***
Всё было как обычно. В штате Миннесота в пригороде Сент-Пола наступало утро. Солнце лениво поднималось над редкими деревьями и большой поляной, вокруг которой расположилось яркой россыпью несколько домиков. Классические дачи городских жителей столицы штата. Наступало лето, а значит, нужно было собирать все свои вещи для отдыха и ехать всей семьей на дачу. Не исключением была и семья Стюарт, которая тоже имела свою дачу в этом тихом месте, до которого абсолютно не долетали городские звуки и удушающий смог. Утро наступило, разбрасывая повсюду прохладу, свежий воздух и пыльцу цветов. Возле реки, которая протекала неподалёку от поляны и являла собой уединённое место, собрались несколько детей, которым очень нравилось наблюдать за еле заметной дымкой над гладью воды. Слышался весёлый детский смех. Малыши, что помладше, держали за руку своих братьев или сестёр и с восхищением задерживали дыхание, наблюдая за тем, как просыпается от ночного сна природа.***
Она была прекрасна, как распустившийся цветок, её руки были белы и нежны, как лепестки. Она всегда напоминала собой невинность, которая была ей так к лицу. Лёгкое платье, так хорошо сидевшее на ней, длинные красивые ноги и её походка. Тонкие черты лица, большие глаза, так наивно смотрящие прямо в душу. А ещё сравнительно детский возраст. Она не была маленькой, но была в том промежутке жизни, когда ещё не знают слова тактичность и уже начинают заглядываться на мальчиков такого же возраста. Вагата же такой не оказалась. Она была доброй, хорошей, многие дружили с ней, но мальчиками она не интересовалась от слова совсем. Молчаливая, красивая девочка все свои мысли всегда держала при себе и со своей мамой делилась только радостями или неудачами. Отец желал ей лучшей жизни, и Вагата была благодарна ему за это. А так же семья была у неё на первом месте по важности. Девочка была тихой, скромной, а ещё очень любила приходить к реке, как и все маленькие дети. Среди них она была почти что самой старшей, но все наоборот держались рядом с ней. Улыбчивая, она излучала ауру спокойствия и умиротворённости. После обеда, поблагодарив маму за еду, она брала книжку и отправлялась к реке. Вагата любила уединение и часто любила посидеть на берегу реки в тишине. Каждое воскресенье на протяжении всего лета, семья Стюарт ходила в местную церковь. А потом, когда служба оканчивалась, она смотрела долгим взглядом на светловолосую девочку. Несколько таких посещений и Вагата уже была готова приходить в церковь только ради этой девочки. У неё были большие голубые глаза, пышная шевелюра светлых волос и задорный характер. Вагата заметила, что та иногда тоже бросает на неё заинтересованный взгляд. Несколько раз они шли рядом к выходу из церкви, и девочка подмигнула ей, махнув бледной ладошкой. На вид ей было лет пятнадцать, как и Вагате. Один раз она случайно задела её плечом и принялась извиняться, смешно сморщив носик. Вагата тогда не могла оторвать взгляда от таких правильных черт лица перед ней. Впервые она видела её так близко от себя. Она пахла каким-то неуловимым лёгким запахом, а её глаза излучали доброту. Девочка с пепельными волосами сидела на берегу реки, держа в руках собрание сочинений Оноре де Бальзака. Вдруг она почувствовала на спине чей-то пристальный взгляд. Она обернулась. — О, ты меня сразу заметила. Привет, — светловолосая махнула ей рукой в своей привычной манере. — Привет. — Я смотрю, ты неразговорчивая. Ты извини, что так получилось, просто мне показалось интересным, что может нравиться той, которая так немногословна. И вот я тут. — Ну, я рада тебе. Садись, чего стоишь. — А что, ты будешь не против? — Да нет. — Слушай, мне всё-таки интересно, что ты любишь. Не, ну книги-то понятно, а вот что ещё? — Зачем тебе? — Я хочу с тобой дружить. Как тебя зовут? — Вагата. Тебя как? — Мэдисон. — Красивое имя. Ну давай дружить.***
