Огонь растопил лёд

Было утро - раннее, рождественское - и на улице стоял лёгкий морозец. Белые пушистые хлопья снега тихо падали на хрустально-чистый лёд. Занимался рассвет, и янтарное солнце лениво поднималось над горизонтом. Матвей стоял у окна и с трепетом наблюдал за рождением нового дня. В детстве, зимой, они с отцом всегда ходили на самое уединенное место на берегу Невы и, укутавшись поплотнее в шаль, с восторгом глядели на предрассветную зарю. Больше всего Матвею тогда нравились золотистые лучи, которые ласково скользили по лицу - точно к тебе прикасались чьи-то нежные руки. Вот в эти-то сладостные минутки блаженной радости парнишка семи лет от роду чувствовал себя по-настоящему счастливым. Его горящие восторгом глаза широко распахивались и вся красота мира меркла в сравнении с великолепием утренней зари. Спустя двенадцать лет Матвей все так же, как в детстве, любовался первыми лучами зимнего солнца. А вместе с рассветом в его душе разгорался юношеский огонь, который непременно бы потух, если бы вовремя не направили всю эту бурлящую энергию молодости в нужное русло. Этим занимался Алекс в свободные от вылазок часы. Он прекрасно понимал, что «воровство» было не тем занятием, которое нужно юнцу, только-только познавшему настоящий вкус взрослой жизни вдали от родительского гнезда. Тарасов видел необычайное стремление Матвея куда-то бежать, спешить, пытаться ухватиться за каждый момент жизни. Словно её могут у него отобрать - как силой забирают мальчишки кусок пирога у неуклюжих малышей на ледяной ярмарке. В Матвее Алекс видел себя. Он когда-то был таким же. Мальчишкой с живым огнём в сердце и горящими надеждой глазами. Однако Алексей решительно не знал, с чего начать. Обращаться к Алисе не было смысла: девушка непременно начала бы расспрашивать обо всем и взяла бы дело в свои руки. К тому же, обращаться за помощью к даме Алекс не мог. Не из-за гордости или ещё чего в этом роде, а из-за простых принципов, которым он не мог уступить. Да и чему Матвея могла научить девушка, от взгляда которой он таял, как лёд ранней весной? Каждая их встреча сопровождалась посиделками у камина и томными вздохами. А эти влюблённые взгляды друг на друга… Они раздражали Алекса больше всего. Не потому, что в нем не было ни капли чувств. Напротив, главарь банды был довольно тонкой натурой с любящим сердцем, но за годы жизни на «Дырявом» ему пришлось научиться это скрывать - люди по обычаю своему ненавидят чувства. Топчут их как мусор, сжигают, как жухлую листву. Вот и Алекс растоптал свои чувства, спрятав подальше ото всех. Правда, сейчас все шло явно не по плану. Когда он в первый раз увидел воркующих Матвея и Алису, в груди что-то нестерпимо больно сжалось и неожиданно щёлкнуло, отдаваясь эхом по всему телу. Это треснуло и разлетелось на мелкие осколки его истерзанное сердце. В момент он наконец осознал, что по уши влюбился в этого нескладного кудрявого юнца с задорным смехом и беззаботной улыбкой. Утонул в его голубых и чистых, точно небо, глазах. Нежное чувство завладело разумом Алекса - он сначала противился ему, отрицал, но в конце концов сдался: никому ещё не удавалось победить любовь. Заглушить - возможно, но убить не выйдет, сколько ни пытайся. Но вскоре Алексей ощутил кое-что ещё. В один ряд с любовью встала и ревность. Она сжигала душу дотла, оставляя лишь одни уголёчки, и сводила с ума. Алекс прекрасно понимал, что Матвей влюблен, как и он сам, но только у юноши была на руках взаимность, и Тарасов знал, что гореть в огне любви придётся, увы, одному. От того и не хотел рассказывать парнишке о чувствах: не поймёт ведь, да и юный совсем… А внутри от этих мыслей все переворачивалось, изнывало волнуемое тоской и ревностью сердце. Забыться на какие-то жалкие мгновения помогала Алексу лишь Марго. А когда её не было рядом, спасали от безумства алкоголь и томик Маркса (который в обычные дни только и делал, что пылился на полке). Но, казалось бы, в ничем не примечательное рождественское утро, когда Матвей, стоя у окна, в последний раз любовался рассветом на Неве (они вместе с Алисой собирались сбежать в Париж, поезд отправлялся как раз в день великого праздника), Алекс уже давно был на ногах. Этой ночью ему особенно не спалось. Он все бродил по пустым коридорам фрегата, словно в забытье, предаваясь воспоминаниям. «Аккурат возле этой двери мы встретились, когда он впервые взошел на «Дырявый». А вот здесь он сидел, когда я учил его грамоте…», — усмехнулся Алекс. «Какова фортуна, а? Из всех людей, которых я встречал, никем не дорожил так сильно, как тобой. В чем же твой секрет, Мотька? В чем же твой секрет…», — вздохнул Алекс. Он уже знал, что прощаться с Матвеем не будет — не сможет. Просто не вынесет его взгляда. Да, прощаться он не будет, это было понятно сразу. Но вот прощальный подарок оставить было нужно. Стихи — лучшее лекарство от бед. Хочешь излить душу — вперёд и с песней, как говорится. Алекс давно усвоил эту простую истину. По вечерам, когда за окном каюты бушевала стихия, он садился за стол и открывал все свои тайны белому листку бумаги. Стихи получались у него нежные, как лепестки роз, и в то же время терпкие, горькие, как боль, пожирающая душу. Сравнивая с чем угодно, можно сказать одно: они были искренними и простыми, без подвоха и тайных смыслов. Посвящены простому пареньку девятнадцати лет: курчавому, с россыпью звёздочек-веснушек на щеках и небесно-голубыми глазами. Тому пареньку, который так бессовестно украл сердце молодого революционера. Незаметно, словно тень, Алекс зашёл в "зал". На столе стоял небольшой чемоданчик. Его ещё вчера сюда принёс Матвей, чтобы утром ненароком не забыть. Алекс аккуратно приоткрыл маленький позолоченный замочек и раскрыл чемодан. Хотел было положить драгоценную тетрадь со стихами внутрь, но замешкался: нужно подписать. Аккуратным почерком Алекс вывел: «Огонь растопил лёд…» В эти три слова он вложил все, что не успел сказать Матвею. Тарасов стоял, словно зачарованный, смотрел на узкие чернильные буквы, но уже через мгновение неслышно вышел из зала и пошёл вдоль по коридору. А после, надев коньки, спустился с фрегата на лёд и уехал прочь, сверкая остро заточенными лезвиями.