***
Почему мне так нравится ломать вещи? С самого детства я задавался этим вопросом. Если задуматься, то можно легко найти ответ. Их лица. Когда их драгоценная вещица подвергается опасности, они сразу открывают рты, опускают брови, пучат глаза, под ресницами появляется тонкая полоска слез, губы начинают трястись в оцепенении и злости. Незначительные вещи заставляют их рыдать. Плюшевые мишки, подаренные карандаши, рисунки, разноцветные пазлы. Дети убегают от меня, потирая влажные веки. Они не могут рассказать взрослым, так как гадкие сопли не только текут по щекам, но и затекают в горло, сбивая речь. Чайный сервиз, праздничная одежда, красивая фурнитура. Взрослые хотят что-то сказать, поднять руку, их зрачки сужаются. Они кричат, но это бросает меня в смех. Моя радостная улыбка будто одёргивает их от страшного сна, они молчат. Разве это не чудесно? Они вкладывают в предметы свою душу. Поэтому эти вещи они хотят хранить и оберегать. Но почему тогда это сокровище жизни они держат на расстоянии вытянутой руки? Я не могу устоять такому соблазну, пальцы сами тянутся разбить, сломать, разрушить. С осколками, ошмётками, с каждой трещиной их душа пропадает. Они сами виноваты, наивность и глупость убьёт их сердце, заберёт их душу. Люди считают меня странным, надоедливым и громким. Я знаю, что глубоко внутри они желают сломить, изувечить, изнурить меня, ведь обида за поломанную драгоценность выжигает разум. Но они страшатся меня. Они понимают, что однажды я приду и испорчу их сокровенную жемчужину, которая заставляет их дышать спокойнее. Я искромсаю купленные картины любимых художников, самые удачные фотографии в рамках. Испорчу интересные книги, журналы, новую скатерть. Раздолблю глиняные скульптуры и бюсты. С каждым новым разом это странное чувство страха и наслаждения окутывает голову туманом. Но я не против. Мне всё равно, что со мной никто не водится. Мне не нужны друзья, которые превозносят какие-то вещи. Тем более, мне не нужно их соглашение, чтобы сломать что-то. — Томми? Ты тут? — слышится высокий голос. Молчу. Этот идиот ходит за мной по пятам уже несколько дней. В школе обычно я сижу один, до дома иду один, все к этому привыкли. Конечно, когда я встаю из-за парты, все прячут предметы в рюкзаки и затихают, смотря на меня ненавистными глазами. Кстати, это не мешает мне что-либо испортить в любом случае. Люди не замечают, сколько различных дорогих им вещей вокруг них. Но почему-то этот парнишка из соседнего дома вьётся возле меня. Вроде он даже учится в параллельном классе. Не помню имя, слишком неважно. — Том? Томми? Как бесит его голос. — Да, я тут, — лениво отзываюсь. — Я так и думал, что они заперли тебя тут, — через дверь слышится дребезг металла. Он открывает замок ржавым ключом. — Почему они это делают? Почему ты интересуешься? Эти ушлёпки просто возомнили о себе много, эго взлетело до небес. Но, опять же, мне плевать, что они там думают. Завтра они пожалеют о своём решении, достаточно будет бросить раскрытый пенал в окно, исцарапать сиденье стула, спилить его ножку, можно ещё пролить чернила на тетради… Что-то я в облаках витаю. Разберусь попозже. — Не знаю, — пожимаю плечами. — Ты в порядке хотя бы? Они тебя не бьют? — он дотягивается до меня, пытаясь поднять. Смеюсь. Они ничего не могут мне сделать. В отличие от меня. — Мне всё равно. Иди домой уже, — плюхаюсь обратно в мусор комнаты хлама. Я бы сломал тут пару вещей, но они уже сломаны своими бывшими владельцами, как иронично. — Хей, не говори так. Я хочу тебе помочь, — он хватает моё плечо и тянет на себя. Но он слишком слаб для этого. Помочь мне? Лучше помоги себе. Хотя… В последнее время мне правда нечего портить. Родители чуть ли не заткнули все вещи по углам, видимо, даже они меня боятся. Может быть, я смогу получить доступ к его ценностям, чтобы уничтожить их. Это и научит его важному уроку: не связываться со мной. — Ну тогда, — опираюсь на его тонкую руку, — держи крепче.Я сломаю тебя.
***
— Приветик! Этот улыбчивый парнишка припёрся ко мне сразу после урока. Я хотел уже в блаженном одиночестве отведать бутербродиков на ланче, а тут пришёл он. Даже вставать из-за стола не хочется теперь. — Ага, — будто не замечаю его и смотрю в окно. Светло. Противно. Как обычно. — Хочешь вместе пойти в столовую? — он сжимает книги. У него ранец на плече висит, чего не сложил-то? Паиньку-заиньку играешь тут? На мне это не прокатит. — Неа, — отрезаю. — Ох, ну пожалуйста… — вдруг он вздрагивает. — Или ты не взял с собой еду? Я могу с тобой поделиться! Боже упаси. Лучше бы я съел мышь из канализации, чем чей-то ланч. Прежде, чем я успел что-то сказать, он уже достал из кармана огромную плитку шоколада. — Знаю, что шоколад не полезен, но зато он повышает серотонин! — под мой вопросительный и небрежный взгляд парнишка продолжает. — Серотонин, ну… Он помогает тебе чувствовать себя лучше… На самом деле я не особо слушал эту тему на биологии, — он всё ещё протягивал плитку в красной обёртке. — Так ты будешь? Беру из рук шоколад и демонстративно ломаю его пополам. Хруст заставляет меня ломать ещё больше. Но этот парень не двинул бровью. — Как ты узнал, что он с орехами? Мне сложно жевать их иногда, — он буквально выхватил у меня из рук поломанный шоколад и начал радостно осматривать его. — Пойдём? Ты ненормальный? Ты только что… Чёрт тебя подери. Портишь мне всё веселье. Лениво поднимаюсь и иду за ним. Пока что один-один, но ты не расслабляйся. Я всё ещё могу разрушить тебя, разбить твои желания и надежды вдребезги. Улыбаюсь. Да, именно это и придаёт мне аппетит сегодня.***
— Смотри! Он достаёт что-то. Потрёпанная книжка с бежевыми страницами. Он открывает её. Там множество странных рисунков. Я не могу уйти или прослушать, к сожалению, он сидит прямо передо мной. Чёртовы длинные перемены. Мне не нужно это время – главное, чтоб уроки поскорее закончились, и я пошёл бы по своим делам. — Что это? — шмыгаю носом. — Ну… — он начал быстрее перелистывать страницы. — Я сделал один набросок. Хотел поделиться. Парнишка повернул книгу ко мне лицом. Линии грубые. Карандаш, видимо, плохой. Но это не моё дело. Я смотрю на него, он на меня в ответ. В его лохматых тёмных волосах, в глупой улыбке и карих глазах виднеется радость. Отвратительно. Я беру страницу и отрываю её. Пару секунд ещё гляжу на нарисованного персонажа. Не очень. Комкаю и метко выбрасываю клочок в мусорку позади меня. Невинным взглядом продолжаю глядеть в его бесконечно глупые глаза. Но, кажется, он даже не шелохнулся. — Мне тоже не понравилось, — он закрыл книгу и убрал её в ранец. — Но я обязательно перерисую и поделюсь с тобой! Ты свободен после школы? Как скучно с ним. — Чел, я… — запинаюсь. — Я даже не знаю твоего имени. — Ох, я Тоби. — Туббо? — Нет, Тоби, — он неуверенно оглянулся. — У меня со слухом видимо плохо, — пожимаю плечами. — Сорян, Туббо. — Так ты свободен? —настойчиво продолжал он. — Думаю нет. Ему не получить доступ к моей душе. Я не поведусь на чёртову доброту. Снова. — Хорошо, — он до сих пор улыбался. — На самом деле у меня уроки уже кончились, просто я думал тебя подождать… Но всё в порядке. До завтра! Под странные взгляды одноклассников Туббо вышел из класса. — Бывай, — шепчу вслед. Почему он не изображает ни единой эмоции? Я слишком плохо стараюсь? Почему он терпит? Уверен, что его терпение уже на пределе. По крайней мере, должно быть. Откидываюсь на спинку стула. Чудик, видимо, это его второе имя.***
Иду мимо большого расписания. Какие-то бумажки висят рядом. Но мне всё равно, я прихожу мимо. Пока в толпе не виднеется Туббо. Он сразу узнаёт меня и подбегает ближе. Чем я так сильно выделяюсь? Я что, единственный блондин? Да нет вроде. И глаза обычные, голубые. И вроде в простую одёжку одет. Будто у него нюх на меня. — Томми! Ты видел? Ты видел? — Туббо почти прыгал от радости. — Нет, что такое? — закатываю глаза. — Наши классы совместили на уроки английского и литературы! Разве не здорово? — он сжимал лямки зелёного ранца. Только не это. Теперь я не смогу нормально поспать, он будет донимать меня ежесекундно. Хотя, может, будет у кого скатать. Но прошу заметить, моя ближайшая соседка уже даёт мне списывать, она так испугалась, когда я погнул её любимую заколку. Забавно было. Она пыталась отсесть от меня, но не с кем поменяться партами. — Сейчас у меня алгебра, а у тебя вроде… Информатика? — он почесал затылок. — Я не очень помню твоё расписание. — А зачем тебе оно? — поднимаю вверх бровь. Конечно спасибо, что напомнил мне про урок, в этой школе я только информатикой и математикой увлекаюсь. Но по итогам, с чего ему сдалось это? Ни черта не понимаю. — Просто, — он улыбался. «Просто» ничего не бывает. Зачем он ко мне вяжется? Руки тянутся, чтобы сломать что-то. Видимо, на информатике буду делать оригами из тетрадок одноклассников. — В любом случае, последними у нас английский и литература. Когда освободимся, может погуляем? — он теребит нижние края белой рубашки. — Не думаю. — Ладно, тогда до встречи! — Туббо уходит к лестнице. Почему он так спокоен? Этот парнишка не слышал, что обо мне говорят старшеклассники, учителя? Глупо с его стороны лезть ко мне, зная это. А даже если никто ему не поведал о моей истинной сущности, то почему он так упёрто пытается выйти на контакт? Бесит. Бесит, бесит, бесит. Смотрю на главные настенные часы. Грязная стрелка почти показывала время начала занятий. Хмуро чешу нос и захожу в класс. Учителя ещё нет. Хватаю чью-то тетрадь с записями. Почерк такой ровный. Вырываю страницу и начинаю работу. Наизусть я знаю только как делать маленький тюльпанчик. Жаль, что обычно выходит неидеально, так что часто выбрасываю такие поделки. Все равно лишь такая польза от глупых одноклассников и их вещей. Эх, надо немного расслабиться. Мне ещё с этим чудиком два урока мучаться.***
Время прошло слишком быстро, я не готов. — Томми! — подходя к кабинету, сразу вижу Туббо, который вьётся около аудитории. — Я рад, что ты не решил прогулять. Я не прогуливаю с прошлого года. Да и вообще, с чего ты взял, что я так когда-либо делал? Ты что-то не договариваешь. Это точно. — Кстати! — он вздрогнул, стянул лямку с плеча и полез в ранец. Порывшись в нём, он достал что-то. — Хотел ещё утром тебе отдать, но забыл. Это?.. Похоже на странный карандаш. Царапаю его ногтями. Хорошо гнётся. Как-то даже странно. Текстура грубая. Это вообще дерево? — Зачем? — поднимаю обратно глаза на него. — Просто я слышал о твоей «деструктивной деятельности», так сказать. Думаю, что тебе бывает сложно писать чем-то в таком случае. Меня пробирает на смех. — Ты думаешь… Что я ломаю всё без разбору? — меня трясёт. — Я не хочу тебе что-то объяснять, но поверь на слово, свои вещи без надобности не рушу. — Ну вот я о том же, вдруг эта надобность будет, и тебе тогда нечем писать останется? — продолжал настаивать он. Он издевается? — Тогда скажу проще, — выдыхаю, ощупывая пальцами чёртов карандаш. — Я ломаю только чужие вещи. Не могу ответить, делаю ли я это по причине или без неё. Но на это побуждают меня мои принципы. — Это так круто! — его лицо засветилось ярче солнца. — Чего? — в непонятках опешил я. — Ты человек принципов и чести! — Ты… Ты вообще слушал? — огорчённо хмыкаю. Видимо, зря потратил на него лишние пару секунд своей жизни. Он всё равно ничего не поймёт. Внял себе какой-то образ бедного мальчика-хулиганчика и придерживается только его. А я далеко не такой. — Конечно слушал! — он слегка обиженно складывает руки на груди. — А ещё я прекрасно услышал, что впервые ты сказал мне более двух предложений! А? Я чего-то точно не догоняю. Замечать такие мелочи… Что с ним? От чувства, которое появилось в моём животе, мне стало неприятно. Будто бы меня насильно накормили радостью, и теперь тянет блевать. — Без разницы, — отвожу взгляд. — Идём в класс. — Пошли, — более радостно, чем обычно, сказал Туббо. Я нервно сжимал подарок. Ладно, заберу его… Что ж ещё мне делать.***
Туббо садится рядом со мной, доставая из ранца огромные учебники. Другие ребята тоже заходят в класс, одаривая нас двусмысленными взглядами. Меня это так бесит. Они ничего не понимают, им не понять. Я с ним только для того, чтобы сломать. Он не моя слабость! Я всё ещё сильный и независимый. Дыхание аж учащается. От злости закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться. — Что-то случилось? — тут же замечает смену моего настроения парень. — Я могу чем-то помо- Его прерывает стук о стол. Туббо оборачивается и видит мою соседку по парте. Честно, не помню её имя, да и плевать. — Это моё место, — прошептала она. — Я думал, ты сидел один, — грустно взглянул на меня Туббо. — Ладно, я освобожу… — Нет-нет, ты не понял! — быстро оживилась она, замахав руками. — Я готова поменяться! Где ты обычно сидишь? — Гм, первая парта второго ряда. — Так близко… — вздыхает она и улыбается. — Спасибо! — Да не за что, — до того, как он успел закончить, девушка уже убежала вперёд. Вот что значит, предпоследняя парта первого ряда с Томми на пару. — Такая странная. — Знаю, — достаю книги из своей сумки. Всего лишь тетрадки. Туббо видит это и двигает учебники на край своей парты, чтобы я мог взять, если что. Дурак.***
Урок английского прошёл без особых обстоятельств. Пара одноклассников оглядывалась на нас, но мне всё равно, думаю, что Тоби тоже. Всю перемену он рассказывал мне что-то о диабетиках и сахаре, пока я ел своё любимое печенье. Мда, он знает, как испортить аппетит. Тем не менее, меня охватывает странное чувство. Подозрение и недоверие. Я не должен подпускать его слишком близко. Иначе я забуду свою изначальную цель: разрушить его жизнь! Может, тогда ещё и стану пай-мальчиком, круглым отличником и подлизой учителям? Ну уж нет. Звонок на урок. Все садятся на места. Учитель мешкается, задаёт прочитать первые страницы какого-то произведения из учебника. Хорошо, что он хотя бы есть у Туббо. Учитель спешно убегает из класса, предупреждая быть тихими. Никто не начал кричать, но громкий шепот прошёлся по уголкам кабинета. — Ты можешь мне почитать? — Туббо ложится на парту и томливо пялится на меня. — Зачем? Ты сам не можешь? — с презрением гляжу на него в ответ. — Ну, вообще-то да, — он усмехается. — У меня дислексия. Конечно, я могу прочитать, но это займёт у меня очень много сил и времени, вряд ли я даже что-то пойму. Так что, если тебе несложно, — под мой задумчивый взгляд он улыбнулся, — почитай мне, пожалуйста. То есть, ты читать не можешь? Так вот, почему на английском ты так долго переписывал упражнения. Конечно, я не твоя мамочка, чтобы читать любимые сказки, но, видимо, придётся сделать исключение. Тебе повезло, что сегодня я добрый. Можешь сказать спасибо всем тем, из чьих тетрадей я сделал десятки тюльпанов. — Ладно, — вздыхаю, понимая, что ещё пожалею о своем решении. У меня не очень хорошо с интонацией, но почему-то я старался читать лучше, чем могу. Немного неуютно осознавать то, что я, кажется, краснею. Туббо слушает, закрыв глаза. Как кот развалился и ждёт, пока ему животик погладят да сметаной угостят. Брр. Произведение небольшое, что-то вроде короткого рассказа о красоте природы. Ах, если бы он не просил меня читать, я бы сейчас дремал. Ну, в принципе, и не надо… Я же железный, ложусь в девять вечера, конечно. Дочитав последние строчки, закрываю книгу и кладу обратно на парту Тоби. Он открывает глаза. — Спасибо, — он поднялся и придвинул свою парту ко мне. — На самом деле, я думал, что ты откажешься. Но всё равно спасибо, правда. Не напоминай. Мне многого стоило это согласие. В следующий раз обязательно откажусь. — Так мы можем погулять после школы? — вновь спросил Туббо. — Не начинай, — сразу вырывается изо рта. — Я сказал уже, что занят. — Но чем ты обычно занят? Ты никуда не торопишься после уроков, бывает даже донимаешь своих одноклассников, задерживаешься, — непонимающе смотрит он на меня, опустив брови. — На черта ты следил за мной? — убегаю от вопроса. — Я не следил, просто наблюдал. — Ты чёртов сталкер… — Ну, чисто теоретически нет. Я не фотографировал тебя, не записывал на камеру или диктофон. Даже если бы и делал, то все это проходило в общественном месте, в школе, а не на твоей частной территории, так что законом это не запрещено, — он смеётся. Я ошеломлён. Прежде, чем я успел что-то сказать, зашёл учитель. — Так, Тоби, — строго начал он, — я слышал тебя ещё из коридора. Расскажи мне, о чём ты прочитал. Туббо кратко пробежался по основному содержанию. Я смотрел, как он отвечает. Звучит уверенно, но иногда он трогал пальцами края парты, будто бы волнуясь. Но он всё правильно сказал. Видимо, правда слушал меня. Неожиданно. Точнее ожиданно, но… Так необычно. Для меня, по крайней мере. — Хорошо, — учитель звучал удовлетворённым. — Начни читать. Туббо напрягся. Он медленно перелистывал страницы, ожидая, что учитель возьмёт слова обратно, но тот невозмутимо смотрел на него. Парень глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться на чтении. Да, он читает коряво. Он сам это знает, пытается лучше, сразу заметно. Гадко. Раздаются смешки по классу. Учитель просит его прекратить, Туббо потупил взгляд. Этот безответственный педагог не знал о его болезни? Великовозрастный дебил, даже не извинился. Кто-то с задней парты начинает смеяться громче. Бесит, невыносимо бесит. Парень сзади меня с мерзким лицом. Я слышу, как он шепчет что-то. Даже слышу, как он думает всякие обзывательства о Тоби. Глаза сщурены, ухмылка до ушей, брови ехидно вздёрнуты. У меня начинают трястись руки. Туббо усердно молчит, не замечая ничего. Не могу сдержать себя. И не должен. Как хорошо, что сегодня я взял с собой замазку в баночке. Быстро открываю крышку и откидываюсь на стул, чтобы дотянуться до человека сзади. Он ещё не понимает ничего. Он не видит во мне угрозы. Я улыбаюсь, переворачивая банку верх дном. Тягучая жидкость выливается на открытую книгу, окрашивая всё в белесый тон. Выражение его рожи изменилось. Он схватил учебник и отодвинул подальше от меня. Страх украсил его щеки. Злость затаилась в уголках глаз. Я убираю банку обратно на стол. Все в классе затихли, начали смотреть на меня. Они хотят, чтобы я закончил это чем-то, объяснился. Но мне не хочется. Пока я не оборачиваюсь и мельком вижу Туббо. В нём читался такой же страх… Или же удивление? Благодарность? Что я только что сделал? — Чего не смеёшься? — оглядываюсь на пострадавшего с оскалом. — Попробуй теперь прочитать, может, поймёшь, как ему трудно. В ответ я получаю лишь колкий взгляд и недовольство. В принципе, как и ожидалось от грубого идиота вроде него. Все смотрят на меня, но чтобы сейчас не было лишних проблем, я держу каменное лицо. В итоге учитель завершающе кашлянул, и класс продолжил работу, иногда поглядывая то на меня, то на Тоби. Я же старался не смотреть на Туббо. Вдруг он ещё подумает, что я хотел его защитить. Наверное, я не хотел. Просто… Меня так выбесило это… Не знаю, почему я так поступил. Ладно, плевать… Звонок. Учитель проводит меня настороженным взглядом. Не обращаю внимания. Складываю все принадлежности в сумку. Вдруг я чувствую, как что-то коснулось моего плеча. — Спасибо, — прошептал Туббо. Я оторопел. С одной стороны, он просто держит меня за плечо, а с другой стороны он касается меня. Я отвык от чужого тепла. Даже когда меня отец теребит за волосы или мама целует в щёку на прощание, я вздрагиваю. Забыл уже это чувство. — Я чуть не засмеялся, когда увидел его лицо… Только у тебя не будет проблем с завучами? — он обеспокоенно посмотрел в мои глаза, будто бы разглядывая душу. — Нет, — качаю головой. — Всё в порядке. — То есть тебя не наругают в школе? — Туббо приблизился. — Да, — надеваю сумку. — И родители ничего не скажут? — словно не верил. — Да, — устало повторяю. — Тогда пойдём гулять? — Да, — понимаю, что сказал, и тут же исправляюсь. — Я имел в виду не- — Ура! — уже не слушал Туббо. Он взял меня под руку и вывел из класса. Ну что за дурачок. Сначала я сопротивлялся, а потом… Задумался. Ну пойдём мы вместе, что с того? Это не делает нас ни приятелями, ни товарищами, ни друзьями. Ничего не поменялось и не поменяется. Я сильный… И, конечно же, независимый!***
