхватывает руль обеими руками и, словно в задумчивости, поглаживает его: вверх, вниз, чуть сжимая кулаки, вверх, вниз. Красный! Твою ж мать! Нужен красный! Хотя, там еще хуже может быть. Теперь Тэхён в шоке. Вот же ж вырос монстр. Не смотреть, не смотреть! Опускает голову, прикрывает глаза. Не помогает. Эти чертовы ноги в кожаных штанах, это чертово возбуждение, небрежно поправляемое, будто носок подтянул, этот чертов стон… Стон? Вскидывает голову. Стон! Глухой и негромкий, будто приглушаемый. — Скорей бы домой, что-то я устал!       Устал он! Тэ в растрепанных чувствах замечает, что они уже близко, еще несколько домов, и на месте, а его план провален. Он собирался всю дорогу чуть подначивать, возбуждая, а получилось, что сам попался в эту неожиданную ловушку. А надо еще выйти из машины, и тогда возбуждение скрыть не получится. Фиаско! Да и руки дрожат — этот мелкий засранец знает, что делает. Откуда только понабрался этого?       Машина плавно заезжает в гараж. Тэхён шебуршится, пытается выбраться первым, но предательски дрожащие руки, не дают даже отстегнуться. На помощь приходит Чонгук, отстегивая ремень, наклоняется низко так, что Тэ чувствует горячее дыхание на своей ключице, а затем влажный поцелуй. Замирает, впитывая, а потом неосознанно подается навстречу. И вот уже крепкая рука на талии, и вторая тянет на себя, и незаметно как-то оказывается верхом и на водительском, и сзади в поясницу упирается руль. Машина невысокая, потому близко-близко, ощущая дыхание на шее, а руки прижимают еще ближе вжимая за округлые половинки так, что даже чуть болезненно, когда стояк упирается в чужой. — И что это было такое, Тэхёни?       И от этого шепота так накатывает, что волна по телу, и сам сильнее вжимается. — Я хотел немного подразнить. — получается как-то виновато. — Зачем? Решил внести разнообразие?       Молчит, потому как Чонгук уже вытащил рубашку из штанов и руками забрался под нее. Потому как невесомо почти поглаживает спину, по прежнему крепко прижимая к себе. Потому как находит губами губы и мягко прижимается, неторопливо проходясь языком по верхней, а затем по нижней. Чуть прикусывает, совсем легонько. Поцелуй такой нежный и ласковый. А объятия крепкие и надежные. И действительно становится душно, особенно когда Тэхён елозит и трется о пах, вызывая стон. Пытается чуть приподняться: — Нам надо выбраться из машины. — Ммм. — соглашается, выцеловывая шею.       Носом отодвигает ворот рубашки, и продолжает, переходя на ключицу. — Гукииии. — Ммм.       С неохотой отрывается. — А мне нравится моя машина. — Мне тоже нравится твоя машина. Но не настолько, чтобы в ней… — Но ведь это ты сверху. — Но ведь это ты держишь.       Последний раз проводит ладонями по спине, половинкам, бедрам и нехотя раскрывает объятия. Кряхтя, Тэхён крайне не грациозно вываливается из салона. Чонгук смеется негромко. — Сам бы попробовал из такого положения иначе выбраться. — бурчит, но беззлобно.       До спальни добираются все время тискаясь. Чонгук заворачивает в сторону ванной комнаты, но Тэхён перехватывает — тянет за руку в сторону кровати. — Тэ, мне надо в душ. — Ты чистый, днем принимал, перед съемками, а они были спокойные. — Но мне надо подго… — Не надо! Я подготовился, тебе не надо.       Чонгук замирает, изумленно глядя: — Что так вдруг? — Просто. — Когда успел? — Когда ты задержался. — А… — Закройся! — шепчет в самые губы подойдя близко-близко, зарываясь в уложенные волосы на затылке.       