Ну, проговори на милость, Кто бы чаять мог? Все внезапно обратилось В устричный пирог.
Рыдание Бармаглота возвещало начало дня. Летом у этого достойного во всех отношениях профессора отваливались лишние тентакли, а заново отрастали к февралю. До той поры нельзя было ничем его утешить. Впрочем, никто и не пытался. Несмотря на досадный инцидент, профессор Чарльз Доджсон с самого утра находился в самом феерическом расположении духа. Однако феи перед ним так и не появились, и он все никак не мог сделать выводы: он не вошел в необходимое состояние полудремоты, потому что выспался или же день был недостаточно жарким? Проходя мимо знаменитых университетских часов, профессор Доджсон узрел, что в семье шорьков пополнение. Следовало сообщить об этом профессору Мориарти. Он нацарапал письмо и отправил его с почтовой баобабочкой. До обеда он читал лекции по математике для шогготских интеллектуалов, и шогготские интеллектуалы дремали на его лекциях и, должно быть, видели фей. Мориарти вырвался из тьмы иллюзий (так Доджсон называл развлечения своего друга в области криптологии) к пятичасовому чаю, и Доджсон со всем старанием накрыл столик, поставил любимый сервиз, вытащил Соню из молочника и принялся ждать. Он вошел в нужное состояние, но, когда открыл глаза, вместо феи или хотя бы профессора Бармаглота перед ним стоял Джеймс Мориарти, Д. М. (доктор математики). Впрочем, Мориарти недалеко ушел от фей. Выглядел он так, словно ежедневно встречался с ними по работе безо всякой дремоты и в любую погоду. При этом он был сдержан, и даже его радость была выражена сдержанно: он съел несколько кусочков устричного пирога, в который всё превратилось, поздоровался с Новым Пудингом и только тогда промолвил: — О, я так долго ждал, поверить не могу, что безшорьковщина позади! Доджсон с пониманием откусил немного пирога: пирог горчил. — Славные шорьки уродились. Ее Величество всегда присылает для них сыр. — Мне лучше взять двух или одного? Они сильно прыгают? — Довольно сильно. У вас же есть место для ныряния? Старая ванна или разбитое пенсне? В крайнем случае сойдет и бисквит. — Все есть, — успокоил его Мориарти. — Я прочел все книги о содержании шорьков. Даже вашу, Чарльз. Хотя, сказать честно, шорьковед из вас неважный. Доджсон был с ним не согласен: шорьковед из него был никакой. — Ну, вы мне льстите, Джейми. Королева всегда забирает львиную долю шорьков. Если вы не поторопитесь, вам достанется только четверть. — Ну еще бы. У Ее Величества самые старшие солнечные часы. Сколько им исполнилось в этом году? Три тысячи лет? Пока Доджсон напрягал память, он забыл вопрос. