Череп

В свои 17 лет Изуку успел разочароваться в жизни несколько раз, три раза выкрасить волосы в сиреневый, сжечь к чертям все плакаты со Всемогущим, проколоть язык и обзавестись привычкой отвечать на все шпильки Каччана огромной горой сарказма. Естественно, в Юэй он не поступил. Даже не пытался. И героем никогда ему не быть. Это очевидно. Мама говорила, что он всего добьется. Но Мидория кто? Мидория реалист, который вместо того, что бы спрыгнуть с крыши по совету Каччана, пошел и сделал себе пирсинг на брови. Не то, что бы Бакуго исправился, не то, что бы Деку его простил, но в какой-то момент на третьем году обучения в старшей школе они просто начали вместе коротать дорогу до учреждений, которые по невероятному стечению обстоятельств оказались в одной стороне. Бакуго всегда со стаканчиком самого крепкого кофе, обязательно без сахара. А Мидория с тележкой совершенно глупых анекдотов про героев, которые были ужасно идиотскими, и вообще, заткнись уже нахрен, тупой Деку, но все же такими смешными. На четвертый день Бакуго появился с двумя стаканчиками: в одном - черная ядерная смесь, намешаная вообще непонятно из чего и от которой хочется скорее умереть, чем взбодриться, во втором - карамельное капучино с невероятным количеством молока и четырьмя ложками сахара. Спортивный фестиваль Юэй всегда был, естественно, знаменательным событием с огромным стадионом гостей и кучей репортёров. И, нет, Мидория пришел только потому, что кому-нибудь нужно было поддержать Каччана, хоть он в этом явно не нуждался, а не для того, что бы залипать на обнаженные мускулы, а иногда и торсы его одноклассников. Возможно, на один конкретный торс в лоскутах обгоревшей одежды. Мидория был геем. Самым гейским геем, которого вообще когда-либо видел Кацуки. А он видел. По крайней мере, себя в зеркале. А ещё Кацуки видел, что Мидория запал на Двумордого. И всем, что имеет, клясться был готов, что тупой Деку, уже давно охладевший к героям, держит под подушкой тряпичную куклу героя Шото. Мидория почти уверен в том, что во всем виноват Каччан, когда дверь в кафе, в котором он подрабатывает летом, открывает девушка с каштановым каре и взглядом, в котором крылся либо план по захвату мира, либо острое желание съесть тройную порцию фисташкового мороженного. За девушкой, видимо, смирившись с тем, что они здесь задержатся, шел парень в очках, девочка-лягушка и.... О мой Бог. Нет. Нет, нет, нет, нет. Тот парень, на которого Изуку каждый раз старается не пялиться. Очень плохо старается, но хотя бы осознает, что так делать некрасиво. Ну, в конце концов, не он же виноват, что каждый раз, используя свою огненную сторону, Тодороки Шото сжигает верхнюю половину своей одежды, как тут не пялиться-то! Завершал сию процессию Бакуго, как всегда раздраженный, но при этом невероятно довольный. Изуку без понятия, как Каччану удалось выдавить из себя хоть что-то кроме "Сдохни!", что бы предложить сходить в это кафе, но он рад, что тот хоть как-то контактировал с одноклассниками (особенно с Шото, которого искренне терпеть не мог), и невероятно гордится таким социальным прогрессом своего грозного домашнего шпица. О чем потом непременно ему напомнит. А пока он будет просто медленно сходить с ума все больше, на ватных ногах приближаясь к столику, чтобы принять заказ. В то время как Изуку, мальчик с кучей пирсинга, сиреневыми волосами с отросшими зелёными корнями, который обычно не лезет за словом в карман, краснел, коряво записывая в блокнот тройное мороженное и тирамису, Тодороки Шото, сын героя номер один, самый невероятно горячий и соблазнительный парень, которого когда либо видел свет, по скромному мнению Мидории, заказывал холодную собу, задумчиво переводя взгляд с проколотых ушей официанта на бровь, а после на облизывавший пересохшие губы язык со штангой в виде черепа в нем. Тодороки мог поставить все свои деньги на то, что этот череп сам просился к нему в губы.

****

- Будешь должен, Деку. - Иди ко всем чертям, Каччан. Спасибо.