Прошло три года. Вагата с семьей очередной раз приехали на дачу. С сестрой девушка была в очень теплых и доверительных отношениях. Та была на немного старше её и умнее, поэтому Вагата часто обращалась к ней за советом. А так же любила объятия с ней. В детстве, после очередного кошмара ночью, сестра приходила к ней и успокаивала, гладя по пепельным волосам. Девочка сразу переставала бояться и засыпала снова на тёплой груди сестры. Снова те встречи, с долгими посиделками возле реки, с книжками и альбомами. Мэдисон очень любила рисовать природу. У нее это получалось превосходно и Вагата искренне этим восхищалась. Они каждый день радовались встрече и любили обнимать друг друга, сидя на берегу. Вагату долго мучил тот факт, что она влюбилась в эту яркую жизнерадостную девушку. Ей нравились её шутки, её походка и лёгкий флирт с мимо проходящими парнями. Абсолютно все. Потом она смирилась, начиная уже открыто бросать на ту влюблённые взгляды, незаметно касаясь её руки, продлевая объятия, но Мэдисон была совсем не против такого проявления привязанности. Она часто любила повторять «ты мне как родная сестра», но у Вагаты была родная сестра, поэтому она не совсем понимала, как девушка относится к ней на самом деле. Расставшись на берегу, Мэдисон пошла домой. Вагата же осталась сидеть на берегу реки, смотреть на темнеющую воду и созерцать альбом, оставленный ей подругой. С ним было связано много воспоминаний. Вот один рисунок, изображающий резной мост, под которым видна хрустальная река и крупные камни, поросшие в некоторых местах мхом. Плавные линии карандаша показывали всю красоту рисунка. Вообще, как считала Вагата, в руках Мэдисон все могло становиться красивым, стоит ей только захотеть. Безусловно, она любила свою подругу. И уже не дружеской любовью. Ей было рядом с ней хорошо, она очень любила гладить её светлые непослушные волосы, смеяться, когда та строила ей смешные рожицы, переплетать с ней холодные пальцы и вообще таять, когда её теплая нежная кожа касалась её. Каждый раз при встрече вдыхать запах её волос, наступать друг другу на ноги, а потом снова смеяться. Волноваться, когда в обычное время на их излюбленном месте, она немного задерживалась где-то. Ждать её прихода, когда снова можно будет любоваться приятными чертами лица. Замечать в её глазах хрустальные отсветы воды, дыша ей. Вагата поняла, что полностью и бесповоротно влюбилась в подругу. Но она просто не могла ей об этом сказать прямо, потому что не знала, как Мэдисон отнесется к этому. С одной стороны они могли бы быть вместе, если чувства окажутся взаимными, но с другой стороны все их общение могло вмиг прекратиться. И девушка даже не могла сказать, что из этого пугало её больше. Ведь она точно знала, что любит эту милую Мэдисон, её подругу, но где-то в глубине души она боялась своих чувств. Боялась, что они могут быть растоптаны и отвергнуты той, которую многие любили. Девушку терзали противоречивые эмоции и мысли. Вся её семья всегда была на стороне традиционной ориентации и всякие проявления чего-то «противоестественного» воспринимали сурово. Иногда Вагате казалось, что она идет против всех установленных правил, предавая веру своих близких, так сильно, а самое главное, искренне любя девушку. Такую же, как она. Пытаясь остановить себя, она старалась меньше смотреть на подругу, меньше разговаривать и смеяться, но та сразу замечала перемены в лице девушки и допытывалась, что не так. Мэдисон считала, что проявление таких эмоций со стороны Стюарт выдают её нежелание с ней общаться. Она ничего не могла с собой поделать. Любовь крепко пускала корни ей в сердце, заставляя биться в особенном ритме, когда субъект любви находился рядом или нет. Вагата сама не понимала, как дошла до такой жизни. Она иногда забывала обнимать мать, ей нужно было скорее бежать на берег, к своей светлой Мэдисон. Хоть та и опаздывала иногда, сваливая все на очередную просьбу отца. Девушка не считала это подозрительным, она просто была рада, что её подруга снова рядом, её можно обнимать, гладить по волосам, смотреть, как она рисует или зачитывать ей наизусть отрывок из полюбившейся книги. Мать и сестра что-то начинали подозревать, но резкая перемена настроения и вообще характера дочери меняли дело. Они старались радоваться за нее, не давя на то, что же с ней случилось. У миссис Стюарт и дочери были теплые взаимоотношения, но в этот раз она ничего не знала про любовь своей дочери. Вагата продолжала приходить на берег реки почти что каждый день, принося с собой иногда новые книги. Мэдисон