— Хочешь зайти ко мне? Мы просто прошлись от школы до дома. Чего-то он уже зазнаётся. Я даже терпел лишние двадцать минут, пока он купит булочки в магазине! Хотя бы и мне захватил. Опять же, ему повезло, что я люблю такие. — Нет. — Почему нет? — он печально сжал губы. — А почему да? — Потому что я хочу провести с тобой побольше времени, но на улице прохладно. Ну, это твоя вина, одеваешься в середине осени по меркам летнего сезона. — Всё равно нет. — Почему? Я сломаю. — Потому что для меня это большое искушение, — признаюсь. — Ох, ну… — он замялся, но мгновенно пришёл в форму. — Это нормально. Я, конечно, не знаю, что мне сказать, но не думай, что это противоестественно. Если это можно считать неким предложением, то я обязательно подумаю над ним, и, независимо от моего решения, это не помешает тебе приходить ко мне домой. Он… Он подумал, что я ему в любви признался? Туббо, ты издеваешься? — Ты! Ты полный идиот! — так хорошо, что я уже смотрю на него сверху вниз, спасибо природе за высокий рост. — Я люблю женщин! — А, вот значит как. — Что ты имеешь в виду? — недоумеваю дальше. — Нет, что ты имеешь в виду? Что за «соблазн»? Из-за нашего бурного разговора по дороге, где мы остановились, невозможно было пройти. Я оглянулся и оттащил Туббо немного в сторону, между нашими домами, как раз возле деревянного заборчика. — Ты всё ещё не понял? — спрашиваю его, в ответ он отрицательно мотает головой. — Меня чуть не выгнали из школы из-за того, что я все разрушаю. Меня ненавидят все: дети, взрослые, родители, одноклассники, учителя. И я привык к этому. Я привык быть ничтожеством, которое в итоге заставляет всех страдать. Я люблю уничтожать дорогие вещи тех людей, которые считают меня безопасным, которые не верят в таящееся зло внутри меня. Я никогда не буду несчастен, пока существуют наивные болваны. Именно поэтому и не хочется мне идти к тебе. Я сломаю всё, что ценно для тебя и твоей семьи. — Хм, — он почесал подбородок. — Но разве мы не друзья? Нет, определённо нет. Да и в конце концов… Даже если бы и были мы ими. Всё равно я бы не хотел сломать что-то, что дорого тебе. Не хотел бы причинить вред… Почему сейчас это так бессмысленно? Да, мне хочется разрушать, но в последнее время… Будто бы я угас. Странно и непривычно. Я не смог собраться с силами и ответить, так что Тоби продолжил: — Ну, знаешь, я не особо привязываюсь к вещам, так что ничего плохого не произойдет. — Скажи честно, ты не отстанешь, пока я не соглашусь? — Возможно, — игриво улыбнулся он. — Ладно, — закатываю глаза. — Пеняй на себя. — Хорошо, — он взял меня под руку и потащил к себе, слегка подпрыгивая.***
— Ма-ам, я дома! — закричал Тоби. — Со мной друг! Я ему не друг, но ладно. — Да, дорогой! Кушать будете? — звучал мелодичный голос откуда-то сверху. Туббо вопросительно посмотрел на меня, на что я пожал плечами. — Да, будем! Круто. Смогу поесть за чужой счёт. Родители, возможно, даже не заметят, что в холодильнике не уменьшилось оставленной еды. Снимаю поношенные кеды и сбрасываю сумку в коридоре. Просторно и красиво. Туббо тянет меня на кухню за рукав футболки. Следую за ним. Сожаление о моих решениях тут же лезут в голову.***
— В общем, мам, это Томми. Мы с ним в одном классе на английском и литературе. Он… — Туббо запнулся, словно забыв о чём говорил. — Он… Очень смешной. Мать парнишки заинтересованно поглядывала на меня, пережёвывая еду. Картофельное пюре правда вкусное, горошек тоже свежий и неплохой… С удовольствием принимаю трапезу. Пока Тоби не толкает меня локтём. В глазах читается, мол, пошути. Но я как бы и не хотел знакомиться?.. Значит и шутки придумывать не буду, я ж не шут какой-то. Но потом некая просьба в его лице заставляет меня говорить. — Шутка! — сразу предупреждаю я. — Идёт как-то медведь по лесу, видит, машина горит, сел в неё и сгорел. Туббо чуть не подавился от смеха, из-за чего я спешно похлопал его по спине. Мать же не оценила моего высокоинтеллектуального юмора. Но мне всё равно. Оставшийся разговор состоял из рассказов Туббо о сегодняшнем «прекрасном» дне, да и словах матери, какой он хороший сынок. Наскучило. Доев почти одновременно, мы с Тоби поставили грязные тарелки в посудомоечную машину. После чего он снова потянул меня куда-то за собой. Видимо, в свою комнату. Интересно, чем он планирует занимать моё ценное время?***
У него очень стильная комната. Обширная, ухоженная. Для парня-подростка очень даже ничего. В моей комнате, конечно, нет сильного беспорядка, но нельзя сказать, что он отсутствует. Туббо закрыл дверь за мной и плюхнулся на заправленную пышную постель. — Чем будем заниматься? О, мы можем поиграть в игры на моей плойке! — он щёлкнул пальцами. — А ещё мне недавно подарили один конструктор… Можем собрать кучу разных вещей! Мм, собирать? Я больше по другой части. Но звучит завораживающе. Лучше, чем плойка, которую я могу сломать, даже не специально. Соглашаюсь с последним предложением. Туббо вскакивает и идёт к большому шкафчику, откуда он достаёт гигантскую серую коробку. Как она вообще туда поместилась? — На самом деле, у меня много конструкторов, есть с магнитами, есть металлические с болтами… Банальное лего тоже есть. Иногда покупаю наборчики, делаю что-то, когда время есть… Надеюсь, ты не считаешь мои увлечения и коллекции слишком детскими, — он настороженно нахмурился. — Всё путём, — отвечаю, глядя на огромный конструктор. Ребёнок внутри меня завопил от счастья. Необычно. Впервые я хочу что-то сотворить. Разноцветные детали засветились в глазах. Протягиваю руки. Интересно, что собрать? Оглядываюсь в поисках вдохновения. Стены в тёплых тонах. Белые шторы закрывают окно. На столе многочисленные тетрадки. И вот я замечаю небольшую гирлянду. Она сделана в виде пчелок. Глупо. И мило. Где-то я ещё видел пчел. Точно. На зелёном портфеле висит маленький брелок с этим насекомым. — Тебе нравятся пчёлы? — неожиданно мягко для себя спрашиваю у Тоби. — Да! — он воодушевился. — Как ты узнал? — Ну… Гирлянда и брелок. — Логично, — задумался он, а затем добавил. — Я сам сделал эту гирлянду, кстати. Муторно было искать диоды и материал, а собирать в одно очень весело! — Круто вышло! Нет, реально круто! — возвращаюсь к деталям. Может сделать пчёлку?***
Жёлтый, чёрный. Белый или голубой? Коричневый. Я, конечно, не профессионал, но в два д фигурку смогу сделать. Пока увлечённо я перебирал детальки, Туббо бренькал на укулеле. Даже как-то не раздражало. Мелодия такая спокойная… Уютная. Парень редко поглядывал на меня, но я усердно скрывал то, что делаю. Почти закончил. Но… Голова как-то болит. Почему я тут? Почему делаю сейчас всё это? Что случилось? Почему я так странно себя чувствую? Будто бы в лёгкие залезли пушистые тараканы через горло. Гадко. Отвратительно. До слёз. Не хочу. Я не хочу всего этого. Всё это бесит меня. Грудь разрывается, руки хотят… Ломать, ломать, ломать. Мне так ненавистно то, что я сейчас ощущаю внутри. То, кем я являюсь. В глазах почти что слёзы, но я вижу. Он. Причина всех моих страданий и изменений. Почему он так хорошо ко мне относится? Он хочет меня обдурить? Хулиганы из школы, бывает, донимают меня, но чтобы подослать кого-то… Не может быть. Проиграл кому-то в спор? Захотел использовать? Что, почему, как?.. Я полностью опустошён. Уже смирился с тем, что сам виноват в своём одиночестве, нашёл счастье в разрушении, и тут… Ты. Почему ты такой упёртый? Ты определённо знаешь, точно понял, что я ужасный человек. Ты для меня ничего более игрушки, которую я собираюсь порвать в клочья. Почему ты не замечаешь этого, даже когда я говорю тебе об этом прямо? Что… Что не так? — Что не так? — раздаётся голос. Очухиваюсь от мыслей как от страшного сна. Тоби сидит напротив на коленях. Он смотрится обеспокоённо. Зачем? — Д-да, — из-за застоявшихся слёз я звучу очень неубедительно. Больно. Почему мне плохо? Никогда не желал сильнее сломать что-то, чем сейчас. — Я же вижу, что что-то случилось, — он подсаживается ближе. Нет, не надо. Хватит. Перестань. Я для тебя ничего не значу. Не давай мне бессмысленных ложных надежд. Прошу. — Ох боже! — рукой Тоби натыкается на законченную фигурку пчелы. — Это… Это ты сделал для меня? Я так рад! — от таких слов сердце невольно дёрнулось. — Знаешь, я думал сначала, что ты сломаешь весь мой дом после твоих слов. Но на самом деле тебе просто хотелось немного внимания, да? Надеюсь, тебе лучше сейчас. Правда же? — он опустил постройку вниз. Нет. Заткнись. Молчи. Я сломаю тебя. Я сломаю, сломаю, сломаю, сломаю все, что тебе дорого. Я обещаю. Клянусь. От переполнивших эмоций пальцы проскальзывают в недавно сделанную пчелу. Туббо очень плохо её держит. Его проблемы. Плохая реакция. Не моя вина. Разламываю напополам. Хруст деталей. — Томми?! Что!.. Что?! — он хватает осколки. Действительно, что? Я сам не знаю. Почему мне не стало лучше? Почему я хочу рыдать, кричать на весь мир? — Я… — неуклюже встаю. — Мне надо идти. — Нет! —Туббо набрасывается на меня. — Что только что произошло?! Томми! Томми? Эти горячие слёзы уже текут по щекам. Я почти не вижу реакции собеседника. Наверное, моё лицо сейчас смотрится отвратно. Но почему твои руки, которые держат меня крепко, такие тёплые? Почему я хочу остаться?***
