Не говори, что всё кончено

      Услышав за дверью тяжёлые шаги, стук тела и вскрик, Америка едва успел спрятаться за шкаф. Его не должны были увидеть. В голове билась всего одна мысль: кого ранило? Или убило? Он гадал, перебирал имена — и боялся угадать.       Одно дело — просто знать со слов Италии, что в каждой временной петле кто-то умирал. В каждой, без исключений. И вроде бы всё это не по-настоящему, понарошку, как рестарт в игре, раз Италия перематывал время, и все снова были живы.       Но для тех из них, кто проживал эту петлю прямо сейчас, всё происходило в реальности. И Америка, даже понимая умом, что кто-то умрёт наверняка, непременно, гарантированно, всё равно нелепо надеялся, что на этот раз обойдётся.       Кого-то поспешно занесли в библиотеку, почти уронили на пол. Знакомый голос — Англия! — скороговоркой выпалил заклинание, видимо, запирающее дверь. Америка едва осмелился выдохнуть с облегчением, что хотя бы Англия был цел — но, как оказалось, рано.       — Англия? Ты здесь? Ты… не уйдёшь? — слабый голос Канады, и внутри у Америки всё оборвалось.       Нет. Нет, только не он.       — Конечно, хороший мой, я никуда не уйду, я буду с тобой, обещаю, — последние слова Англия почти прошептал, как если бы ему сдавило горло.       — Хорошо, — пробормотал Канада и медленно, болезненно вздохнул. — Сколько мне… осталось?       На несколько мгновений воцарилась тишина, заполненная только хрипловатым дыханием Канады.       — Обширная кровопотеря. Минут десять, самое большее, — наконец невыразительно ответил Англия.       Снова тишина. Америка, закусивший кулак, чтобы не издать ни звука и не броситься к ним, пытался представить, как они сейчас выглядят. Память с лёгкостью извлекла образ Англии на коленях, потрёпанного и усталого, с мокрым лицом и оцепенелым, мучительным выражением глаз — воспоминание из того самого дня, когда он не сумел спустить курок. А вот представить брата, умирающего на холодном полу в луже крови, не получалось. Никак.       — Ты гордишься мной? — неожиданно спросил Канада. Еле слышно, так что Америке пришлось вжаться щекой в стенку шкафа, изо всех сил напрягая слух.       — Очень горжусь, — глухо согласился Англия, — ты такой умница, Канада, ты даже не представляешь.       — Я всегда хотел, чтобы ты мной гордился. Мечтал это услышать.       Похоже, для него было очень важно договорить, раз он продолжал, несмотря на боль, часто делая паузы. Англия молчал, не мешая ему.       — Знаешь, я очень люблю тебя, — едва сказав это, Канада зашёлся в приступе мучительного кашля, и Америка услышал шорох униформы: видимо, Англия поднялся, пытаясь устроить его удобнее. — И Америку тоже люблю, — упрямо закончил он, отдышавшись. — Передай ему.       — Обязательно, малыш, — тихо ответил Англия. У Америки задрожали ноги, и он, как в тумане, сполз на пол. В ушах стучало, перед глазами всё плыло. Он не сразу осознал, что Англия говорит дальше, необыкновенно мягким для него голосом. — Хочешь, чтобы я передал что-нибудь Франции?       — Нет. Было бы жестоко… заставлять тебя говорить о любви ему.       Англия издал странный звук, нечто среднее между смешком и всхлипом.       — Ты всегда так добр, — он ненадолго умолк. — Но не волнуйся за меня, я могу передать всё, что нужно.       — Он знает, — ответил Канада. — С ним… всё это… проще. Говорить.       — В кои-то веки он оказался прав, — пробормотал Англия. — Я не привык говорить о… любви… и вас научил тому же. Всегда думал, это слишком… по-французски, что ли. — Он сделал глубокий вдох и твёрдо произнёс: — Я люблю тебя, малыш. И горжусь тобой. Всегда гордился.       — Спасибо, — в его голосе Америке послышалась улыбка.       — Канада?       — Здесь, — слабо откликнулся он. — Можешь… спеть мне? Как… в детстве.       — Конечно, — и Англия негромко, нежно затянул старинную колыбельную. Мотив звучал хрупко и тонко, как стекло, вот-вот готовое разбиться, а в слова Америка не вслушивался. Почему-то ему вспомнилось, как иногда от боли мурлычут кошки.       Он представил, будто они с братом, ещё дети, лежат под толстым стёганым одеялом, прижавшись друг к другу, и слушают сказки Англии про королей и волшебников его далёкой страны. В комнате темно, только огонь лампады на прикроватном столике роняет тёплые блики на дорогое, милое лицо Англии, а Канада щекотно дышит в шею, и кажется, что этот вечер будет длиться ещё целую вечность — или хотя бы до конца истории.        — Канада? — остановившись, снова спросил Англия, и воспоминание Америки, его непрочная защита от настоящего, тут же бессильно растаяло.       Ответа не было, и Америка, чуть не захлебнувшись от боли, отчаянно обхватил себя руками и уткнулся лбом в колени.       — Спи спокойно, солдат, — прошептал Англия. — Встретимся на той стороне, мой хороший.