была удивлена, когда с виду мрачная и неразговорчивая подруга преобразилась на глаза. Её словно что-то окрыляло, но девушка не знала, что именно. Уютно устроившись на плече Вагаты, чувствуя на своем её слегка прохладные пальцы, она созерцала водную гладь, тщательно вырисовывая маленькие листья березы. Они разговаривали не о чем, просто и об обыденном, про церковь, про родителей, про писателей и природу, про детство и про то, как они познакомились. Вагата ловила себя на мысли, что воспоминания с подругой для неё самые дорогие и что она все бы отдала, чтобы сохранить их в своем сердце. Мэдисон была светлой буйной девушкой, красивой и умной, разговорчивой, такой родной. И только для Вагаты. Осень подкралась незаметно. Семье Стюарт нужно было возвращаться через неделю в город, хотя никто ещё не решил, остаться на даче, или же уехать. Отец семейства склонялся к первому варианту, потому что был просто уверен, что на дочь так хорошо действует природа и чистый воздух. И вообще, в школу ей не надо было, потому что она закончила её ещё в этом году. С семьей Мэдисон Стюарт быстро подружились, благодаря своим девочкам. Встречи на реке продолжались, потому что семьи решили никуда не ехать и насладиться осенней природой, которая медленно вступала в свои права. Вагата очень любила осень, её пестрые краски и шуршащие листья под ногами. Мэдисон все так же радовалась своей подруге и однажды упомянула, что ей вскоре нужно будет уехать в Нортфилд учиться. Возможностей остаться не было. Тут встали под удар чувства Вагаты, потому что она не знала, увидятся они ещё или нет. Её подруга жалела об этом переезде, говоря, что будет очень скучать по своей маленькой девочке все время. Она любила так называть её и девушка этому не препятствовала. Ей нравились ласковые обращения со стороны Мэдисон. Вагата все так же продолжала любить темные вещи и серый цвет. Она подкрашивала глаза и губы темными цветами и всячески отвергала яркие кричащие цвета и оттенки. Она жила в своем мирке, в котором она была с Мэдисон, со своей Мэдисон, которая не разрушала её представления о стиле и принимала подругу такой, какая она есть. И даже находила, что в своем личном образе Вагата даже милее кажется, чем на самом деле. В свой маленький мирок она впустила только Мэдисон, ни о чём не жалея. Сейчас или никогда. Если она не признается ей, то просто сойдет с ума от любви, зная, что где-то далеко будет жить её любовь, разрываясь от тоски и одиночества. Вагата знала, что будет на самом деле одинокой, если Мэдисон уедет, несмотря на семью и немногочисленных друзей. Будет легче, если она будет знать о её чувствах. Страх усилился. Что, если та её отвергнет, больше никогда не обняв и не прошептав тихое «привет, я задержалась немного, прости, моя маленькая девочка». Она больше не сможет видеть её красивые большие глаза, вдыхать лёгкий запах волос, дотрагиваться до неё прохладными бледными пальцами. Вдали показалась знакомая фигура с небольшой сумкой. Приносить всякие вкусняшки и плед стало их традицией, когда на улице заметно похолодало. Как же прекрасно было даже сейчас сидеть с ней вот так, обнимаясь, показывая друг другу старые фотографии и улыбаться, глупо шутить. Мэдисон сделала короткую стрижку, но ей это очень даже шло, обрамляя аккуратный овал лица и делая её ещё привлекательней. Девушки сделали друг с другом много красивых фотографий, смеясь над неудачными. Вагате было хорошо, но надо сейчас сделать то, что она давно хотела, но её чувства сковывал страх. — Мэдди, мне нужно тебе кое-что сказать. — Мне уже интересно, — проговорила девушка, задумчиво жуя печенье, — ну говори. — Я… люблю тебя, — Вагата подняла глаза на веселое лицо подруги. — Ой, да что ты, я же тебя тоже люблю. Ты что такая напряжённая? — Это не то, что ты думаешь. Я люблю тебя в этом самом смысле. Ты мне нравишься, как девушка. — Ох, чушь какая, — улыбка постепенно сползла с лица Мэдисон. — Это не чушь. Это правда. Мне бы хотелось сейчас узнать, что между нами будет, потому я и решила сказать тебе это сейчас, пока ты ещё не уехала. Вагата резко подалась вперёд и, невесомо коснувшись губ сидящей напротив девушки, отстранилась и опустила голову. Казалось, затих даже лёгкий