☼☼☼
Очнулся Федор в холодном поту, жадно воздух ртом глотая. Слёзы из глаз сочились, а горло болело так, словно кошки его когтями своими подрали. Неужто сон всё это? Да оно вроде и так. Покои его, родные, на своей он ложе спит. В углу его сундук с нарядами всякими, рядом стол с украшениями. Точно, Федина опочивальня. Коль ж это сон был, то чего на душе так неспокойно? И плакать хочется, как девке. Ещё никогда Басманову сны такие не снились. Такие страшные, будто наяву всё было. Каждый момент Федя помнит, каждое слово, что люди молвили. — И постриги волосы...— слово в слово повторял заплаканный Федя за царём, из сна своего.— Зачем они тебе там?.. За гробом... Кто знает, может, царю-батюшке правда в голову мысли такие приходили? Мысли о том, что Басманов слово баба, одевается и красуется пред ним, что в любой момент он предать готов, предать собственного государя? Окажись то правдой, Федька наверное не стерпел бы. Стал бы выть, браниться, ведь все его старания только для царя, для одного единственного... Может оказаться, что Грозный их терпит, все старания эти, принимая их лишь за образ, что Федюша вокруг себя выстроил. Но оно-то не так, совсем не так.☼☼☼
Недолго сегодня царь единой Руси сном своим наслаждался. Разбудило его что-то, некое шевеление странное, у кровати. Словно кто-то сидел там. Государь конечно поднялся, дабы убедиться что не бредит он. В последнее время куда не погляди, а везде черти носятся! Не то померещилось, не то и взаправду случилось. Но никакого черта у кровати не оказалось, Федя там сидел. Сжался, словно мальчишка какой, у самой кровати, кажись хнычет сидит. Да, точно хнычет, царь ещё не так стар, что со слухом у него проблемы. Слышит он также, как очами собственными видит, что Федька там его, кручиниться на чем-то. — Федюш, ты чего это? Никак ночь на дворе, а ты у моей койки плачешь, вместо того, чтобы сон седьмой глядеть,— говорил Грозный тоном спокойным, слегка заспанным, но слышались отчего-то в нём недобрые частички, будто злится он иль ругает. — Я... Уснуть не могу, Иван Васильевич. Дурно мне,— сказал Федя из темноты государю своему, да так тихо ответил, что еле разобрал царь что он там молвил. — Иди ко мне. Не пристало опричнику моему верному, кравчему единственному на полу сидеть. Отчего тебе дурно? Никак горячка одолела? Тогда нужно лекарей звать,— протянув руку любовнику своему, после на кровать затянув, сказал царь. — Не от горячки мне дурно, Вань. Совсем не от неё. — А отчего же? Ты только скажи, если кто обидел тебя, сказал что-то срамное о тебе, оклеветал. Я быстро того нахала пресеку, чтобы знал своё место! В ответ царю русскому лишь тишина была. Тишина такая, что уши режет. Её никогда прежде не было в покоях царских, коль в них Басманов находился. От него вся комната наполнялась разными звуками: сладостными стонами, смехом заливистым, всяким ворчанием, будто старческим — но так тихо, если уж никто не спал, ни разу не было. — Федь,— окликнул возлюбленного Иван. — М? — Не хочешь со мной поделиться? — Я не в настроении. — Ясно. И снова тишина комнату окружила. Лишь кровать смела иногда скрипнуть, пока царь убаюкивал на руках любимого своего, обнимая, поглаживая его кудри пышные. Федор лишь лежал на чужой груди, отдаваясь ласкам, чувствуя лёгкую сонливость, что начала окутывать его. Как спокойно на душе стало, а ведь кравчий с царём почти и не поговорил о кошмаре своём. Но и такой малой поддержки достаточно, чтобы успокоить душу ноющую. — Вань?— тихо позвал Басманов государя своего, поднимая голову. — Чего, василёк мой?— услышал Федя в ответ. — Можно я сегодня у тебя останусь?.. — Конечно, Федюш, но только с условием. — Каким же?— опустив голову на чужую грудь спрашивает кравчий. — Ты добро поспишь и утром расскажешь мне, что же с тобой сегодня было. Когда тебе дурно, думаешь, мне на душе хорошо? Сердце моё волнуется за тебя, Федя, каждое мгновение. — Хорошо, царь-батюшка, утром как есть всё тебе расскажу. От ответа такого Иван Васильевич невольно усмехается, одаряя Басманова поцелуем. Лёгким, даже не в губы, а в чело его целует. Чтоб спокойнее на душе было Федьке. В одной лишь рубахе ночной Федя к царю пришёл, в ней он спать и будет. Выскочил из объятий чужих, да завалился неуклюже на свободную часть ложи царской. Там его Иван укрыл заботливо, ещё раз одарив поцелуем в чело, желая приятных снов. Федор в ответ желать ничего не спешит. Сначала двигается ближе, после под руку царя лезет, чтобы обняли его. Ну как такому отказать? Грозный конечно же обнимает, поправляя скомканное одеяло, а после и слышит тихо да ласковое: — Добрых снов, Вань. Спасибо.