Он уложил меня на кровать. Голова болела. Тоби сидит возле меня. Его волосы кажутся более спутанными, чем обычно. Как он вообще видит что-то через эту длинную чёлку? Его не стригут? — Ты… — он дотронулся до моей руки. — Ты в порядке? Я… Что-то не то сказал? — Неважно, — выдавливаю из себя. — Ещё как важно! Я не хочу ранить тебя! Я хочу понять, что случилось, чтобы потом так не делать! — выпалил он. — Зачем?.. — Что зачем? — Зачем ты такой?.. — закрываю лицо руками. Слишком стыдно показывать эти ручьи слёз. — Почему ты так хорошо относишься ко мне? Я ужасен. — Это совсем не так… — Не отрицай! — глухо огрызаюсь. — Мне это говорили миллионы раз! А когда не говорили, обязательно так думали в душе. Я создан разрушать, за что меня все ненавидят. Твоя наигранная и беспричинная симпатия ко мне меня раздражает, убивает. Когда ко мне так относились, меня предавали ножом в спину или в горло. Я- — Томми. Томми, послушай меня, — он нежно убрал мои пальцы с глаз. — Ты не плохой. Ты не плохой, слышишь? Для меня, по крайней мере. Я не знаю, почему так считаю. Да… Я видел, как ты портишь чужие вещи, мне рассказывали самые жуткие сплетни о тебе. Но они никогда не замечали за твоей улыбкой грустных глаз, — вздрагиваю. — Я уверен, что… Глубоко внутри… Ты добрый, заботливый… Ты так увлечённо строил… Ты хороший… Все нуждаются в любви, даже самые колючие кактусы вроде тебя! — он навалился и обнял меня. Тепло. Неуютно и комфортно одновременно. Боязливо протягиваю руки и укладываю их на его спину, более уверенно сжимая. Он так приятно и необычно пахнет… Такой маленький комочек радости. Невинный, пушистый, весёлый. И я. Полная противоположность. — Ах да! Насчёт твоей мании разрушения. Ты никогда не пробовал что-то чинить? Чинить? — Неа. — Но, по сути, это решение всех твоих проблем! — Тоби вскочил и огляделся, затем поднял с пола сломанную пчелу. — Смотри, ты можешь починить её. Если у тебя будут приступы гнева, ты захочешь что-то уничтожить, то просто знай, что это можно будет исправить. Любую ошибку можно загладить. Вот, попробуй, — он всучил мне в руки детали. Я аккуратно вновь сцепил между собой детальки. Вышло немного отлично от оригинала, но, тем не менее, пчела осталась той же. — Вышло! — он прикрыл глаза. — Вот и всё. Так что не переживай, если что-то сломаешь. Особенно, если у меня дома. Мы вместе всё починим, даже не сомневайся! — ласково кладет руку на моё колено. Ты даёшь мне слишком много надежд. Я не хочу этого, но такое счастье манит меня своими яркими лучами. Согласиться ли мне? Плыть ли дальше по течению? Придерживаться былому плану? — Спасибо, Тоби, — прошептал я. — Не за что. Он видит, что я всё ещё на грани срыва, так что крепко обнял меня. Он слишком маленький, чтобы полностью спрятать меня в своём теле. Я хочу остаться в таком положении навсегда. Не хочу думать, не хочу существовать. Жаль, что нельзя закончить всё именно сейчас.***
— Ты знал, что у меня скоро день рождения? Тоби сложил руки на парте и глядел на меня. У него такие тонкие запястья. Аккуратный нос, сточённый подбородок. Раньше я не замечал ничего такого в его внешности. Да и сейчас особо не замечаю, наверное. — Нет, — покачал головой, открывая сок. На перемене можно хотя бы. — Когда празднуешь? — Двадцать третьего декабря, прямо перед Рождеством, — он слегка улыбнулся. — Правда, из-за этого почти никто не бывает свободен. — Ну, думаю, что я не буду занят, — протыкаю коробку трубочкой и начинаю пить. — Хах… Спасибо, — на секунду он будто выпал из вселенной, но вдруг приободрился. — Кстати! Посмотри, что я нарисовал! Он достаёт из ранца ту самую книгу и показывает мне. Остатки вырванной мной страницы всё ещё там. Нос закололо. — Там дальше, — направил он. После многочисленных рисунков и зарисовок я наткнулся на девушку, внешность которой показалась мне знакомой. Да, именно её я вырвал тогда. Даже как-то неуютно смотреть в её глаза вновь. Но она похорошела. Линии удачные. Не хочется портить её мирное существование. Почему-то после того дня у него в гостях… Я чувствую, что не хочу ломать. Мне не нравится это чувство. — Красиво, — машинально перелистываю страницы дальше, вдруг натыкаясь на ещё один набросок. Кашель. Почти поперхнулся. — Это… я? — Не смотри! — Туббо почти выхватил книгу из моих ошеломлённых рук. — Это… Не то, о чём ты думаешь. В голове застряла эта картина. Он нарисовал меня. Глаза были непохожи. Форму лица, подбородок с маленькой складкой посередине, большой лоб, светлые брови, волнистые и объёмные волосы он передал очень отлично… Я выглядел определённо красивее там, чем на самом деле. Он видит меня таким? — Ты такой глупый, — не могу сдержать смеха. Тоби демонстративно закатывает глаза и цокает языком. Его щеки порозовели. — Теперь будешь мне это вечно припоминать, да? — Нет. Отдашь мне, когда дорисуешь? — вырвалось из меня. Я бы хотел сохранить это. Может бы даже распечатать миллион копий, а потом рвать их на мелкие кусочки. Потом я сделаю из них пазлы, запру тебя в комнате и заставлю собирать. Хе-хе… Ты будешь звать меня на помощь, но я не отпущу тебя. Картинка выйдет другой. Пускай даже немного. И когда ты снова соберёшь воедино мои детали, изначальный рисунок будет потерян. Но эта же новая причина, чтобы перемешать пазлы и начать заново! — Я подумаю, — учтиво ответил Тоби. — Не «подумаю», а «конечно»! — он смеётся и гладит меня по голове. Лёгкая дрожь. Я не такой. — Я отберу его у тебя в любом случае! — Ну, раз так, — он ухмыляется, — значит, у меня совсем нет выбора… Но зачем великому и важному тебе мои каракули? — Ну… — нельзя же сказать, что мне понравилось. — Просто хочу и всё. — Ммм, — ехидно выдал он. — Эй, вообще-то, я собираюсь уничтожить всё, что тебе дорого, а под эту категорию также входит твоё творчество! — не сдерживаюсь. — Ох, точно, — ворковал Тоби. — Совсем забыл об этом. Забыл? Да это вообще весь смысл нашей «дружбы»! Как ты мог это забыть?! Надо ясно дать тебе понять одно. — Я клянусь, что навеки разрушу тебя, помяни мои слова, — твёрдо проговорил я. — На что клянёшься? — безразличным тоном спросил он. — На всех пчёлок мира. — Пчёлок? — на эти искренне удивлённые глаза можно смотреть вечно. — Только не пчёлок! Наигранно смеюсь как злодей из мультиков. Туббо подхватывает мой смех. Глупо.***
Он снова пригласил меня домой. Такое теперь случалось почти постоянно. И моим, и его родителям было плевать, так что у Туббо появлялось лишь больше поводов звать меня в гости. Я почти полностью изучил его квартиру, освоился, сделал гнездо и отложил яйца. Ладно, мои яйца при мне, а гнездо делать лень было. И вот, мы сидели вместе в его комнатке, он тихо играл на пианино, а я наслаждался музыкой и отдыхал. Его маленькие ручки забавно прыгали вдоль клавиш. Надо бы ещё сделать уроки, но мне слишком не хочется. Глаза бесцельно бродили. Взгляд упал на коробку, лежащую на шкафу. Может, там ещё конструкторы? — Что это? — спрашиваю, указывая вверх. — М? А… Это? — убирая пальцы с клавиш, он отодвигается от пианино. — Старые вещи родителей отца. Хочешь посмотреть? — Ну, не знаю, — встряхиваю головой. — Можно, но я не настаиваю. — Хорошо, давай достанем, — он закрывает пианино и берёт стул. — Роста не хватает? — усмехаюсь ему вслед. — Давай лучше я. Туббо послушно отошёл в сторонку, пока я вытянул руки вперёд. Скоро пальцы нащупали острые края и ухватили предмет. Достав заветную коробку, усаживаюсь на кровать Туббо рядом с ним. Открываю крышку. — Сколько всего! — глаза разбегаются. Фотографии с путешествий, чьи-то подписи, видимо, автографы, сувениры, кепки, флажки разных стран. Как очаровательно и противно. Ядрёное чувство сковывает плечи. Зачем я попросил этого? Я же разорву всё это… Испорчу, разрушу, разломаю, исковеркаю, искромсаю… И останусь один. Вновь. — Смотри! — вдруг сказал Туббо. Он крутил непонятную шкатулку. — Что это? — Судя по всему, это музыкальная шкатулка, — беру её в руки, говоря очевидное. — Не помню, чтобы у дедушки с бабушкой такая была, — он почесал подбородок. — Но ладно, — он улыбался, — Хочешь что-то ещё тут посмотреть? — Нет… Пожалуй, уберу обратно, — взгляд не сходил с загадочной вещицы. Из какого материала она сделана? Такая приятная наощупь гравировка в форме листьев. Она никак не открывается… Странно, вроде края отлично видны. Повозился с ней ещё пару секунд и решил забрать. Но я определённо стеснялся попросить разрешения у Туббо. Да и вообще! С чего я должен чего-то просить? Я могу поставить ему ультиматум: либо забираю себе, либо ломаю. Но всё-таки так нельзя. Тихонько убираю коробку наверх, пытаясь незаметно спрятать шкатулку в кармане кофты, чего было мало, чтобы спрятать её там. Туббо сразу же сел за пианино, так что я смог даже переложить вещицу в свою школьную сумку. Не заметил. Довольно улыбаюсь. Дома посмотрю, что с ней не так.***
