***
Шарвин чётко знала, что леди Арибет де Тильмаранд проникала во всех ядом. Ядом были пропитаны её благородные слова, зажигавшие веру в душах людей. Яд сочился из слов благодарности, вылетавших из её алых губ, её духи, запаха нежной карамели были лишь маской, тенью, чтобы скрыть ядовитый запах, что источала она. Как змея она грациозно извивалась в своих движениях и походке, завораживая людей, чтобы те восхищались ею, любили её, умирали за неё с её именем на устах, вожделели её. Яд струился из её глаз, что так нежно закрывались густыми ресницами, когда та моргала или хлопала глазами, когда слышала радостную весть или же прибывала в недоумении, или когда гнев горел в ней. Яд зависимости проник в каждого, кто хоть раз слышала или видели леди Тильмаранд. Яд зависимости от неё, зависимости от её слов благодарности и одобрения, зависимости от её улыбки и взгляда, от того, что только её лик мог согреть замёрзшие сердца. Ядовитая зависимость от желания прикоснуться к её нагому телу. - Леди Арибет столь прекрасна! – - Я восхищаюсь ею! – - Великий груз лёг на её хрупкие плечи в столь тёмные времена – говорил каждый встречный, стоило упомянуть полуэльфийку. Это нисколько не раздражало Шарвин. Нисколько…***
Нисколько не раздражало до тех пор, пока она не увидела ИХ вдвоём. Новый Герой Невервинтера, Генри Картер, внимательно слушал жалобы паладина Тира, всячески подбривал её и после каждого задания уделял время, чтобы услышать продолжение её истории, чтобы сказать её, что она может положиться на него во всём! Какой же лютый гнев пробудился в ней тогда, когда это рыжеволосая полуэльфискай шлюха подарила ему своё кольцо! Только и всего. Жалкое колечко за выслушивание всех тех жалоб и проблем, за тот скулёж и нытьё про то, как же несправедливо обошлись с Фентиком. Кольцо за то, что Генри всегда возвращался израненный и побитый, но с очередным блестяще выполненным заданием. Он возвращался не в штаб, как таковой, а к ней, к Арибет де Тильмаранд! Он, Герой, по которому сохли все девки Невервинтера и Порт-Ласа, стремился к этой ядовитой змее! Чего же мужчины стремились понять в ней? Чего желали достигнуть? Шарвин бы с превеликой радость бы познала. Позволила бы вину сыграть свою роль, а позже был спела балладу о страсти, и когда очередной вечер перетёк бы в нечто большее, она бы познала горячими поцелуями всё тело Арибет. От шей и ореола сосков, до нежного живота и прекрасных длинных ножек. Гладила бы грудь, покуда она не потяжелеет, до крови бы кусала губы, чтобы её дыхание стало хриплым и прерывистым. Ей бы хотелось всем показать истинную сущность этой невоспитанной шлюхи и варварки, которая ещё зовёт себя паладином Тира! Она бы сорвала маски, показав лицемерку и суку, которая желает всех использовать в своих целях. А после… после она бы языком скользнула к самому сокровенному, лаская Арибет так, как никто не ласкал её до этого. Она бы стояла перед ней на коленях, заставила бы её вцепиться в её каштановые волосы, чтобы она не отрывалась от того места, где истома полыхает драконьим огнём в её бердах. Шарвин бы точно заставила бы её стонать и кричать, умолять её не останавливаться и довести до изнеможения с истошными, блаженными стонами.***
Но всё это разгоралось со скоростью лесного пожара, когда Генри от Арибет, переходил к верной боевой подруге Шарвин. Он был так же учтив с ней, благороден, добр и заботлив, помогая барду лечит всяческие раны и царапины. Что с ней происходило в тот момент? Почему когда он говорил с ней, почему, когда он касался её, гнев и ревность пропадали, оставляя лишь жар в бёдрах, сладкую истому и сердце в пятках? Почему этот проклятый идиот смотрел на Арибет, столь недоступную для него. Ведь столько для него было дозволено. А что, дозволенное ни как не привлекает? И деревенские простушки, и аристократки говорили о нём с придыханием, и даже Лину Ла’нелар, столько неуклюжая, но милая, казалось, положила глаз на клерика Генри Картера. Да что там говорить! Даже Шарвин была готова войти в список дозволенного для Героя Невервинтера. Шпион Нашера, Аарин, прохвост и прозорливец, лыбиться своими белыми зубки на черномазом личике, не забыв сказать: - Арибет убита горем, и ты сделал всё что мог, друг. Она не для тебя, она это сама решила – Генри лишь стиснул зубы и желваки на его лице стали играть, когда шпион продолжил: - Глянь вокруг! Стоит тебе пожелать и намекнуть, как любая девка задерёт юбку для тебя. – и он указывает на Шарвин и та не против, как и девчонки, что падают вино. Она не против, руками и ногами за, обнажая прекрасные ножки и выгибая спину так, чтобы Генри пялился только на её грудь. Ведь наряд у неё что надо. Тонкий настолько, что всё её достоинства видны прекрасно, шёлковый и так хорошо прилегающий к крепкому и молодому телу, что все мужчины забывают, что у них есть мозг, в голове, а не только в штанах. Но Шарвин ему не нужна. Ему нужна эта Арибет. Но такие как она, они любят смазливых, покладистых и прилизанных, добрых и наивных дураков, живущих с рождения с серебряной вилкой в руке, и блюдечком с голубой каёмочкой, как почивший Фентик Мосс. А Шарвин хочет быть с ним. С бойцом и воином. С человеком, который знает что такое страсть и горе. Что такое смерть, и каково это, находится на её грани. Аарин прав, этот мужик умён. Арибет не для него, как и Генри не для неё!***