ветер. Со стороны Мэдисон не слышалось никаких звуков. Она сделала свой выбор, сейчас та скажет, что она сумасшедшая, и такой исход будет лучшим. Потому что Вагата прекрасно понимала, что она ошибалась. Её подруга была «нормальной» по меркам общества и никак не могла ожидать, что она такой окажется. — Какая ты мерзкая, — слова резанули по сердцу, как лезвием, после долгого молчания. — Никогда бы не подумала, что в один момент ты станешь мне противна. Мэдисон, светлая девушка, всегда такая жизнерадостная и приятная, стала как будто чужой. Вагата ощущала на себе её пронзающий взгляд, не так, как раньше, теплый и сочувственный, а жесткий и неумолимый. Блондинка встала, после чего девушка ощутила свою никчёмность и глупость. Она унижена. Той, которая была для неё всем. Самое страшное то, что любовь не проходила. Сердце, оплетенное любовью, болело, ей не стало хватать воздуха, рыдания неумолимо подступали к горлу. Её пронзал, уничтожающий все её мечты о хорошем, взгляд. Она любила Мэдисон, любила даже тогда, когда та выразила ей так открыто своё презрение. И сейчас девушка стояла и просто смотрела на неё. Вагате захотелось, что это разом прекратилось, как страшный сон, но она не могла, просто не могла. Потому что это, увы, не сон. — Хочешь мне ещё что-то сказать, чокнутая? — голос был холодным и равнодушным, Вагата даже не знала, что у Мэдисон может быть такой голос. — Да как ты посмела. Я нашла тебя, думала, что вот, настоящая подруга появилась, хорошая, добрая девочка, такая тихая и примерная. А ты вообще дрянью оказалась, которая против всего традиционного. Идиотка. Ну что, как чувствуешь себя? Хреново, наверное? Доверием решила меня подловить? Думала, что я стану с тобой встречаться? Ха. Да ты просто наивная дурочка, сидящая в своих книжках. Если ты вычитала где-то, что любая любовь принимается, и у всех сразу все хорошо, то ты дурочка. Самая настоящая. Можешь не отвечать мне ничего, я с такой дрянью даже разговаривать не буду. Встань, я заберу плед, и больше знать тебя не хочу. Вагата молча встала с опущенной головой. Она не могла смотреть на Мэдисон. Та выражала открыто ей свое презрение. Её мир разрушен окончательно. Как же она ошибалась, доверив свои чувства настолько, но в ответ получить только нескрываемое отвращение. Такое не каждый может выдержать. Она посмотрела пустым взглядом на нервную фигуру Мэдисон, которая торопливо шла через поляну, яростно пиная листья. Нервы ослабли, и все тело тоже. Вагата опустилась на траву, закрыв руками голову, содрогаясь в беззвучных рыданиях. Слёзы лились сами, исчезая среди ещё зелёной травы и пожелтевших листьев. Сердце сжималось, не имея возможности выпутаться из паутины чувств. Она не знала, как ей дальше жить. В жизни всё стало бессмысленным, ненужным и тягостным. Даже природа поблекла, не привлекая её воображение обилием красок. У неё ничего не осталось, кроме семьи. Девушке казалось, что её сердце вырвали, но оставив чувства, словно насмехаясь над ней. Чувства без сердца приносили ещё большую боль. Она задыхалась от рыданий, они душили её. Вагате было невыносимо больно думать. Вспоминать. Она не могла ничего. Память нарисовала перед внутренним взором картину, где они вместе сидят на берегу, ещё девочки-подростки, и как Мэдисон учит её рисовать. Именно тогда начали проявляться её чувства, когда она стала понимать их и приняла для самой себя. Сейчас же было больно даже от одного воспоминания. Именно сейчас Вагата начала понимать, что значит потерять всё. Мэдисон была её лучиком света в одиночестве, которым она была окружена. Многие любили её, но никто не мог понять её мыслей лучше, чем Мэдисон. Мэдисон. Даже упоминание этого имени вызывало боль. А ещё Вагата любила жизнь. Она боялась всего, что могло причинить ей вред. Сейчас так случилось с её чувствами, которые, как назло, всё глубже проникали в её душу, делая всё больнее. Её разрывало на части от безысходности и грудную клетку временами стягивало кольцо новой волны рыданий. Успокоиться ей казалось непосильным делом. Но она собрала всю свою волю в кулак и встала, смотря на размытые от слез очертания реки. «Мэдисон — это с добрым сердцем» — ответила мать на её вопрос три года назад, когда она спросила о значении этого имени, которое навсегда врезалось ей в память.***