Два ночи. Делаю уроки. Точнее, должен делать. Родители спят, а мне мешают две вещи: любопытство и шкатулка. Поскольку телефон и компьютер мне не доверяют, пришлось искать решение загадки в книгах. Да, их у меня осталось тоже очень и очень мало. Можно подумать, что я не из богатой семьи, а просто подросток, который случайно оформил ипотеку и два кредита, из-за чего и лишился мебели в комнате. Мне слишком не доверяют. Хотя, с чего они должны? Я портил мамину косметику, ломал ключи от машин, рвал шторы, скатерти… Интересно, почему меня ещё в детдом не сдали? Так, надо сосредоточиться. Форма слишком странная, кажется, будто чего-то не хватает. Повертев в руках предмет ещё немного, я понимаю, что сзади еле заметно что-то торчит. Рычаг? Кнопка? Нажимаю. Ничего. Не беси меня, глупая коробка. Снова нажимаю. Опять ничего. Со злости я хотел разорвать шкатулку на две части, но обнаружил, что… Она крутится? Боже, я на это убил два часа. Сначала допроситься наконец в библиотеку, потом заверить, что я всё верну, затем искать нужные статьи и материалы. Меня буквально вышвырнули оттуда, мол, закрываемся уже. Любопытство меня погубит, это уж точно. Реально крутится. Видимо, надо как-то довертеть, чтобы… Всё пришло на своё место. Но я просто не могу сейчас думать. Я хочу спать, завтра нудные уроки, алгебра, физика… Английский. Значит, будет Туббо. Почему-то мне стало немного лучше. Надо точно идти на попятную, а то свихнусь с ума.***
— Доброе утро! Все уроки я фактически спал на парте. Наверное, из-за этого кто-то и сидел со мной рядом, ведь я был «безопасен» и «деактивирован». Но только к последним как раз и проснулся. — День уже скорее, — зеваю. — Ну, кому как. Два часа для меня ещё утро, — он снимает ранец и начинает выкладывать вещи. — Тоби! — вдруг послышался незнакомый голос. К парте подошла красивая девушка. Я не обращал на неё особого внимания то ли от того, что стеснялся, то ли из-за того, что подошла она вообще не ко мне. Мельком, разве что, посмотрел на неё. Опрятная. — Ты можешь дать мне конспекты, пожа- Она прервалась, увидев меня. Я чувствовал её полный отвращения и испуга взгляд. Мерзко. — Всё хорошо? — шёпотом пробормотала она. — Да, а что? —невинно спросил Туббо. — Просто… Он с тобой… Сидит вот. — Ну да, и что? — он поднял брови, а затем протянул тетрадку. — Держи конспект, только верни до урока. — Угу… Она быстро убежала. Сердце стучало так быстро. Глаза дёргались. Почему я всё-таки всем противен? Я давно смирился, но если Туббо меня принял… То почему они нет? Где-то тут ошибка, не быть иначе. Я ужасен, это точно. Но вот тогда дилемма: либо вся моя жизнь странная симуляция, где меня все ненавидят, либо Туббо просто дурак. Склоняюсь ко второму. Хотя… Я подумаю ещё над этим. — Томми? — вижу чужую ладонь перед лицом. Улыбаюсь ему в ответ, он тоже показывает мне такую ясную и нежную улыбку в ответ. Ты слишком хороший, ты слишком безупречный, ты слишком не такой… Ненавижу это всё.***
«Золотые листья сверкают и шуршат между собой под волнами ветра. Деревянные качели скрипят. Тёмный песок. Площадка. Детские радостные крики. Но эти отличаются от радостных. — Почему вы не хотите со мной играть? — Ты мелкий больно, — рассмеялся мальчик. — И слишком тупой. Медленный и слабый. Не говоря о том, что портишь нам всё. Между ребят пробежался смех. Мне это не нравится, закрываю глаза и ухожу. Останавливаюсь около большого дерева, недалеко от горок. Сажусь, смотрю вверх. Трава мягкая. Ветки чёткие. Ствол такой толстый, шершавый. Мне одиноко. Будто бы в груди ничего нет. Я не нравлюсь им. Не знаю, почему никто не хочет со мной дружить. — Эй, ты тут один? Поднимаю глаза. Мальчик, старше меня, светлые волосы, веснушки по щекам. Он хочет начать меня дразнить? Игнорирую его, но он садится рядом и донимает дальше. Немногословно отвечаю, чтобы лишнего не подумал. Он ещё раз повторил вопрос, почему я один. — Никто не хочет играть со мной, — вздыхаю. — Тогда давай поиграем вместе! Я улыбаюсь в неведении. Он тянет меня за руку, и я иду. Эта радость переполняет меня. Всё тело. Так хорошо. В руках, в ногах это тёплое чувство. Оно меня охватило. Сжимает. Сжимает шею. Больно. Больно больно больно больно больно. Не хочу этого. Все темнеет. Это ужасно. Нет, нет, нет. Почему я такой наивный?» — Томми? Вздрагиваю. Класс английского. Лежу на парте. Рядом Туббо. Его голос, его взгляд, его лицо. Это сон. Выдыхаю. — Ты что-то шептал во сне, — объяснился он. — Да? Просто… Мне снился кошмар. — Но сейчас всё нормально? — Да, думаю да. — Круто, у нас сейчас контрольная, так что нам нужна твоя помощь. Смело предполагать, что я могу чем-то помочь. Наверное я бы послал его, но спросонья просто кивнул и принялся работать. Не хочу думать. Не хочу думать о прошлом.***
Но я не могу не думать. Я вспоминаю, как называл того мальчика своим лучшим и единственным другом. Мы строили замки из песка, качались на качелях, играли в прятки… Пускай над нами смеялись, но он не покидал меня. Я отдавал ему все новые игрушки, которые мне давали родители, мы часто ставили сложные сценки. Он оставлял некоторые фигурки себе, но мне было плевать. Главное, что он со мной… Правда? Неуверенным шагом плетусь сдавать на стол наши с Тоби работы. До конца занятий осталось около пяти минут. Возвращаюсь на своё место и пялюсь в стол. Почему я не заметил в том мальчике подставы? Если бы он увидел, кем я стал, он бы точно рассмеялся, развёл руками и ушёл. Он сделал бы так в любой ситуации, какой бы сложной она не была. Он ненавидел меня. Почему же тогда мне было с ним хорошо? Почему я думаю именно сейчас об этом? Да, я немало раз крутил эти события в голове, но… Со временем это забылось. Всё из-за того… Звонок. Тоби резко встаёт и тыкает меня в плечо. — Пойдём! — он смеётся и собирает вещи. Всё из-за него.***
— Тебе не кажется, что ты легко одет? — от дыхания появляется почти прозрачный пар. — Не будь как моя мать, Туббо. — На тебе даже нет шапки и шарфа! Ты простынешь! Не окружай меня беспокойством, заботой. Это лишь проблемы, тревога, боль, бесконечный зуд в груди, в глазах, в животе. — Мне и так тепло, — шмыгаю носом. — Вот! Уже насморк! — он начал говорить серьёзно, но вдруг засмеялся. — У тебя такой красный нос! — У самого такой же! — да и щёки ещё румяные, розовые. Холод придумали продавцы пуховиков, как говорится, мне хорошо в моей старой куртке и свитере. — Кстати, хотел спросить, — его шаг замедлился, я внимательно смотрел в его карие глаза. — Может быть, сегодня посидим у тебя? Нет. Боже, зачем ты говоришь? «Словно лепестки хризантем свисали его пряди. Он наклонился и спросил: — Хочешь, поиграем сегодня у тебя? Я согласился. Я не знал, что будет именно так. Не заметил за его милой улыбкой ухмылку дьявола». — Зачем? — трясущимся голосом шепчу ему, потупив взгляд. Я же заплачу на морозе. — У меня все дома сегодня, а хочется тишины и покоя. Тем более, я никогда не был у тебя в гостях, — он не подозревал. Казалось, будто мои щеки покраснели. От холода? Должен отказать ему. Вдруг всё будет так же? Дрожь схватила меня за сердце, теребя чувствительные места. Но я кивнул. Что за глупый ребенок? Осознанно иду на грабли, которые рассекли лоб. Мне хотелось верить. Мне хотелось и хочется верить Туббо. Почему-то…***
— Это поразительно! — он взмахнул руками. Он прошёлся по коридору. Он всматривался в цвет стен, улыбался. Я неловко кивнул ему. Тоби осторожно прошёл мимо дверей, прежде чем он успел спросить, я ответил: — Родителей нет дома, так что не бойся. — Они на работе? — Можно и так сказать. «— Твоих родителей же нет? — он осторожно трогает входную дверь. — Неа, — держусь за ручку. — Нам никто не помешает». Больно. Но Туббо другой, да? Я же… Могу ему верить? — Ты… Голоден? — оттягиваю край футболки. — Если хочешь… Можешь подождать меня наверху, в моей комнате, я налью чаю. — Хорошая идея, — он дарит мне такую милую улыбку. — Там единственная дверь, сразу налево после лестницы, — даю указания. — Буду ждать тебя там. — Но не трогай ничего. — Только глазами, — заверил он и побежал по ступенькам вверх. Такой лёгкий. Будто бабочка, которая может осчастливить любого взмахом крыльев. Удивительно. Отгоняю эти мысли и иду на кухню. Насколько помню, ему нравится чёрный чай. Медленно завариваю. Почему я начал вспоминать о том мальчишке? Нет, если так подумать, то я почти забыл-то его. Хотя, кому я вру. Глубоко внутри всё ещё жалею, что не смог спасти свои сокровенные вещи: виниловые пластинки. После того случая я и стал таким… Неправильным, жалким. Перестал привязываться ко всему, начал разрушать. Думать о том, что история повторяется, так неприятно. Вздыхаю и несу две чашки наверх. Ногой открываю дверь. Вроде бы не потерял равновесия, но… Он рядом с граммофоном. Смотрит на него. Шатаюсь. « — А это что? — Проигрыватель пластинок, родители купили, — улыбаюсь, пока он изучает предмет. — У меня ещё пластинки есть. Хочешь послушать? — Да!» Треск. Хруст. Уши наполняются шумом, я не могу ничего видеть, кроме этих тонких пальцев, которые ломают пластинки. Этот злорадствующий оскал, украшающий его черты лица… Полные ненависти ко мне, полные радости поломки, глаза устремились в мои. И я плакал тогда. И до сих пор бы рыдал на коленях. Он хочет разрушить то, что дорого мне. Всегда хотел. Для этого Туббо просился ко мне? Он тоже… Тоже такой. Втёрся в доверие, позволял играть собой, чтобы потом… Воткнуть нож в сердце. Изувечить последнюю связанную с детством вещь — граммофон. А я ему верил… Повёлся на его чёртову ложь! Если так подумать… То они правда чем-то похожи. Я вижу перед лицом те самые веснушки. Нет. Нет уж, не сегодня. Я изменился. Я могу постоять для себя. Я должен, обязан атаковать первым. — Отойди, — рявкнул на Тоби. Он вздрогнул. — Живо отойди от него! — Томми? Что… случилось? — делает вид, будто не знает. — Не смей трогать его… Я знаю, что ты собираешься… — Но я- — Замолчи! — в припадке пытаюсь поставить