***
В пятнадцать он ненароком проходит мимо её комнаты и также ненароком задерживается взглядом на ее маленькой худощавой фигуре. Вообще-то, его привлекают девушки с округлыми и красивыми формами, но от чего-то хочется снова запереться в ванной. У них в доме одиночество шастает по коридорам. И возможно, оно ощущается сильнее обычного, когда Клаус долго смотрит на портрет брата под номером пять. Ему хочется кричать, но здесь так совсем не положено, так что ему остаётся только зажать косяк в зубах. Ваня смотрит на портрет пятого неприлично долго, так что даже мама не решается позвать её по имени. Ей кажется тяжелее всего и это заметно даже Лютеру, который редко оглядывается на сестру под номером семь, которую иной раз совсем незаметно за спинами других родственников. Она просит у Клауса косяк, и он, смотря на её уставшее лицо, протягивает руку. Неуверенно. Совсем. Сестра ему улыбается благодарно, и лицо обретает что-то похожее на спокойствие. Поцелуй в щеку — незначительный и милый жест, которым она одаривала даже второго, в благодарность за ту незначительную безделушку на день рождения. Но губы Вани ещё долго ощущаются на его щеке, и он слишком хорошо запоминает это ощущение.***
После шестнадцати им обоим сносит крышу, и совсем непонятно, кто кого утянул первым в огромное болото разврата, алкоголя и кайфа. Они оба смеются, на их лицах пляшут разноцветные огни от диско-шара в душном клубе. Обнимать брата за шею и сжимать талию сестры совсем не стыдно, и здесь они явно не получат осуждения. Он теряется в её смех, руки у неё очень-очень тёплые. Его тянет прикоснуться к ней, потрогать волосы и провести руками по выпирающим ключицам. В его организме полно запрещенных веществ, так что он это желание не подавляет совершенно. Но дальше никогда не заходит, то-ли от осуждающего взгляда номера шесть, то-ли от страха увидеть его в глазах сестры, под номером семь. У них обоих души в огромных шрамах, и даже не приходится гадать, как они умудрились собрать такое количество в столь юные годы. Отцу явно не жаль. И не будет никогда. Пустые места номера шесть и пять слишком сильно бросаются в глаза, и этого скрыть никто не сможет, да никто не пытается. Открытые раны слишком саднят. Им всего по шестнадцать, и забавно, что отец научил их сворачивать людям шеи, но совсем не объяснил, как справится с внутренней агонией. Клаусу бы последовать примеру Диего с Лютером и вложить все свои силы в тренировки, но на другой стороне нечто, что может без труда освободить его от земных тяжестей и расслабленная улыбка сестры, когда она переплетает их пальцы. У них обоих огромное количество осуждающих взглядов, только Клаусу добавляется и недовольство номера шесть. Забавно, что Ваня по нему скучает не меньше, чем по пятому. Вот только у брата под номером шесть, в отличие от номера пять, могила есть, и прямое доказательство того, что он не сможет однажды вернуться, и как ни в чем не бывало перейти порог академии. А пятый сможет. Если он, конечно, не умер. Или не запутался в материях пространства и времени слишком сильно. Клаус не знает, что хуже.***
В восемнадцать Клаус опрокидывает в себя водку с текилой. У сестры мягкие губы и до невозможного теплый язык. Он прижимает её к ближайшей стене, в него упираются ее торчащие кости, а в нос бьёт запах приторного шампуня. И все становится намного легче, в самом деле. Он свободно водит руками по её плечам, спине, шее, груди, и сестра совсем не против. У них обоих в глазах искрится веселье и притворная радость. Элисон хочет накричать на них обоих, что она и делает, не стыдясь выражений и вдруг краснеет, от напоминания, что инцест в их семье — дело житейское. Но Диего видимо тоже хочется покричать, поэтому он оттаскивает Клауса на кухню, будто пытаясь увеличить расстояние между номером четыре и номером семь. Раньше это было легче, ведь между ними стояли ещё две фигуры. Он, едва ли не срывается на такой же высокий и писклявый крик, как и Элисон. У него от злости на шее венки пульсируют, взгляд бешено мечется по лицу брата в попытках понять насколько тот обдолбан, а затем быстро оглядывает покрытую отметинами шею сестры. Клаус уверен, ему хочется ударить их обоих, дабы мозги встали на место, но оба ещё год назад перестали реагировать даже на полный ярости голос отца. Клаусу, если честно, плевать, пока он может затягивать косяк и путать волосы сестры, прижимаясь носом к тёплому виску. Ваня пускает колечки из дыма и громко смеётся. Её смех напоминает звук разбитого стекла.