Всё в жизни стало туманным, бессмысленным. Семья Вагаты недоумевала, что же случилось с их дочерью. Она подолгу засиживалась в своей комнате, заперевшись, иногда пропускала молитву перед едой, чем очень обескураживала родителей и сестру, но часто ела в своей комнате. Прожив сентябрь на даче и уладив дела, семья Стюарт решила всё-таки вернуться в город, так как думала, что вся затянувшаяся хандра девушки из-за тоски по дому. Вскоре они вернулись в город. Дом встретил их прохладой и родными уютными стенами. Вагата сразу же прошла в свою комнату, проигнорировав сумку со своими вещами. Ей было просто невыносимо видеть людей, ей везде мерещилась Мэдисон. Иногда такое сумасшествие начинало пугать девушку в конец. И хоть блондинка уехала, что, собственно, очевидно, и Вагата не видела её, то любовь всё равно не проходила. Она продолжала её любить, совершенно ничего из-за этого не видя и не чувствуя. Возвращение домой, как ожидала семья, не пошло на пользу Вагате. Та иногда могла просто впечатать кулак в стену рядом с головой сестры, тем самым напугав её. Сестра забывала о том, что говорила, вздрагивала и с недоумением смотрела вслед раздражённой Вагате, снова уходящей в свою комнату. Да, её комната стала полным и безоговорочным её обиталищем. Она отказывалась выходить на прогулки в парк, грубила на просьбы родителей сходить в магазин, начала презирать дальних родственников, которые иногда наведывались по поводу окончания школы, без повода начинала кричать на всё подряд. Хотя повод всё-таки был, и весьма весомый. Её стали посещать ужасающие мысли о смерти, она в задумчивости, словно в трансе, смотрела на острое лезвие ножа, и ей становилось страшно. Глубоко внутри, в груди всё сжималось, потому что она любила жизнь. Но сейчас всё внутри разрывалось от противоречий. Зачем ей жить, зачем ей сама жизнь, без той, ради которой она смогла бы отдать свою душу, ради которой была бы готова на всё. Мысль, что любимая её ненавидит причиняла ещё большую боль, чем осознание, что они никогда не смогут быть вместе. Хотелось кричать, хотелось проклясть всё в этой чёртовой жизни; особенно все эти глупые рамки традиционности, которое установило это глупое общество, сыпля вокруг глупыми правилами, как жить. И как же теперь жить тем, кто не может существовать по-другому. Интересно, а сколько жизней прервалось именно из-за того, что кто-то сказал, как правильно кого-то любить, и как неправильно? Вагата до этого момента никогда не задавалась подобными вопросами, но сейчас ей было настолько тяжело, что в голову начали приходить странные мысли. Эта девочка боялась смерти, на худой конец она боялась простых травм, или её тело как-то может повредиться. Её никогда не привлекали острые предметы, но сейчас она находила в них какую-то эстетическую красоту. Какого быть таким предметом, которое может спокойно рассекать кожу или что-то иное. Этим можно было спокойно кого-то убить. И именно этим по большей части убивают себя. С каждым днём становилось всё страшнее от осознания этой правды. Душа болела, душа желала ответной любви с самого того момента, когда начала любить. Любить так, что можно было отдать всё ради такой любви. Вагате было страшно самой себя, своих мыслей, своих чувств. От них была только лишь боль, которую уже не вытравить и ничем не выжечь. Чувства медленно убивали её, были тем самым лезвием, которое рассекало её, уже измученную, душу. Каждый день, как новое испытание. Встать, заправить постель, почистить зубы, фальшиво всем улыбнуться, унести еду в свою комнату, видеть и находить в столовых приборах свою собственную убийственную эстетику. Сидеть за компьютером, разглядывать свои руки, лежать, думать, заниматься самобичеванием, лгать всем вокруг, что у неё обыкновенная депрессия. А ведь она сама виновата, что влюбилась. Её никто не заставлял, не делал предложение начать какие-то отношения, в конце концов — добиваться любви. Но она сама сделала себе же хуже. Если бы она не призналась, сидя там с ней на берегу реки, то Мэдисон могла продолжать с ней общение и дружить. Вагата могла бы с ней, наверное, видеться. Но сейчас ничего этого больше не будет.***
