Чернильница

Храм тысячи огней. Под покровом ночи, в слабом свете вечерних огней, Хуа Чэн выводил корявые символы, размазывая чернила по бумаге. Иероглифы скакали в разные стороны, становясь не только нечитабельными, но и до ужаса уродливыми. Черные волосы стекали по широким плечам, тусклые огоньки свечи чадили в глазу. Градоначальник Хуа поднял исписанный лист перед собой, окинул его презрительным взглядом и смял, забросив в дальний уголок комнаты. Он взял еще один лист и принялся с еще большим упорством выводить треклятые иероглифы. Однако, сколько бы он ни старался, почерк не переставал мозолить глаза меньше. От убогости написания хотелось выколоть последний глаз или же изрубить уродливую страницу свирепым клинком, но приближающиеся со спины шаги заставили его умерить свой пыл. Шаги были тихими и легкими, словно полет ласточки. Двери храма отворились, на пороге стоит изящная фигура: вся в белом, словно белизной своей кожи отражает чарующий свет луны. Се Лянь проходит сквозь дверной проем и устраивает голову на плече Сань Лана. Нефритовые руки тянутся через соблазнительно-широкие плечи, заплетаясь у него на груди. — Сань Лан, кажется, твои иероглифы стали лучше с последнего нашего занятия. Хуа Чен внимает каждому его слову. Голос Его Высочества все также нежен и мягок, и хоть ему ясно, что Се Лянь говорит это, чтобы его приободрить, он просто не может остаться равнодушным к сладким словам, доносящимся из любимых уст. — Вовсе нет. Просто рядом с гэгэ даже самая ужасная вещь на свете начинает расцветать. Руки Се Ляня сильнее сцепляются на его груди, голова ластится на плече. Золотые глаза сверкают парой медяков, излучая искорки игривости. Сань Лан замечает, что у доселе вечно застенчивого супруга на редкость игривое настроение, и невольно сам проникается заводящей атмосферой. — Что ж, в таком случае нам необходимо больше практиковаться. Се Ляня кладет свою руку поверх чужой ладони, и они вместе начинают водить каллиграфической кистью. — Смотри, Сань Лан, надо вот так… Но Хуа Чэн уже не может сосредоточиться на письме. Символы съезжают с границ, линии кривляться, оставляя антрацитовые пятна на листе. В какой-то момент рука съезжает за границы листа, обдавая деревянное покрытие черной полосой. Хуа Чэн тяжело вздыхает. — Я же говорил, что ничего не изменилось. Даже с помощью гэгэ мои навыки каллиграфии остаются безнадежны. — Хмм, в таком случае, - Се Лянь начинает стягивать с себя верхнее одеяние. - Может все дело в материале для письма? - его кожа соблазнительно обнажена. — Ваше Высочество, я не пос…- пытается отговориться он, однако уже поздно. Се Лянь притянул к себе кисть в его руке, заставляя касаться хвостик белоснежной груди, оставляя на ней черные пятна. Принц соблазнительно наклоняет голову в сторону, позволяя каштановым волосам сползти с его неприкрытых нефритовых плеч. Волосы, словно шелк, текут вниз, обнажая самые соблазнительные изгибы. Намек прозрачен как стеклышко хрусталя, но почему-то Хуа Чэн не хочет так просто сдаваться. Он с улыбкой принимает вызов супруга и начинает водить кисточкой по нежно-белесой коже. Тонкие волоски плавно скользят по изящной чувствительной коже, оставляя чернильные полосы. Это немного щекотно и одновременно неожиданно приятно. Се Лянь видит, что Хуа Чэн не собирается сдаваться без боя. Поразительная стойкость, но принц тоже не промах. Он прекрасно знает все слабости своего любовника: что тот так сильно любит, от чего заводится и перед чем не может устоять. Неожиданно простая попытка соблазнить Князя Демонов превращается в настоящую битву на искушение. Ярко-очерченные ключицы оголены, грудь в такт дыханию поднимается и опускается от частых вдохов. Лакомые стоны вылетают из уст с закусанной нижней губой. Сладкое мычание слышится сквозь стиснутые от удовольствия губы и закрытые глаза. Стоны, эти до неприличия обольстительные звуки, были ключом к сердцу Сань Лана. И принц это прекрасно знал. Каждый раз, во время занятия нежностью, он ощущал, как каждый неприличный вздох подливал керосина в их жгучее пламя страсти. Се Лянь добивается своего. Темп Хуа Чэна сбивается: кисточка начинает с дрожью бегать по телу, оставляя чернильные побеги на мраморной коже. Весь взгляд сосредоточен на губах, ключицах, шее. Глаза бегают с одной части на другую, будто не решаясь за что он больше бы хотел взяться. — Сань Лан…не так быстро, - сквозь вдохи рокочет он. - …Немного медленнее и нежнее… Непонятно, специально ли он придал своим словам двойное значение или изначально так не было задумано. В любом случае, этот ход можно по истине назвать королевским, но Собиратель цветов все еще держится. Внезапно кисточка проскальзывает по разгоряченному твердому соску. С губ принца слетает негромкое, но отчетливое: — Ах! Конец. Одно простое восклицание послужило концом к их недолгой брачной игре. Кисть вылетает из рук Хуа Чэна, тот валит Се Ляня на пол (благо устеленный коврами и подушками) и начинает жадно впиваться в его губы, словно испивая сладкий нектар с любимых уст. Речи принца сладки, но губы на вкус еще слаще. Принц обхватывает руками чужую шею, изящно прогибается в пояснице, позволяя чужим рукам соблазнительно провести по талии. Хуа Чэн впивается в его губы, слегка оттягивает и покусывает, а затем вновь запускает в рот язык, творящий там бесчинства. Сань Лан прерывает пьянящий поцелуй, давая возможность Се Ляню отдышаться, но тот, похоже, совсем не жаждет передышки. Разорвав поцелуй, принц с любовью проводит большим пальцем по шее любимого демона и сладко, слово игривая фея, произносит: — Сань Лан, тебе не кажется нечестным, что я один раздет? - он начинает стягивать красное ханьфу с его великолепных широких плеч. С тела слетает объемный слой одежды, оголяя ярко-очерченные дельты, массивные, широчайшие мышцы спины, не говоря уже о сеченных кубиках пресса. Великолепно. Красный глаз, горящий во мраке антрацитовых волос, завораживает во мраке, словно драгоценный рубин. Но не успевает Се Лянь приковать взгляда, как чувствует, что пара демонических клычков касаются его шеи в горячем поцелуе. Губы Сань Лана холодны, но почему же они заставляли пылать его тело при каждом прикосновении? Правая рука Хуа Чэна скользила по телу, плавно очерчивая выразительные изгибы. Она гуляла то по талии, то по груди, заставляя содрогаться от каждого прикосновения. Наследный принц стонал и распускался в его руках, подобно цветущей вишне во время весны. В сильных, но в то же время таких нежных и умелых руках. Этот демон давно уже втянул его в паутину страстей. Да, он грешит, но грех так сладок и хорош, что невозможно оторваться, да и не хочется. Кажется, он совсем не против последовать в ад за любимым. Первая рука ласкала тело, в то время как вторая подобралась к заднему проходу, запуская и разрабатывая его пальцами. Длинные и изящные пальцы играючи растягивают маленькое отверстие, постепенно увеличивая их число, забираются все глубже и глубже. Средний палец введен уже до предела, еле-еле задевая чувствительную точку внутри принца. В сравнении с членом, их длина была слишком мала, чтобы в полной мере получить вожделенное удовольствие. Для его разгоряченного и жаждущего плотских ласк тела подобная подготовка превращается в пытку ожидания. Внизу все горит, колечко из плоти начинает нетерпеливо разжиматься, желая принять в себя разгоряченную плоть. Он готов, его тело уже на пределе. Еще немного и он начнет жалобно постанывать, умоляя супруга завершить процесс. Хуа Чэн тоже это видит. Умело играя пальцами, он с улыбкой смотрит на крайне возбужденного любовника и понимает, что пора. Массивная головка вторгается в отверстие, заставляя принца выпустить жалобный стон. Он продвигается медленно, словно растягивая процесс. Наконец-то орган введен в полную длину. Се Лянь чувствует, как затвердевшая плоть вторгается в его тело, задевая чувствительную точку внутри заднего прохода, заставляя утопать в долгожданном удовольствии. Ощущение, будто бы при вхождении член Хуа Чэна налился кровью, ему кажется, что он пульсирующий и горячий. Толчки становились все чаще и чаще, с каждым разом проникая все глубже. Внутри все горело. Восхитительный ритм превозносил их все выше и выше, дыхание сбилось, и каждая клеточка достигала своего оргазма. По телу бегали мурашки от испытываемого эйфорического блаженства. Дыхание стало неровным, судорожным. Если бы Хуа Чэн мог дышать, то вероятно бы засыпал супруга перед собой то и дело рвущимися низкими вдохами. Пикантные звуки окутали весь храм. Се Лянь пытался сдержать собственные стоны, превращая их в блаженное мычание, звучащее еще пошлее обычного. Достигнув предела, принц достиг высшей точки наслаждения: волна эйфории накрыла его с головой, по телу побежали мурашки от поступающего оргазма, а потом…все закончилось. Белая жидкость разлилась теплым потоком внутри, немного стекая по бёдрам.