чашки на стол, что у меня не получается. Туббо выхватывает их из рук и сам ставит их в безопасное место. Но это меня не переубедит. — Что… Что такое? — в его голосе слышался тремор. — Ты пришёл, чтобы сломать мой граммофон. Не отрицай, я знаю всё. Ты сломал мои пластинки, ты смеялся надо мной, из-за тебя всё так и случилось. Зачем ты вернулся? Ты хочешь снова сделать мне больно? — выпалил я. — Томми, я… Я никогда не делал этого и не захотел бы! Понимаешь… Я твой друг, я бы никогда не сде- «— Почему ты плачешь? Осколки. Одни осколки. — Т-ты… — Что я? — он поднимает брови. — Я твой лучший друг, единственный друг, который играл с тобой. Мне было всё равно, что ты ломаешь мои фигурки, занимаешь много времени и глупо шутишь. Я терпел тебя всё это время. И после всего, что между нами произошло, ты готов предать меня ради каких-то пластинок? Их можно купить, ты не вкладываешь душу в них, тебе нечего особо-то и терять. Понимаешь? Слёзы капают на мои кулаки. Я киваю». — Ты не мой друг, — прорычал ему. — Ты никогда не был моим другом, идиот! Ты прилипчивый и назойливый мудак, который надоедал мне каждой секундой своего существования! Ты ничего не умеешь в своей жизни и хочешь самоутвердиться за мой счёт! Но я знаю, на что ты способен! Я ненавижу тебя, ненавижу твои цели, ненавижу твоë мерзкое лицо! Уходи! С глаз моих долой! Я не могу позволить тебе уничтожить последнюю часть меня! Я замолчал, пытаясь проглотить ком в горле. Вдруг мне показалось, что я слишком резок, чересчур груб. Губы затряслись. Пути назад нет. Всё равно… Они преследуют одни и те же цели. Туббо напрягся и опустил взгляд. Он медленно обошёл меня, и только когда наши плечи пересеклись, он начал: — Наверное, ты прав. Мы никогда не были друзьями. Я просто не заметил, насколько сильно был тебе отвратителен. Насколько сильно был навязчив. Так что я уйду. Прощай, — каждое слово будто бы срывалось с языка и падало вниз тяжёлыми каплями. Я вздрогнул. На его глазах тонкая пленка слёз. Он не казался именно грустным или явно злым, скорее… Расстроенным и задетым глубоко в душу. Почему моë сердце разрывается от такого зрелища? Почему мне хочется извиняться? Я не должен… Это всё его ловкая манипуляция. Правда же?.. — Я- — Хватит, — тут же перебил меня он твердым тоном. — Ты сказал достаточно. Почему это за секунду меня переубедило? Почему я понял это, когда в ушах звенели его шаги по лестнице? Почему я не крикнул ему ничего в ответ? Почему?.. Что со мной не так?***
— Клементина, что мне делать? Плюшевая моль серьёзно смотрела в ответ. Я не поддавался. — Не хочу перед ним извиняться… Я же не знал, что так выйдет… — переворачиваюсь в кровати на левый бок. — Ну не смотри так на меня! Потолок слишком скучный. Почему он ушёл? Я действительно что-то сделал не так? Аккуратно встаю, голова болит и кружится. Трогаю поставленные чашки. Уже холодные. Отпиваю чай. Студит горло. Теперь всё кончено, да? Он больше не подойдёт ко мне, не пошутит, не подбодрит, не позовёт к себе, не скажет ничего. Я снова один? Но я не хочу так… Правда не хочу. Вот бы появился повод… Заговорить с ним. Какая-нибудь мелочь… И я смогу ему объяснить, что просто… Перепутал? Нет… Скорее погорячился. Не знаю… Стоп! Меня осенило. Шкатулка! Бросился к ней. Покрутил в руках. Если я найду способ починить её… Тогда смогу отнести, сказать, мол, починил. Обязательно извинюсь, поклянусь, что исправлюсь. Да… Клементина мирно пялилась на мои скитания. Хоть бы помогла. А то я тут один верчусь как юла. Но что с неё, игрушечной, взять? Падаю на кровать и обнимаю её. Туббо был теплее… Надо как можно скорее открыть шкатулку и отдать ему. Я должен…***
Неделя. Чёртова неделя игнора. Я не могу. Он пересел куда-то, начал больше общаться с одноклассниками, даже когда я поздоровался с ним первым, он не обратил внимания. Значит, он действительно обиделся. Со мной никто не сидит. Почему раньше меня это не волновало? Почему сейчас как никогда раньше я чувствую, как в душе взъелось одиночество? Не хочу так… Теперь я сижу один в столовой, одноклассники, как и раньше, боятся со мной контактировать, видимо, на лице у меня написано, что я зол. Однако они заметно рады, что я не ломаю их вещи, а когда и ломаю, то быстро останавливаюсь. Что-то ударяет мне в голову, словно молния. В голове слова Туббо, что я могу всё починить, исправить. Но всё уже сломано. Я не могу похвастаться перед ним оценками, он не усмехнётся и не скажет, что только благодаря его помощи я не слетел. Больше никто из нас не решится на прогулку, мы не зайдём в какой-нибудь магазинчик за булочками с соком. Ничего нет и не будет. Ни слов, ни общения. Целых семь дней уже бьюсь над шкатулкой. Может, она и не сломана, а я просто дурак? Да и вообще… Что эта фигня стоит Туббо? Что для него вообще важно? Что он любит? Что ненавидит? Какой у него любимый исполнитель, цвет? Я так много не знаю о нём… Стыдно даже. С другой стороны… Я же как-то существовал раньше. Без общения. Без любви. Это не стоит моих сил и энергозатрат. Он сам виноват. Да… От меня ничего не зависит в этой ситуации, я сделал всё, что мог. Я защитил себя, когда надо было. Да, в детстве я так сделать не мог, зато, применив опыт, я смог отстоять мои ценности! К чертям эту шкатулку, даже если я исправлю поломку, всё равно Туббо будет по барабану. Я ему больше никто… Я и не был ему кем-то! Зачем он изначально ко мне пришел? Да… Определенно он сам виноват, что повёлся со мной. — Том? Это ты? — кричит мама с кухни по моему приходу. — Да, — говорю в ответ. — Садись за стол, обед готов! — зовёт она. Захожу на кухню, кидая сумку в угол, и смотрю на горячую еду. Пар исходит от недавно приготовленного мяса. Коричневая корочка слегка загнулась. Приятный запах наполняет лёгкие и желудок. Наверное, будет вкусно. Мы с мамой уселись и начали кушать. — С тобой всё хорошо? В последнее время поступало всё меньше жалоб на твоё поведение, — обронила она, поднеся вилку ко рту. Да, в последнее время сам не свой. Хочу чинить, а не разрушать. Днями напролёт сижу над этой дурацкой шкатулкой и тихо плачу в подушку. Иногда гляжу в окна соседнего дома, в надежде увидеть Туббо. Бывает, слушаю оставшиеся пластинки… Недавно ещё начал складывать оригами! Вот, до чего дошел. Я что-то создаю из бумаги, а не кромсаю её на мелкие кусочки. — Не знаю… Наверное, — стараюсь не смотреть ей в глаза. — Нет настроения таким заниматься. — Ну вот и славно, — вздохнула мама. — Это был просто сложный период. И он прошёл, — будто успокаивала она себя. — В смысле? — С детства ты… Любил портить игрушки чужих детей, с тобой никто не хотел дружить, помню, как ты жаловался папе и просил у него подарить друзей, — она хихикнула. — Мы думали, что это просто плохая привычка. С какого-то момента, наверное, когда ты пошёл в младшие классы, жалоб стало всё больше и больше. Мы пытались с тобой говорить, помнишь? Жаль, ты не слушал. Но, в любом случае, — она положила свою руку на мою, — Мы не виним тебя. Я всегда был таким. Напряжение ударило камнем, застыло как воск в моих жилах. Я не понимаю. Вы не вините меня, но, судя по всему… Я смеялся над сломанными частями машин, над оторванными головами кукол, над любым изъяном деталей. Я смеялся им в лицо, не осознавая также причин своего одиночества. Пульты, часы, керамика. Клочья. Осколки. Я ужасный ребенок, всегда им был, остался таким же. Я делал больно. Всегда. Я бесил взрослых, сверстников. Причинял боль родителям. Раньше я не замечал, как много боли приносил. «— Не трогай! — взвылась девчонка, утирая слезы. — Томми! — на моём плече оказалась рука веснушчатого мальчика. — Перестань. Сейчас же. Это что, его сестра? У них похожая форма глаз и носа. Но я всё равно не хочу останавливаться. Отрывать, лишать жизни их жалкие достоинства так завораживало душу. Угловатый оскал украсил лицо. Щеки багровели от наступающего блаженства. Я не замечал раньше, с каким отвращением на меня глядят люди. Это пугает, злит и воодушевляет одновременно». Отвратительно. Им следовало бы меня винить. Я плотно сжал губы. Приступ тошноты сковал мою грудную клетку. Пытаясь не подать вид, я закончил есть и бросил посуду на столе. Мама не обратила внимания на меня. Благополучно закрываюсь в своей комнате. Патефон, Клементина, шкатулка… Почему я не хочу разрушить их? Почему я не испытываю восторга? Бесит, бесит, бесит! Ярость наполняет пальцы отчаянием, которое плывет по венам вверх, заполняя разум болью. Почему я не такой? Почему я неправильный? Почему мне никто не сказал, не дал понять этого? Столько вопросов! Нет ни единого ответа! В голове столько сумбурных мыслей и громких голосов. Подхожу мелкими шажками и со всей дури стучу по столу. Шкатулка подпрыгнула. В тающем безумии я хватаю её и скручиваю пальцами грани. Нет смысла! Я разрушу всё, что мне было дорого, что было дорого кому-то! Я заслужил быть таким жалким, мерзким, уничтоженным! Слёзы стягивают ресницы между собой. Отвратительная и жуткая жажда закрутила меня. Я желаю сытости. Что-то щёлкнуло. Этот звук заставил меня ослабить жёсткую хватку. Крышка немного приоткрыта, раньше она крепко стягивала края без надежды на то, что откроётся когда-либо. Трясущимися руками я открываю её. Деревянное дно усыпано выцветшими желтоватыми снимками и картинками с пейзажами. Возле настенного зеркала виднеется тонкая игрушечная балерина. С открытием крышки она начинает вертеться, издавая спокойную мелодию. Так мирно. Напоминает мне Туббо. Его вечно спутанные волосы. Может показаться, что они волнистые, но нет, они прямые, просто очень густые, слоями налегают на его небольшую головку. Тёмные пряди просачивались и неряшливо