Год прошёл, как в тумане. Паутина глубокого презрения ко всему окружающему миру и людям плотно опутала сознание пепельноволосой девушки. Чувства не умерли даже спустя столько времени. Их фотографии с Мэдисон остались у Вагаты на телефоне, и она, даже при всём желании, не смогла бы их удалить. Ещё большая нелюдимость словно стала ключом к изоляции. Из комнаты она выходила только по надобности, с семьей общалась по надобности, на ночь запирала комнату, плакала иногда в подушку. Её лицо стало очень бледным, в руках появилась слабость, голова болела, нарушился вестибулярный аппарат, она стала раздражительной. Настал момент, когда семья снова собралась ехать на дачу. Весна уже почти заканчивалась, начинался новый сезон. Город заметно оживлялся, всюду мелькали пестрые цвета одежды радостных людей. Под окнами всё чаще слышались счастливые детские голоса. От этих ужасных звуков Вагату спасали наушники. И всю дорогу на дачу она провела в наушниках. Дальше следовали банальный перенос вещей, покупка лунного календаря, семян и садовых атрибутов, заместо тех, которые поломались в прошлом году. Обычная рутина. Комната Вагаты всем напоминала о прошедших днях. На стенах висели несколько фотографий, которые она не сняла в прошлый раз, посчитав единственным «хорошим» в своей дальнейшей жизни. Болезненно защемило сердце. Нет. Она не сможет больше так жить. Это единственное «хорошее» было сейчас больнее всего. Вагата подавила в себе ком слёз, незаметно подобравшийся к горлу, и упала на кровать, вдыхая забытый запах прошедшего года. Снова настала осень. Её любимое время года, но теперь оно было связано с плохими воспоминаниями. Унижение, презрение от любимого человека. Всё разом вернулось в её память: и берег, и душащие слёзы, и удаляющаяся фигура светловолосой девушки, и невыносимая горечь от её слов. Вагате срочно надо пойти туда. Снова увидеть это место, снова окунуться в эти воспоминания, снова предаться сладкой боли, съедающей её уже долгое время. Девушка накинула на себя лёгкое светлое платье со странными узорами на груди и направилась к реке. Всё лето она приходила туда, гладила траву руками, смотрела на ивы и вспоминала, какие красивые у Мэдисон пальцы, и какие прекрасные рисунки она могла ими творить. Какие у неё красивые глаза, которые смотрели тогда с такой нежностью. Больше никогда этого не будет. Вагата медленно ступала по траве, слышала еле заметное шуршание листьев под ногами, какие-то отдалённые звуки, обрывками долетающие до её затуманившегося сознания. Чуть белеющую дымку над рекой она заметила ещё издали и прислушалась к своему сердцу, остановившись неподалеку. В мыслях возникла её дальнейшая жизнь, без Мэдисон, без взаимности, с постоянным чувством никому ненужной любви. Существование в тёмных красках. Вагата сделала один неуверенный шаг вперёд. Спокойная гладь воды была почти неподвижна. — Прости меня, мама, — тихий шепот дрожащих губ, — прости, папа, прости, моя любимая сестра. Я оказалась действительно мерзкой, что смогу причинить вам такую боль. Но вы должны меня понять… Я… Я не смогу так жить, — с ресниц сорвались непрошеные слёзы. — Просто не смогу. Простите меня, пожалуйста, простите. Считайте, что меня убила любовь. Мама, я была плохой дочерью, прости меня, мама… За всё прости, я очень люблю тебя. Сестрёнка, прости меня, любимая сестра… Простите меня… За всё простите… Вагата сорвалась с места, уже захлебываясь слезами, не видя ничего вокруг, не замечая, обжигающего открытую кожу, ветра. Её душила боль, душили сожаления и рыдания. Громкий всплеск раздался над водой и затих так же, как и появился. Девушка медленно погружалась во тьму, вокруг неё то и дело появлялись белые вспышки, разные огни опаляли угасающую жизнь. Вода неумолимо заливалась в лёгкие, вызывая острые муки, но впервые ей за прошедший год было хорошо. Погружаясь на глубину, она видела осеннее небо, свои руки и волосы. Жаль, что под водой нельзя плакать. Последняя мысль, которая посетила её сознание, была о Мэдисон. «Я люблю тебя, Мэдисон, всегда буду любить» «Любить так, чтобы в любви найти жизнь, а не смерть» Но в её любви не было жизни. Она бы не смогла так жить. Это был единственный выход.