Дикая птица не поёт в неволе

Последний день тёплого октябрьского вечера. На территорию польского государства уже во всю опустилась осень, окрасив природу в тёплые цвета и заботливо прося род людской одеваться по теплее. Прохладный ветер не пугал, ласково перебирая длинные волосы сидящего у широкого дуба мужчины. Он сидит тут с самого раннего утра, одежда его проста и легка, явно не по сезону тряпки. Намученный жизнью и получивший от неё не мало уроков, Речь Посполитая не отрывно наблюдал за тем, как просыпается город: самые ранние пташки, как и он сам, начинают свою рутинную работу, постепенно будя и остальных. Все начинали свой новый день, стараясь на благо будущего, чтобы также вставать с лучами солнца, видеть любимую семью и верить в лучшее. У Посполитого теперь нет такого будущего. Мужчина глубоко вдохнул, отчего его широкая грудь приподнялась и плавно опустилась, вновь скрываясь под одеждой не по размеру. Взгляд гусара скользнул по горизонту, над которым уже пылало осеннее солнце, ослепляя ничуть не хуже летнего. Зарождающееся внутри чувство тоски и безысходности начало стремительно расползаться по венам, заставляя стыть горячую кровь в жилах. Ладонь опустилась на глаза, скрывая наворачивающиеся слёзы. Мужчина старался себя успокоить тем, что последние мгновения жизни не должны быть столь печальными и омрачёнными бесполезными слезами, но чем больше он об думал, тем больнее сжималось сердце. Он оставит свою страну, свой народ, что теперь будет жить под знамёнами чуждых стран. Он оставит без защиты свою единственную родную дочурку, чей сон не посмел нарушить гусар, уходя из тёплого дома и оставляя её навсегда одну. Никогда не убегающий с поля боя воин, трусливо решил уйти под покровом тихого утра, боясь увидеть на прекрасном, юном лице дочери боль и страх за отца. Она будет одна против всего мира, а всё из-за трёх жадных стран, чьи имена даже в мыслях вызывают ощущение горечи во рту, что ни одна сладость не сможет затмить её. Посполитый с первого раздела боялся, что три императора не остановятся, пока не отберут у поляка все его земли. Их надменные улыбки и слова "поддержки" о том, что всё будет хорошо с его народом и землями - наглая ложь и издевательство. Никому не интересно благополучие захваченных земель. Это суровая правда их жизни, где есть лишь захватчик и захваченный. Захватчику и золото, и богатство. Захваченному разорение и смерть. На смену удушливым слезам, начала приходить праведная ярость, но что он мог сейчас сделать? Сидя на заре своей жизни, с печально известными "Линиями смерти", что шли от самого сердца и так, извиваясь словно змеи, расползались всё дальше и дальше. Он беспомощен. Почти мертвец, что ещё трепыхается. Поднявшись, поляк скривился, почувствовав, как по телу пробежалась искра молний, эхом отдавшись в сердце. Скоро и эта боль сойдёт на нет. Ему осталось от силы часов пять. Ему всё равно спешить некуда, так что мужчина решил дойти до окончательного и унизительного подписания о его распаде пешочком. Крылья его уже не поднимут, сил попросту не осталось. Как Речь Посполитая и ожидал, подписание одной никчёмной бумажки прошло просто отвратительно. Гусар почти с легкостью пропускал мимо ушей ехидные насмешки Австрии и Пруссии, который будто решили сдружиться специально для такого момента. Этим двум выскочкам доставляло садистское удовольствие наблюдать за тем, как прямо на глазах, некогда воинственная держава рассыпается в пух и прах, и это не метафора. Когда по скуле поляка прошлась болезненная трещина, уходя дальше на глаз, прусс и австриец одновременно хмыкнули. Посполитый одарил их равнодушным взором, желая распороть глотку каждому из них, и черканул дрожащей рукой свою последнюю подпись, чувствуя, как внутри всё холодеет окончательно. Хотелось просто уйти. Куда-нибудь в лес, где никто не будет видеть последние минуты его жизни, как он, будто фарфоровая кукла, рассыплется в прах, навсегда исчезнув с мировой карты как государство. Пруссия и Австрия быстро покинули здание, перекинувшись с Российской Империей парой фраз и приглашением отпраздновать столь выгодную сделку. Прямо перед рассыпающимся гусаром, который и был частью их великолепной сделки. Отвращение и злость захлестнули умирающую страну, отчего на руках треснули новые порезы-трещины, выдавая его напряжение и ускоряя время смерти. Беззвучно выдохнув потяжелевший воздух, мужчина двинулся было прочь от стоящего позади русского, который прожигал в нём дырку с самого конца конференции, но РИ тихо окликнул его, вынуждая измученного поляка остановиться и не оборачиваясь, застыть в ожидании новой насмешки. -Ты просто уйдёшь? - голос монархиста звучал обеспокоенно, будто бы ему и правду было дело, где собрался закончить свою жизнь Посполитый. Гусар слабо качнул головой, не желая даже видеть русского императора. Сильна была обида на него как никогда. Стерпеть прусса и австрийца не так тяжело, как рядом стоящего бывшего друга, которому поляк доверился когда-то, не из чувства эгоизма, а из желания быть с русским и правду друзьями. К сожалению, друзьями хотел быть только Посполитый. - Мне жаль. Речь в гневе распахнул потускневшие золотые очи, услышав