ложились по пышной причёске. Чёлка заслоняла толстые бровки и длинные ресницы, которые, в свою очередь, скрывали чудные глаза. Они переливались, будто бы янтарь или оникс, разными красками и оттенками, сохраняя истинный бурый цвет, тёмно-шоколадный переход у зрачков и насыщенный отблеск корицы вокруг краёв радужки. Нос слегка угловат, его крылья широкие, но это даже не сильно заметно, контур лица кажется круглым, но очень даже аккуратным. Скулы выражены несильно, не утопают в румяных щеках. Нижняя челюсть особенно шикарна в профиле, прекрасно сочетается с формой носа и улыбкой. Ах, эта улыбка! Такие утончённые губы в улыбке можно спутать со спокойными пухлыми, какие можно увидеть лишь тогда, когда Туббо концентрируется. Я бы мог бесконечно думать о его нешироких ладонях, маленьком теле, толстой шее, обширных плечах. Как он играет на пианино или на укулеле, как он поёт, красиво и чарующе, как вновь рассказывает о каких-то интересных фактах, которые где-то вычитал. Горячие слёзы злости и ярости сменились на холодные ручьи. Зачем я оттолкнул того, кого столь сильно люблю? Я понял это так поздно. Я желаю быть с ним, быть единственным, с кем он будет играть мелодии, с кем будет шутить глупые шутки, кого он будет любить в ответ. Я смотрю на своё отражение сквозь балерину. Никогда раньше не замечал этих безумных глаз. Я всегда думал и знал, что я машина, созданная разрушать, но оказывается, что изначально я был чёртовой поломкой и ошибкой. Но всё ещё есть один выход, которого я всё ещё достоин, к которому я всё ещё могу прибегнуть. Осторожно закрываю шкатулку и устало заваливаюсь на кровать, сворачиваясь калачиком. Всего два исхода. Либо он отвергнет меня и мои чувства, и я уйду, забуду всё это как страшный сон, начну жизнь с нового чистого листа, исправлюсь. Либо он примет меня. И тогда… Я буду действительно самым ужасным человеком на свете. Меня уже ничего не сможет починить. Я сломаю себя навеки.***
Его день рождения. Туббо встаёт рано, так что мне тоже надо пораньше встать. Как только будильник звонит, я вскакиваю и быстро одеваюсь. В доме напротив горят окна. Принимаю нужные ванные процедуры и гляжу в мутное зеркало. В ответ смотрит привычный юноша. Сегодня уж точно я должен принять решение, сделать что-то. Мама ещё не встала, а отец уже на работе. В тёмной кухне нахожу наощупь холодильник, забираю кусок пиццы из старой коробки. После подогрева в маленькой микроволновой печке поспешно завтракаю и убегаю в коридор, попутно хватая школьную сумку. На улице свежо. Снег бедно покрывает землю. Иней облепил тонкие ветки деревьев. Ещё темно, только уличные высокие фонари освещают путь на несколько футов вперёд. Стремительно направляюсь к дому Туббо. Сердце стуком отдаётся в ушах, руки леденеют. Надо собраться. Либо сейчас, либо никогда. Звоню в дверь в надежде, что откроет именно он. Слышу голоса изнутри, как один молодой и звонкий приближается. Да, этот знакомый голосок. — Кто та- Гостеприимная улыбка тут же спала с его лица, как только перед ним предстал я. Обычный я, с вьющимися блеклыми волосами, туманными голубыми глазами, бледной кожей и с неудобными брекетами на зубах. Неловко улыбаюсь. — Что тебе надо? — его взгляд будто проходит сквозь меня, губы плотно сомкнуты в линию, немного подрагивая. — Туббо, послушай… Нам надо поговорить, серьёзно поговорить, — он немного отступает и даёт мне войти. Отряхиваю снег с ботинок и хватаю его за плечи. Он дрожит. — Я был неправ, наивен и глуп. Я это прекрасно понимаю. Ты очень сильно изменил мою повседневность, разбавил её своими яркими красками, но… Я слишком зациклился на прошлом, из-за чего ранил тебя. Я… Извини меня, — поднимаю его руки и нежно держу их. — Я долго не мог понять, что люблю тебя и совершенно не могу без тебя! Так что… Извини ещё раз. Для него это была большая неожиданность. Туббо удивлённо поднял брови и сразу же опустил. Он нерешительно приоткрыл губы, затем сжал кулаки и покачал головой. Потом он посмотрел на меня. Казалось, будто его лицо заметно посветлело и даже приободрилось. Он потянулся ко мне, но вдруг что-то его одёрнуло. Громкие голоса семьи. — По-пойдём в мою комнату, — он тянет меня за молнию куртки. — Слишком шумно. Следую за ним. Как только ручка двери щёлкает позади нас, Туббо бросается в мои объятия. Он зарывается своей головкой в мои плечи, отчаянно обхватывая спину. Я мягко глажу его в ответ. Ладно, тогда всё-таки мне придётся выбрать второй вариант. Могу насладиться последними мгновениями нашего сосуществования. Несколько секунд мы неразрывно стоим, потом медленно отодвигаемся, продолжая держать друг друга в руках. Он тянется вперёд и с улыбкой чмокает меня в нос. Мягко. — Ты чего?! — А ничего, — кажется, будто по его щекам текут слёзы. — Я тебя тоже люблю, дурак. С сердца как будто бы спал камень. Он тоже любит меня. Глаза мгновенно намокли, губы затряслись, я просто протянул ладони к нему навстречу. Его прикосновения такие тонкие и осторожные, любезные и приятные. Приговаривая, что произошедшее было отвратительно, я обхватываю его ещё крепче и бросаю на кровать. Он хихикает и сжимает мою талию. Наваливаюсь всем весом на его хрупкое тело. Пальцы тянутся к его животу и начинают щекотать. — Томми! Нет! Пощади-и! — пытается вырваться он, заливаясь звонким смехом. Хоть его поцелуй был неожиданным, я не могу сказать, что особо против. Просто пусть в следующий раз предупредит. Я и забыл о своём решении, пускай и ненадолго.***
— Нам надо будет как-нибудь повторить, — игриво улыбаясь, заявил он и поправил школьную рубашку. Радостные мысли постепенно развеялись. Я понял, что раз он меня не отверг, то надо приступать к действу. И чем скорее, тем лучше. Я сидел возле его кровати и смотрел на руки. Они тряслись. Почему он не мог просто отшить меня? Я бы забыл его, забыл о том, что могу любить, чувствовать, дышать спокойно. Он точно не врёт? — Слушай, Тоби… А почему… Почему ты вообще решил со мной подружиться? — вырывается из меня. — Хм, — он привстал. — На самом деле, не могу сказать какую-то определённую причину. Ты же понимаешь, мы соседи, так что видел тебя я часто. Всегда сторонился сверстников, многие сплетничали о тебе в школе. У тебя были такие грустные глазки… Ты выделялся, даже не знаю чем… Блондины — не редкость, но выглядел как-то… Необычно обыкновенно. В итоге я подумал, что тебя тотально гнобят и решил помочь. — Но ты же знаешь, что за дело, — фыркаю. — Ну, когда я уже узнал, что ты любишь портить некоторым вещи, я убедился в том, что ты хороший человек глубоко внутри. Иначе ты бы безжалостно уже сломал мне руку или что-то ещё. Я, конечно, волновался перед приглашением в гости, может, ты действительно полностью разрушишь или сожжёшь мой дом. Но, в любом случае, я рад, что всё обернулось именно так. Мне нравится говорить с тобой, пускай ты немногословен. Ты делаешь прекрасные конструкции, ты очень отзывчивый и добрый, хоть с виду такой холодный… Ты прекрасен, правда! — он погладил меня по волосам. Я резко откинул его руку, но не успел он возмутиться, как я устроился поудобнее, чтобы его пальцы могли спокойно чесать меня около ушка. — Спасибо. На глазах даже навернулись капли слёз, но я их быстро смахнул. Радость и удушающее сожаление наполняли меня до краёв. Находиться рядом было так тошно и так восхитительно. Я должен держать своё слово, придерживаться решения. В конце концов… Помимо его любви у меня ничего нет. Я всё ещё бесполезный ребенок. — Кстати, — прервался вдруг Туббо, — тебе не пора на занятия? Сегодня последний день, но вроде есть уроки. — У нашего класса сегодня только подготовка к выступлению. Я туда пойду, но попозже. А вот ты уже конкретно опаздываешь, — довольно усмехаюсь. Он быстро глянул на часы и резко встал. — Ты прав, мне уже пора бежать. Можем дойти вместе до начала дороги, а потом уже разойдёмся, ты – домой, я – в школу. — Хорошо, — поднимаюсь за ним и тащусь к входной двери. Туббо же побежал на кухню к родным, я слышал только приглушённые одушевлённые разговорчики. Я просто ждал. Скоро он закончил говорить, поспешно оделся и покинул дом, попрощавшись с семьёй. — С днём рождения, к слову, — вспомнив, я неуверенно приблизился и поцеловал его в висок, где шапка не прикрывала волосы. Он улыбнулся, его щеки покраснели. От мороза ли? — Спасибо, — он обнял меня, от чего раздался свист соприкосновения балоневых курток. — И помни, я тебя люблю и ты не одинок, хорошо? Губы дёрнулись. Я должен сделать это сейчас, иначе потом руки не поднимутся. И я ничего не изменю. — Угу, — киваю. — Я тебя тоже люблю.***
