Живи

Он едва успел. Первой полетела с плеч чья-то голова — прекрасно зная, что смертные устроили подлый заговор, Одинокий всё равно ощутил неистовую ярость, увидев маски на лицах. Убийцы лишь подтвердили свою трусость, на сей раз не количеством, а жалкой попыткой скрыть себя! Переполох на лестнице, суета, крики… торжествующие крики, затем испуганные — увидели его или что-то случилось там, наверху? Не суть! Настолько пьянил этот старомодный бой, такой человеческий, такой полный жизни, несмотря на устланный трупами пол, что он рассмеялся; и полубезумная, не к месту радостная усмешка не сходила с лица. Повсюду оружие, битые стёкла, осколки вазы, растоптанные цветы, сбившиеся ковры. На занавеске, нервно трепещущей при каждом движении, багровые пятна, уродующие нежную ткань. Убийц меньше, меньше, меньше — он не за тем пришёл, чтобы оставлять в живых каких-то ублюдков! Больше дюжины, много больше… было. С того момента, как он перешагнул порог, Одинокий уже не сомневался в том, что делает и зачем. Спасти жизнь — единственная плата, которую он может предложить незнакомому всаднику за то, что он… собственно, сделал что? Редкий случай — чужая радость не разбередила раны, но словно бы исцелила их. Любимая Кэртиана преподнесла Одинокому очередной щедрый дар. Руки и головы, головы и руки, они даже не успели понять, что произошло. Он тоже! Смешно, а как правдиво-то… Вмешиваться в дела людей не то что нельзя — незачем, чаще всего это бесполезно, тебя либо не слышат, либо принимают за порождение собственного бредящего разума… Ничего, он просто шёл мимо, по счастливому совпадению — готовый и с мечом. Наутро и след простынет, трупы не имеют обыкновения много болтать, верно? Его попытались атаковать, но безуспешно… Глупые люди, кричат в лицо какую-то ерунду! Страшно вам? Недостаточно страшно, получай!.. Ещё один, и ещё, и ещё… Сопротивляются те, кто не разглядел. Второго не ждали, ну как же, вы ведь планировали напасть на одного… Как похоже на людей — он уже говорил это сегодня? Низко и мерзко, но здесь так решается многое, если не всё. Одинокий продолжал рубиться с растерянными и обречёнными, пробиваясь туда, куда лезли все они. Перешагнув через окровавленный поднос, он добил пару стонущих подлецов в масках и наконец-то согнал улыбку с лица. Конец. Конец для убийц, но только ли для них? В пылу боя он напрочь забыл, зачем пришёл… Полдела сделано, прекрасный умирающий мир лишился ещё нескольких существ, которым сравнение с раттонами и то было бы лестно. Одинокий пошёл вперёд, опустив меч. Сердце сжалось — ему давно пора бы прекратить испытывать столько, этому сердцу, а оно опять за своё. Прямо как тогда, в разрушенной, отпылавшей, отгоревшей Этерне. Когда никого не осталось, кроме них, и сами-то они не уверены в том, что остались. Здесь нет Рубежа — есть только много-много трупов, и среди них должен быть один живой, должен! Глупость какая, не время для долгов, но этот человек не мог не уцелеть. Откуда-то Одинокий знал это лучше, чем количество павших от его руки. Он не ошибся. Узнать отчаянного воина удалось не по отсутствию проклятой маски, не по лицу, которое Одинокий хорошо запомнил — слишком много крови, слишком много ран и боли, невольно искажающей черты. Та же ниточка, что он почуял, что привела его сюда через ночной город, предельно равнодушный в своём сне. Без сознания? Пока не мёртв! Пока не… Одинокий положил меч, опустился рядом на одно колено. Плечо, живот и бок, многочисленные царапины по мелочи, что сталось со спиной — при одном лишь взгляде пробирала злость на тех, кто это сделал. И что теперь? Такие не живут. Не живут, а этот должен жить. Снова «должен»… А что должен он, ворвавшийся в смертный бой Страж Заката? Он спас и не спас, помог и не выручил. Как всегда, когда времени думать не было, он принялся за дело. Склонившись над израненным всадником, Одинокий вытянул руку. Нельзя так. Или можно? И кто же скажет ему об обратном? Первая рана начала стягиваться. Он не сотрёт их все, ни в коем случае нет, но жить, жить надо… Глаза закрыты, кажется, он не успел увидеть… Или успел? Признаться, на пороге комнаты Одинокий только смеялся и убивал, убивал и смеялся. Зрелище то ещё! Не страшно, бывает и пострашнее. Удар в спину и ловушка из предателей, например… Плечо совсем плохое, нужно поспешить. Сколько раз сюда ударили, пытаясь доконать? Не отвлекаясь, Одинокий склонил голову, осматривая место, и снова не смог удержаться от усмешки — на этот раз гордой, необоснованно, беспричинно гордой. Да он почти победил!.. Он победил бы, будь бой честным — и даже не обязательно равным. Тёплое чувство хлынуло в душу, как тогда, в ещё дневном городе, при их мимолётной первой встрече. Одинокий среагировал на движение раньше, чем понял, откуда оно идёт.  — Ты… — бредит или нет? Глаза открыты и, кажется, видят его. Одинокий позволил себе поддаться и утонуть в синеве. Пожалуй, в этот раз он снова оставит след: трудно не заметить яркую фигуру, которая вдобавок латает твои раны. Кто — ты? Тот, кто и сам о себе ничего не знает? Тот, кто отрешился от вмешательства и вмешался в отрешённое? Страж Заката не сводил глаз со спасённого им воина, они смотрели друг на друга; сколько видит тот, Одинокий не знал, но представлял, что случился очередной из череды бесконечных боёв… Иногда умирали и Стражи, иногда приходилось подбирать слова… Утешения ему всегда давались отвратительно. Чаще всего он скорбел молча, если не удавалось помочь. Сейчас — удастся, именно поэтому надо ответить.  — Я, — сказал Одинокий. Пусть каждый услышит своё. Шевелиться раненый не мог, но взгляд его лихорадочно стремился пробиться через мутную, наверняка алую пелену, хотя бы понять — что происходит и нужно ли драться дальше, вставать, бежать, искать оружие… Не нужно, друг, лежи. Ты уже всё сделал. — Живи, — зачем-то добавил он, прежде чем погрузить в целебный сон. Не перестараться, такие трюки опасны. Не отбирать все шрамы, шрамы важны, они не только и не столько доказательство боя — они доказательство жизни. Утром здесь будет паршиво, но, кажется, немного лучше, чем вчера? Одинокий поднялся на ноги, не без удивившего его самого сожаления повернулся спиной и ушёл. Вот и всё. Что случилось — то случилось. Его здесь никогда не было, и всё-таки… и всё-таки он был. В городе, который некогда звался Кабитэла, а ныне — Оллария, занимался рассвет.