такое омерзительное оправдание. Ему жаль? Ему жаль?! Что ему жаль? Что он собственными руками подписал договор о его разделе, где отобрал себе самый лакомый кусочек польских земель, с наибольшим количеством беспомощного народа? Ему жаль, что он предал их дружбу, предписав доверчивому "другу" самую печальную смерть? Возмущение окатило мужчину, словно ледяной водой, заставляя медленно обернуться и глянуть на Империю исподлобья. -Не лги мне, хотя бы в мои последние мгновения, zdrajca* - зло процедил гусар, глухо закашлявшись. Его состояние стремительно ухудшалось, быстрее, чем Посполитый смел думать. Он не желал умирать так, перед предателем. Российская Империя горько улыбнулся. Речь Посполитая даже сейчас старается держать лицо, не показывать, как ему плохо, заставляя сердце императора болезненно сжиматься. В политике нет места чувствам и эмоциям. Его люди решили всё за него. Пытался ли он как-то это пресечь? Старался, он, честное слово, старался... -Прошу, - царь сделал неуверенный шаг в сторону поляка, протягивая руку. - Позволь остаться сейчас с тобой. Речь Посполитая шлёпнул по протянутой ладони, тихо рыкнув, но больно сделал лишь себе - по каждому пальцу пошла новая рябь трещин. -Не смей касаться меня. - холодно бросил гусар, пряча руки в складках мешковатой одежды. - Чего ты добиваешься? Думаешь это забавно, наблюдать за чьей-то смертью? - на глазах, против воли, стали наворачиваться слёзы. Мужчина спешно отвернул голову, зажмурившись, в попытке успокоиться. Душевная боль встала наравне с физической, и стоило первой слезинке скатиться по острой скуле, как она захлестнула его целиком, давая волю всем чувствам и эмоциям, что так тщательно скрывал гусар. Он всю жизнь был сильным и непоколебимым, так почему именно сейчас, на пороге жизни, даёт волю таким жалким эмоциям? И перед кем? - Уйди. Я хочу умереть в одиночестве, а не с таким уродливым внутри мерзавцем. -Я не оставлю тебя одного. - плечей крылатого коснулись чужие ладони, притягивая ближе к своему владельцу. Посполитый слабо дёрнулся, не в силах противостоять вынужденным объятиям. - Мы можем предотвратить эту смерть. - тихо, ласкающие зашептал император, уткнувшись носом в макушку ослабшего гусара, чьи золотистые крылья щекотали открытую кожу лица. - Я заберу тебя. С моей помощью, ты сможешь обмануть смерть, остаться в мире живых. - Речь окаменел, услышав совсем не то, что ожидал. Ему предлагают вторую жизнь? Вот так? РИ принял молчание за верный знак, начав успокаивающие поглаживать Посполитого по крыльям, продолжая дарить тепло и надежду. - Тебе просто нужно остаться со мной, принять меня и тогда, ты сможешь жить, видеться с дочерью, и не бояться исчезнуть. -Ты... - поляк стиснул кулаки, утыкаясь ими в грудь бывшего друга, не в силах более ударить. - Ты чертов безумец, если считаешь, что я соглашусь разделить с тобой душу и навсегда стать твоим. - голос дрожал, слёзы туманом заволокли глаза, но крылатый воин ощущал ясность ума как никогда прежде. Он полностью понимал, что его будет ждать, согласись он на такое бренное существование. Это означало добровольно стать рабом. Он потеряет право слова, даже свободной мысли, перестанет быть собой. Это не настоящая жизнь. - Не бывать этому! Речь Посполитая предпринял попытку освободиться, как раздался отчётливый хруст, а затем по ногам прошлась рябь удушающей боли. Буквально проглотив свой рвущейся наружу крик, мужчина повалился обратно в руки русского царя, повиснув на нём. У него отказывали ноги. -...пожалуйста, - едва смог разобрать бормотание русского поляк, не видя перед собой ничего, кроме пелены. Мужчина кожей ощущал, как ему в спину дышит сама Смерть, и даже горячие руки Российской Империи не дарили прежнего тепла. - Я смогу тебе помочь....выживешь...всё будет хорошо...прошу... -Это не жизнь будет, - вяло отозвался гусар, отчего РИ замолк, жадно внимая каждому слову. - Мне не нужна такая. - усмешка, полная скорби, легла на уста мужчины. Боль, достигшая своего пика, начала отступать, что означало лишь одно - его час пробил. -Нет, всё будет хорошо, я даю тебе слово. - быстро залепетал монарх, крепче прижимая к себе того, кого никогда не хотел отпускать. - Просто согласись и я обещаю, всё будет хорошо. Речь Посполитая промолчал, устремив взгляд в никуда. В голове пустота, а тело совсем перестало слушаться, полностью наседая на Российскую Империю, из-за чего парочка осела на пол. РИ ощущал себя беспомощным ребёнком, чувствуя, как стремительно жизнь покидает ослабшего поляка. Ком, вставший в горле, не позволил ничего более сказать. Не так. Он не этого хотел. Посполитый должен был согласиться! Не ради себя, так ради дочери хотя бы! Где он прогадал?! -Прости. - одними губами прошептал монарх, и по его щеке скатилась одинокая слеза. Но его слова не были услышаны, ведь мёртвая пустота не может услышать. Тело воина рассыпалось, оставляя после себя холодную пустоту. Тихое шептание раздалось по всему залу. - Ты был единственным, кого я возжелал спасти.

И единственным, кого смог полюбить.

24 октября 1795 года, на совместной конференции Австрии, Пруссии и России было объявлено о падении Речи Посполитой и её окончательном разделе.