Захожу к себе. Стараюсь быть тише. Мама спит крепко, но все матери очень чуткие. Дыхание сбивается. Пульс стремится к скорости света. Беру из сумки лист бумаги и карандаш. Забегаю на кухню, кидаю рядом сумку и начинаю вырисовывать свои последние буквы. Да, мне было хорошо. Как жаль, что эти хорошие чувства кончаются. Ничего не вечно. Я тоже не вечен. Пусть он думает, что любит меня, это только сейчас. Когда он узнает… Если он узнает, что я собираюсь сделать… Он возненавидит меня. А пока он меня любит. Я обещал. Я уничтожу то, что будет ему дорого. То, что он любит. Даже если это я. Где-то через полчаса я дописал прощальную записку. Перечитывать не стал. Слегка помял и оставил на столе. Из ящика достаю нож. Шмыгаю и проглатываю слёзы. Я должен. Нож трясётся в моих руках. Всё будет быстро. Я умру быстро. И навсегда. Серебряное лезвие блестит на свете фонарей из окна. Закрываю рот ладонью. Пот стекает по всему телу. Пути назад нет. И вот, оно исчезает, встречается напрямую с моими внутренностями. Больно. Кусаю пальцы, чтобы не кричать. Боль парализует меня всего на мгновение. Сползаю вниз на пол. Холод пробежался по ногам, шок заставил зрачки забегать. Некий ком мыслей закрутился в голове, мурашки прошлись по спине. Лёгкие нервно сжимались. Сердце проткнуло стрелой сожаления. Напряжение бьёт по вискам. Всё мутное. Багровая кровь вытекает из живота. Вроде так больно, тошнотворно больно, но ещё легко. Необычно легко. Тяжко и легко одновременно. Слёзы разбавляют красные потёки. Ненавижу себя. Боль притихла. Надо ещё. Иначе я не умру. А так будет только хуже. Собираюсь с силами и вынимаю из себя нож. Лезвие дразняще улыбается, сквозь вязкие пятна крови виднеется еле заметное отражение. Не хочу видеть себя. Того, кем я был, того, в кого я превратился. Внутрь. Наружу. Во рту ощущается железный привкус. Я прокусил себе указательный палец. Голова кружится. Я не слышу своих гадких всхлипов, последним рассудком стараюсь не шуметь, не издавать громкие звуки. Нож режет плоть, не смотрю вниз, вдруг ещё стошнит от собственных органов. Тоскливо. Тени падают через меня. Зигзаги украшают комнату. Кто-то смотрит на меня, будто тысяча молчаливых глаз наблюдают за моей смертью. Я брежу? Вроде так тихо, но в голове так громко, больно. Почему я не мог сразу быть нормальным? Почему у меня сразу не было друга вроде Тоби? Этот мир такой душный, противный, холодный. Нож выскальзывает из моих кровавых рук. Со звоном он падает на пол. Тот тоже весь в крови. Всё такое тёмное, кровавое, туманное. Тоби. Прости меня, пожалуйста… Последние покидающие мысли вдруг встрепенулись. Я забыл… Забыл отдать ему шкатулку. Отчаяние заставило мою боль почти пропасть. Я медленно ползу к сумке. Хрипы сбегают с губ. Сердце щемит, конечности еле слушаются. Оставил в наружном отделении… И забыл. Просто забыл. Неряшливо достаю шкатулку. И начинаю рыдать. Я не смог и не смогу подарить ему это. Но… Пусть на секунду я представлю, что это мой Туббо. Пусть он в последний раз дотронется до меня. Резкий выброс энергии отобразился. Я серьёзно ослабел, всё ещё слабну. Боль вернулась и заставляет вжиматься в пол. Крепко держу шкатулку. Решаю открыть её. Умирать надо под музыку. Болезненно переворачиваюсь на спину, вслушиваясь. Да, эта мелодия… Напоминает мне о нас. Туббо… Если после гибели я стану приведением, обязательно буду приглядывать за тобой. Постараюсь устроить так, чтобы кто-нибудь давал списать тесты. Сведу с хорошей девушкой, вы поженитесь… Купите дом, заведёте детей. Ты будешь успешен в работе, с друзьями тоже проблем не будет… На рыбалку съездите, на пляж в другой раз. А каждый вечер ты будешь играть семье на пианино… И я буду внимательно слушать, пускай ты и не узнаешь этого. Только вспоминай меня… Хотя бы иногда.***
Тоби подошёл к школе, но оказалось, что занятия отменили. «Видимо, это из-за того выступления, о котором говорил Томми», —решил он. Одноклассники зевали и недовольно уходили восвояси. Так что Туббо тоже попращался со всеми и пошёл домой. Идти около двадцати минут. «Может зайти к Томми на обратном пути? Смогу напроситься, пойдём вместе на подготовку выступления, помогу чем-нибудь», — он шаркал ногами, пока витал в облаках. «Хочу провести с ним больше времени. Так приятно, что не ошибся в нём… А ещё так приятно, что он тоже любит меня и дорожит мной… Было бы круто, если бы после его дел, мы смогли бы сгонять в кафешку или ресторан. Перекусили бы в честь моего дня рождения!» Время шло небыстро. Снег мялся под толстой подошвой. Наледи почти не было. Темнота всё ещё окутывала деревья и дома, но солнце, казалось, уже близко. Снежный наст на бывших зелёных газонах сверкал, изредка прерывался следами или вмятинами от тела. Кто-то делал ангелочков! Воодушевляет. Туббо подошёл к своему дому, открыл дверь и ввалился внутрь. Все ещё дома. — Ма-ам, у нас отменили занятия! — крикнул он. — Но я пойду к Томми! Не теряй! Он сбрасывает лишний груз в виде школьного ранца и вновь выбегает на улицу. Прохладно и свежо. Ноги немного мёрзнут, но это совсем незаметно. Снежинки липнут на ресницы. Он смеётся. Подходит к дому друга. Оттуда, вроде как, раздаются даже какие-то звуки, хоть света в окнах нет. Аккуратно стучит, но ответа нет. Звонок тоже не дал никакого эффекта. Туббо нахмурился. «Неужели уже заснул?» Он дёрнул ручку, и она поддалась. Видимо, Том забыл закрыть за собой дверь. Или кто-то взломал? Может, грабители? — Томми? — беспокойно оглядываясь, он прошёл внутрь. Откуда-то звучала мелодия, до ужаса знакомая. Туббо снял обувь и наощупь продвинулся дальше. Слишком темно. Он зашёл за первый же поворот, музыка становилась громче. «Судя по верхним шкафчикам, это его кухня. Только запах такой неприятный оттуда идёт». — То…? Туббо оборвался на полуслове. Он закричал от страха, попятился и оппёрся на ближайшую стенку. Музыка сладко продолжала играть. «Быть не может… Он же только что говорил со мной… А сейчас… А сейчас…» — он задрожал всем телом. Прежде, чем он успел что-то понять, послышались хрипы. — Т… — Томми?! — он подбежал ближе, чтобы проверить пульс. Дыхание нестабильно, он буквально умирает. Живот вспорот, всё в крови… Вонючей крови. «Он… Кто сделал это с ним? Или же… О Боже! Томми!» — руки затряслись. — Я-я сейчас позвоню в скорую! Он нервно достал из кармана телефон и набрал цифры холодными пальцами. Мелодия всё ещё играла и стала надоедать. Трубку взяли. Туббо впопыхах сообщил адрес и все нужные данные, только бы они быстрее приехали. Глаза Томми немного приоткрылись. Он пытался что-то сказать, так усердно, но тщетно. — Успокойся, прошу… — Туббо понимал, что друг должен потерпеть. — Скоро приедут… Прошу… Не умирай… Томми глядел будто бы прозрачным взглядом. Он уже не понимал, что его мама проснулась и тоже пришла на помощь. Всё мутнеет. Почему Тоби не пришёл позже?***
«Извините меня. Я не смог стать хорошим человеком, сыном и другом. И уже никогда не смогу. Прошу в моей смерти никого не винить, виноват я сам. Последняя моя просьба… Отдайте Клементину Тоби, пусть позаботится о ней. Люблю тебя, мам. Люблю тебя, пап. Люблю тебя, Тоби. Прощайте».
Такое короткое письмо, но приходилось переписывать его около трёх раз, если не больше. Слёзы капали на бумагу, смешивались с чернилами, а хотелось, чтобы всё было идеально.***
Я сделал вывод. Ещё тогда, в детстве. Как только пластинка заскрипела под силой его пальцев, я понял. Ему всё равно на меня. Он хотел причинить мне боль, отыграться на мне. Но я не хотел терпеть такого отношения к себе. Он ехидно улыбался, думая, что переиграл меня. Да, мне было больно, но я оттолкнул его, утирая слёзы. — Ты наивный идиот! Я специально играл на твоих нервах, это единственная интересная игра, которую я знаю. Теперь я понимаю, почему ты решил сдружиться со мной. Я тот, кто мешал тебе. И ты захотел убрать меня таким образом. Если заткнуть меня болью дружбы, то я не сломаю игрушки твоих сестёр, не опозорю перед друзьями, да? — он слушал меня, лишь нахмурив брови. — Я безмерно рад, что за время нашей «дружбы» бесил тебя достаточно сильно. Я ненавижу тебя! В следующий раз обязательно переломаю и испорчу ваши вещи! Я хватаю его за воротник. Он ухмыляется и исчезает. В руках остаётся песок цвета его волос. Зыбкий, текучий. В душном воздухе слышалась его злая улыбка. После этого он распускал сплетни обо мне, меня избегали, хорошо хоть, что моя семья скоро переехала. Именно тогда я и получил жажду к разрушению, мне кажется. Тогда я и понял, что я создан уничтожить. Но это всегда было не так, не правда ли? Достоин ли я любви? Был ли достоин когда-то?***
Неожиданно я открываю глаза. Всё белое. Вокруг незнакомые лица в масках. Врачи?.. Пытаюсь сказать что-то, но нет сил. Я не умер? — Он проснулся… — дрожит голос мамы. — Томми! — ещё один знакомый голосок. Врачи попытались успокоить бурную радость пришедших. Я всё ещё плохо разбираю то, что они говорят. Веки опускаются. Тело ломит. Я действительно пытался себя убить? У меня не вышло? Может, это всё просто плохой сон. Когда я смог заново открыть глаза, перед глазами предстало лицо, похожее на Тоби. Его нежный шёпот ласкал уши. — Томми… Слава Богу… — его пальцы дотронулись до моей руки, от которой шли непонятные трубки. — Я счастлив, что ты смог выжить… Врачи сказали, что мне уже надо уходить, но я принёс шкатулку, которую ты починил и Клементину. Они будут там, на полке возле твоей кровати. Спасибо тебе за шкатулку, кстати. Это был подарок отцу от его родителей. Я надеюсь, тебе станет полегче. Сердце заболело. Он со мной. Даже после того, что я сделал… Это тебе надо говорить спасибо, а не мне… По лицу потекли слёзы. — Томми, не плачь! — озабоченно проговорил он. — Всё… Всё плохое уже прошло… А дальше будет только лучше! Мы отметим мой день рождения, рождество… Я дам тебе конспекты, домашки… Я… — он поцеловал свои пальцы и аккуратно приложил их к моим губам. Щиплет. — Я люблю тебя. Может быть, так и должно было быть? Я могу начать всё заново. Вместе с ним. У меня есть шанс измениться, судьба дала мне его… Ради Тоби… Я должен продолжить жить. Это облегчение греет меня. Да… Я могу начать все заново. Забыть всё плохое. Я постараюсь. — Я… Я тебя т-тоже, — выдавливаю хрипы из груди. — Тш… Тебе надо отдыхать. Я приду завтра, ладно? — он достал из ранца Клементину и шкатулку, поставил их на тумбочку и любезно улыбнулся мне. — Не скучай. Он ушёл, закрыв дверцу. Я поудобнее лёг на подушку. Если у меня есть шанс, я должен использовать его. У меня есть… Мама, папа… Тоби. Я постараюсь. Я постараюсь ради них. Ради него. Я исправлюсь… Буду учиться лучше, закончу школу вместе с Туббо, потом мы пойдём в колледж… И я буду жить.Я обещаю.