В шкатулке

Не так, совсем не так Гипнос представлял себе встречу с братом после разлуки. Ему грезилось, как, спустя парочку сотен лет, Танатос (благодаря глупости какого-нибудь смертного, естественно) все же возвращался в мир живых — подавленный, согбенный под тяжестью лет в заточении. И он, Гипнос, встречал его — во главе своего царства, на пике своей власти, улыбаясь и снисходительно прощая брату его давнишнюю вспыльчивость. Поэтому, когда поражение (и от кого принятое — от какого-то старикашки, чудом пережившего предыдущую Священную Войну!) закончилось заточением все в той же треклятой шкатулке, Гипнос даже не сразу нашелся, что сказать. Танатос встретил его в кресле, болезненно похожем на те, которые стояли в дворце Владыки Аида, улыбаясь самой елейной из всех возможных улыбок. — Чаю, брат? Или, может быть, сыграем? Внутренний мир шкатулки оказался слишком тесным. Естественно, божественная сущность и связанное с ней влияние на окружающее пространство позволяли более-менее обустроить свой быт, но всего нескольких залов на двоих было явно маловато. Воссоздать каких-либо живых существ в пространстве шкатулки не удалось, поэтому Гипнос молча печалился об оставшихся в Элизиуме нимфах: сейчас даже вино поднести было некому. Премерзкая улыбочка, поначалу часто гостившая на лице Танатоса, исчезла довольно быстро, и общение перешло в привычный режим редких холодных подколок. Братья пили вино, вкушали фрукты (которые, к сожалению, теряли половину своей прелести из-за невозможности быть поданными изящными женскими руками), играли в шахматы и разговаривали, а время текло так лениво, что казалось попросту бесконечным. Беда пришла, откуда не ждали: то ли печать на шкатулке каким-то образом усилилась, то ли божественная сущность в замкнутом изолированном пространстве вела себя странно, но в какой-то момент окружающая помещения стена из непроницаемой тьмы отожрала полторы комнаты. И все бы ничего, если б не тот факт, что в одной из этих комнат находилась одна из двух кроватей. Отдельной проблемой было то, что это оказалась кровать Танатоса. Когда Танатос появился на пороге оставшейся спальни, Гипнос как раз возлежал на подушках и с легкой досадой размышлял, что в этой тесной шкатулке нет даже какой-нибудь Пандоры, которую можно было бы мучить и запугивать — не для какой-либо конкретной цели, а просто ради поддержания правильного настроя у подчиненных и удовлетворительного самоощущения у себя любимого. Слишком сильно погрузившись в грезы, Гипнос не сразу заметил присутствие брата и обратил на него внимание лишь тогда, когда тот навис непосредственно над кроватью. — Будь так любезен, освободи кровать, брат, — и внешний вид, и тон Танатоса были преисполнены поистине царского достоинства. Гипнос несколько раз моргнул, вырываясь из сладких мечтаний и тщетно силясь осознать только что услышанное, затем все-таки понял и даже привстал от удивления. — Но это моя кровать, брат. — Да, — взгляд Танатоса оставался непреклонным. — Но моя исчезла. — Искренне соболезную тебе, брат, — Гипнос впился в него не менее холодным взглядом, — но ничем помочь не могу. Это моя кровать, и на ней буду спать я. — Но я появился здесь первым — а значит, у меня больше прав в этом месте. Если бы ты сюда не попал, я бы вообще не был бы вынужден сейчас решать проблемы с кроватью! — Да ты появился здесь первым исключительно по вине собственной вспыльчивости! Нашел чем гордиться! — Ты тоже был запечатан, хотя так бахвалился своей хладнокровностью! И кем? Даже не двумя Святыми, а одним старикашкой в Серебряной Материи! — Да тебя точно такой же старикашка запинал, еще и по роже тебе съездили, в отличие от меня! — А сейчас, похоже, ты хочешь, чтобы съездили тебе!.. И так тесный мир шкатулки медленно, но неуклонно сужался, а божественные силы вели себя все страннее и страннее, отказываясь повиноваться хозяевам. Потому в этот раз летали столь излюбленные Гипносом шахматы. Разбив доски три, наверное (а фигур совсем уж не счесть сколько), он устало сполз прямо на пол, бессильно оперевшись спиной на стену. Возле противоположной стороны пытался перевести дух Танатос. — А ведь знаешь, брат, — наконец подал голос он, и Гипнос поднял голову, встречаясь с ним взглядом, — уже, наверное, сотни две лет прошло, не меньше. Скоро новая Священная Война. — И? — Гипнос раздраженно окинул взглядом осколки мрамора, усыпавшего пол комнаты. Все-таки, эти жуткие теснота и бездеятельность тлетворно на него влияли: если раньше он задумывался о мировом господстве и подсиживании собственного божественного шефа, то сейчас ему хотелось расколотить шахматную доску о голову брата, пролившего (специально, иного и быть не может!) ему на колени горячий чай. — Нас ведь… распечатают? Не может же быть такого, чтобы мы не поучаствовали в Священной Войне… Если бы Гипнос был человеком, он бы сказал, что его прошиб холодный пот — но Гипнос был богом, и не абы каким, поэтому ничего подобного с ним просто не могло случиться. Скорее всего, он уловил какие-то энергетические эманации извне шкатулки (вполне возможно, сигнализировавшие именно о начале Священной Войны). Да, все было именно так. — Не глупи, брат. Естественно, никакой Священной Войны без нас и быть не может. Где-то далеко, по ту сторону границы пространства-времени, темноволосая девочка в это мгновение решила не срывать с таинственной шкатулки старый потрепанный амулет.