дом

прокуренная коммуналка андрея просторная и сырая. здесь можно упасть пластом и не задеть стены, а это уже многого стоит. ботинки слишком тяжело стучат для дома, но без них тут будет слишком грязно и непривычно. это дом, дом, в котором андрей вырос. но он совсем не чувствует себя уютно в нем. все меняется с приездом артема. дом приобретает что-то светлое и теплое. чаще включается свет, особенно в спальне и в ванной. на душе совсем немного, но отпускает, и этому нельзя не радоваться, хоть андрей знает, что все это — напускное. все это на время. ему говорили: лучше сразу не подвергать себя такой судьбе, если потом будешь ненавидеть себя за грязь, которую откопаешь. но он упрямо идет в полицию и во всех его действиях можно с привкусом металла найти невероятную упрямость. артем смеется, и в такие моменты андрей забывает о том, как сильно ненавидит свой дом. они сидят в одежде и раненые чем-то в детстве в ванной коммуналки. старая советская лампа на двух проводах висит над маленькой комнатой. дверь открыта. очень тускло и тесно, но с тем невероятно неправильно. артем скатывается по желтой эмали в воду. он видит что-то и вместе с этим — ничего. чувствует на своей джинсовке чужие руки. — я тебе утоплюсь. здесь — море пластырей и столько же непрощенных обид. артем ненавидит жёлтый и ириски, а у андрея практически все лампы на квартире в желтых плафонах. кроме ванной, конечно. судьба подбрасывает его в этот пыльный город и никто ему не дорог здесь, никто не держит его здесь и не посылает на все четыре стороны, а так бы хотелось. он ищет драки и цепляется за шиворот андрея, оставляет ему пару синяков и ссадин, а затем сам идет в аптеку и покупает мазь с бинтом. андрей позволяет себе улыбнуться и, наверное, никогда больше не вспомнит об этом. артем курит в спальной и уходит в гостиницу. ему давно предложили остановиться здесь, в этом грязном помещении, где советский хрусталь и невероятное количество призраков из прошлого, но он отказывается. андрей говорит, редко, но говорит: о сестре, о друге, о наболевшем и о том, что летом никогда не закрывает окно в спальне. артем — молчит о себе и говорит о напускном, эфемерном. не о том, о чем нужно говорить, и оба это понимают. когда приходится (раз на миллион за три месяца), они ночуют в разных комнатах. артем курит в впервые за несколько недель прохладную ночь. его шелковые рубашки пропахли сигаретами, впрочем, как и футболки андрея. оба не спят. они постоянно оба, но никогда не вместе и всегда молчат. на работе завал, а артем шутит и постоянно курит. у андрея, хоть он и не верит тому, что не может увидеть (такая у него доля), щемит в груди. когда он находит среди материалов дела, что отдает ему артем, пока курит, рисунки какой-то девушки, щемит. щемит, когда артем спрашивает про сестру. про савченко вообще никто ничего не слышал и не видел, андрей когда-то и пытался узнать, но все оказалось тщетным. следователь из москвы — все, что известно каждому из отдела, от этого сжимаются кулаки и что-то горит внутри: они работают вместе уже несколько месяцев, а артем для андрея не больше, чем следователь из москвы. ну да, еще он любит рисовать. зато артем знает об андрее все. хозяин готовит кофе савченко в своей спальной и дает в руки. — ты завтра мне понадобишься. пальцы сами тянутся к чужой руке и он ненавидит себя за это. к концу лета начинает холодать и все больше становится гроз. у андрея день рождение 31 августа, а артем уезжает на следующей неделе в другое место без возврата. — ты что делаешь. его пинали и издевались над ним, бросали стеклянные зеленые бутылки и громко смеялись. андрей терпел, он знал, что с людьми и другие страшные вещи случаются в двенадцать лет. он просто терпел и вспоминал свою сестру, которая позволяла ему расчесывать свои длинные шелковые волосы. его глаза плавились от боли, но он не закрывал их. его рука тянется к чужим волосам. серые, они невероятно сочетались с каменными стенами полупустого помещения. волосы для рук, которые несколько минут находились на кружке с горячим кофе, невероятно мягкие и настоящее наслаждение. — андрей. но это не звучит предупреждающе. несколько раз он рисковал жизнью ради него. что им двигало в те моменты, то он ненавидел признавать. сигареты саввы становились сладче своих, каждый его приход в свой дом был желаннее, каждое слово становилось дороже золота. андрей однажды бросил что-то со злости, а савва пропустил мимо ушей. он не спрашивает чего-то лишнего и всегда готов исполнить любой приказ. слово "напарник" щелкает на языке, как апельсиновую карамельку, но все не так, как кажется. их застает дождь. артем рисует на старых газетах семидесятых, рассматривает иконы и пушит волосы, уговаривая андрея поспать. от ночи остается лишь уголь в печи, окурки от сигарет и колючий плед на плечах. саввы нет и это невозмутимо правильно, но. и от этого но андрею все больнее. ночи все холоднее, а лица бледнее. они никогда не ждут от себя больше, чем приветствий и даже можно без прощаний. потому что — все равно завтра встретятся, потому что — все равно не навсегда. все имеет изменчивость и так и должно быть. они спят в разных комнатах, потому что есть место. если бы его не было, артем бы ушел. андрей ненавидит его, но скоро это проходит, и он лишь недолюбливает, как в детстве недолюбливал дождливую погоду. дождь напоминает ему о савве. почему? ему самому неизвестно, но так можно. можно, пока ты не касаешься, а он никогда не осмелится. дом, после приезда артема, становится именем собственным. он становится теплее, а оттого сердце саднит больше. они пьют кофе по утрам, а савва ночует здесь с каждым разом все чаще и чаще. артем припечатывает андрея к стене в коридоре и целует. жадно, желанно. и все кажется нескладным и неправильным. молчание. молчание, что повисло над чаем с молоком, над ванной, наполненной рыжей водой, над разбросанной постелью, над пёстрым ковром и разбитой на нем старой советской фарфоровой тарелкой. все ясно без слов, но без слов так же неуютно, как спать в машине целую ночь. андрей ждет и молчит. молчит и дожидается. молчит и курит. — что? дом все так же ненавистен, но он становится терпимее. — просто поцелуй меня.