И снова сбитое дыхание, легкие постанывания и жаркие объятия. Чонгук расстегивает оставшиеся пуговицы на рубашке Тэхёна, и снимает ее, проводя руками по напряженным плечам. Глядя в глаза, нащупывает пояс, расстегивает и вжикает бегунком от ширинки. Широкие штаны комом валятся на пол. Тэ гладит через шелк рубашки крепкое тело бойфренда. Непривычные ощущения. Чувствует, как дергаются грудные накаченные мышцы. Кладет на них руки, нащупывая затвердевшие соски, чуть сжимает их. Чонгук стонет.       Его тело — музыкальный инструмент в руках Тэхёна. Он знает его — изучил отлично. И теперь без труда «играет»: иногда нежно, иногда страстно, деликатно или нагло. И сейчас, торопливо расстегивает пуговицы, чтобы ладонями прижаться к горячей коже после прохладной ткани. Изящными пальцами пробежаться по мышцам, по прессу, замерев около пояса. Несильный толчок — Гук на кровати, наблюдает, оперевшись на локти, позволят продолжить. Расстегнуть пуговицу и молнию. Руки опять дрожат: так соблазнительно выглядит. А дальше больше. С трудом стягивает узкие штанины. Едва успевает откинуть, как чувствует, что летит: Чонгук, не рассчитав силу, слишком сильно дернул на себя. Успевает подхватить и водрузить на себя. И снова это томление, нежные поцелуи и не слишком нежные уже ласки.       Сильно завелись оба. Контролировать себя все сложнее. Руки блуждают, иногда прихватывая чуть сильнее, чем требуется. Вжимаются друг в друга с силой, как будто хотят соединиться в единый организм. Тэхён опять проезжается пахом по чужому возбуждению и шипит — уже больно. Почти сдирает с себя и Чонгука боксеры — опять потом не разберут где чьи, да и пофиг. Прихватывает рукой оба члена и проводит по всей длине. — Держи крепче! — сиплый, какой-то незнакомый голос. Когда возбужден, всегда такой.       Чонгук ловко переворачивает их и перехватывает инициативу. Гладит, целует, ласкает, тогда так Тэхён продолжает водить рукой по членам, все чаще задевая головки, задерживаясь и лаская их пальцами. Гука это заводит неимоверно, он уже дрожит, с трудом сдерживает себя, закусив губу. Тэ также. Бросает свою ласку, и чуть сильнее раздвигает ноги. — Верхний ящик тумбочки. — Что? — Смазка в верхнем ящике тумбочки.       Такой Тэхён прекрасен: горячий, жаждущий, чуть смущенный. Была в нем какая-то особенная чувственность. Он сразу становился таким томным, завлекающим. Хоть чаще и предпочитал сверху, но будучи снизу, очевидно, получал массу удовольствия. И не только физически. Он раскрывался, доверял. Доверял абсолютно! И Чонгук это понимал и ценил. Как и то, что не сразу это доверие возникло, хотя уже и отношения их начались. Потому, каждый такой раз — особенный. Потому ловил и старался удержать и продлить каждое мгновение. Впрочем, как всегда. Тэ тянется за смазкой, но Гук перехватывает руку. — Позволь я.       Растягивает долго, осторожно, хоть и чувствует, что и правда готовился. Но не должно быть ни капли дискомфорта, не говоря уже о боли. А ведь они давно не были близки в такой позиции. Следит внимательно. Отмечает шустрый язык, облизывающий пересохшие губы, дрожь тела, которое выгибается навстречу, руки, хаотично блуждающие. — Гуки, не могу больше — давай.       Да он и сам не может сдерживаться! Тэхён подтягивает колени у груди, и Чонгук, придерживая его шикарные ноги, входит, стараясь быть максимально осторожным. Не получается, и он резковато дёргает бедрами, оказавшись внутри: давно не был, а Тэ такой податливый, узкий и жаркий. — В порядке… Я в порядке, Чонгуки… Только подожди немного. — как всегда, чувствует его отлично.       Чонгук не шевелится, давая привыкнуть и собраться мыслями. Поглаживает лодыжки и пытается держаться. Уф, сложно. Отвлечься: — Шикарная растяжка, ты стал более гибким, Тэхёни. — Скажем «спасибо» Сондыку за практику? Ох. Давай, Гу.       Медленно толкается. — Может, это Сондык скажет спасибо? За практику. — Вот ты наглый!       