Полуэльфийка сидит в тюрьме после всего, что учудила, готовая к смерти, и Генри стоит перед её камерой с лицом гнева и скорби. Она встаёт и дотрагивается до его лица. Он прижимает её ладонь в своей щеке, с вновь отросшей и колючей щетиной, в последний раз, и возвращает в тонкую руку не паладина, но черного стража, её кольцо. Та испуганно на него смотрит, и он просит у неё прощения за всю боль, уходя прочь. Шарвин слушает его и её хочется спросить, попросит ли он прощения у неё, за всё ту боль? Они встречаются в его роскошных покоях, выделенных для него Лордом Нашером. Генри смотрит на свою верную подругу, с которой они прошли эту дорогу от тюрьмы Полуострова и до сейчас. Она надменно смотрит на него, ожидая, когда же он станет просить прощения. Подстриженный ещё давно по-солдатски, он со временем оброс, и его чёрные кудрявые волосы кажутся углём. Дунь и разгораться, а вот серые глаза похожи на лёд. Истинный и холодный лёд, будоражащий её душу. Он подходит к ней и притягивает к себе. Шарвин жаждет его ударить, огреть пощечиной, но он касается её вновь, и она понимает, что пропала окончательно. Её ноги подкашиваются, становиться ватными и полные и алые губки сами тянуться к нему. И он наконец-то отвечает! Она ликует в его руках, повиснув на крепкой шее, чуть подняв правую ногу, чтобы обвить его. С горячим и долгожданным поцелуем он проникает в её лёгкие ядом. Её тело только этого и ждёт и как только он стягивает с себя проклятый камзол, то видит, как Шарвин, абсолютно нагая, ждёт его на шёлковых перинах. Генри склоняется над ней и целует тело барда медленно и робко и Шарвин понимает, что прославенный Герой Невервинтера в первый раз делить ложе. От этой мысли она становиться мокрой. Её хочется стонать, но она до боли закусывает палец, чтобы не сорваться на крик. Он исследует её тело, медленно и нежно покрывая каждый участок аккуратными поцелуями, и Шарвин плюёт на всё, потому что не может сдержать сладостного стона из своей груди. Он виновато на неё смотрит и пытается изобразить столь и виноватую улыбку, когда она стоит на коленях. Шарвин глотает и насмешливо на него смотрит, с солью на губах. Его солью. Он пытается её что-то сказать, но она утягивает его на шелковые перина за собой, заставляя их тела соприкоснуться вновь. Он – её личный яд, проникающей в неё с поцелуем, с соприкосновением. Его яд заполнял её лоно вместе с семенем, когда она притягивала его к себе, чтобы жар их тел стал единым. Она гладил её тело и сжимал груди, когда Шарвин устраивались сверху, сжимая его полыхающими бёдрами. Всё быстрее и быстрее, она не замечала, что уже кричит от боли, но боли желанной и блаженной, запрокидывая голову назад, когда его яд вновь уходил в её лоно. Всё быстрее и быстрее она желала, когда он обхватывал своими сильными руками её упругие груди, подрыгивающей навстречу движения. Шарвин как кошка извивается и позволяет Генри править этим балом. И её приятно чувствовать его в себе. Она ликует только от осознания мысли, что он принадлежит не шлюхе Арибет, а ей! Она принадлежит ему, и от этой мысли Шарвин возбуждается ещё больше. Если уж быть сукой, то только его сукой, так она решила, рукой дотрагиваясь до горячего и мокрого лона. Когда же все закончилось, они ещё долго искали удобную позу, чтобы уснуть. В конце концов, она легла так, чтобы слушать его сердце. Свои непослушные волосы каштанового цвета она заправляет за ухо, и улёгшись на его могучую грудь, закинув на него правую ногу, обвив его как змея. Шарвин чувствует, как его семя стекает по её бедру и о того улыбается столь радостно и полно. Её милое личико сейчас выражает столько полную радость и триумф над всем останым миром, что только позавидовать и остается Он – её яд. Как когда-то Арибет была ядом для всех, так он стал её личным ядом. Ведь яд, это тоже своего рода лекарство. Лекарство от проклятый тоски, от бессмысленных поиска смысла, в конце концов, лекарство связанное с физиологическими потребностями, что поделать всем грешны, плоть слаба! Но его яд столь сладок, что Шарвин понимает, что стала зависимой от него. Да и пусть, думает она, когда он говорит ей: - Я люблю тебя... - Её бы следовало что-то сказать, наверное. Но она лишь целует его, долго и страстно, чтобы надолго запомнить вкус его губ и его запах. - Я знаю - шепчет девушка ему на ухо, когда Генри почти уснул. Ведь, она то давно его полюбила.