Толчок. Ещё толчок. Тэхён комкает простынь. Наглый, да. Сейчас он чувствует себя таким: наглым, сильным, дерзким, крутым. Одной маленькой детальки не хватает! Одного. — Скажи, это, Тэ, пожалуйста! — столько мольбы в голосе.       Тэхён с трудом уже фокусирует взгляд, и прямо в глаза заветное — низко и глухо от возбуждения: — А ты наглый, ХЁН! — выделяя последнее слово.       Вот теперь, как надо! Правильно! Хён! Чонгук урчит, а когда чувствует, что Тэ подмахивает ему, начинает активно двигаться. Широко, фиксируя паузой каждый толчок, постепенно ускоряясь. Входя полностью чуть крутит бедрами, ища нужный угол. Когда находит, Тэхён вскрикивает и хватает за руки: — Да, хён, так! Пожалуйста! Хён!       Для тебя Тэхёни, что угодно, особенно когда так постанываешь. Когда пытаешься приблизиться и вжаться. Когда вонзаешь ногти в мощные бедра. Когда так дрожишь. Первый раз после перерыва всегда такой. Немного нервный, будто, резковатый, не долгий для обоих, но очень страстный и яркий. Тэхён запрокидывает голову на подушке, заводит за нее руки и перекрещивает запястья. Дышит мелко и тяжело. Иногда постанывая глухо. На грани значит. Такой Тэ сносит Чонгуку крышу.       Он обхватывает член рукой и, удерживаясь на одной, резко водит по стволу. Хорошо быть таким тренированным и сильным! Тэхён мечется под ним от такого двойного удовольствия. Ещё немного. Вот он дрожит все сильнее, и Гук чувствует, что член внутри сжимается оргазменным спазмом почти до боли. Морщась выходит: дальше уже для Тэ болезненно, и почти падает рядом.       Несколько секунд, Тэхён его разворачивает и практически укладывает на себя спиной. Одной рукой обхватывает всё ещё не получивший разрядки член, а пальцами второй пробегается по чувствительным соскам, прихватывая с усилием то один, то второй. Движения резкие — сам ещё не отошёл. Но так сейчас и надо. По инерции, Чонгук подкидывает бедра вслед за рукой, с силой возвращаясь и ударяясь упругим задом о бедро. — Ох, Гуки, какой же ты страстный! — близко-близко, прямо на ухо, с горячим дыханием вперемешку. — Мой страстный хён!       Охает в голос, выгибается и кончает под неразборчивое мурчание на ухо. Приходит в себя и скатывается — тяжёлый же! И как Тэхён его выдерживает. Он, конечно, тоже не фея, но все же. Поворачивается. Любуется. Четкий профиль, прикрытые глаза, лёгкая полуулыбка на губах, разметавшиеся кудряшки… — Можно я тебя сфоткаю? — Не надоело? У тебя полно подобных фото. — Такого нет! — Фоткай. — усмехается, не понимает, что сегодня особенно все. — Я на твой, мой далеко. — Ммм.       Чонгук откладывает телефон, приближается губами к торчащему из кудряшек уху и шепчет, как можно нежнее: — И тебя с годовщиной, Тэхёна. — У нас годовщина не сегодня. — Смотря какая. Сегодня годовщина того, что ты снизу.       Распахивает глаза: — Ты помнишь? — Конечно! Не сразу сообразил правда, что этот спектакль театра Кима в машине приурочен к ней. — Ну, знаешь! Спектакль театра Чона меня уделал. — У меня тоже годовщина! — хитро улыбается. — Дай отгадаю: того, что ты сверху? — уже вовсю веселится Тэхён. — Эй, не превращай праздник в фарс! Нет в тебе романтичности! — Я приготовил стол! — Нуууу, не такой уж это, в принципе, и праздник! Отмечать не обязательно. — Чонгукааааа! — пытается сдержать улыбку, но не получается. — В этот раз только закуски: нарезал и разложил. Вино приготовил. — Точно? — Точно! — Ни одного салата? — Неа. — Ну, хорошо! Праздник продолжается! Так, стоп! А где ты готовил? — Здесь. Утром. — На моей кухне? — Ну, да. — Ааах! — театрально хватается за сердце Чонгук. — Ты лишил ее девственности! — Как и тебя когда-то! — чмокает в щеку, старательно спихивая с кровати. — А теперь давай, вали в душ! Мою годовщину отметили, на очереди твоя, хён!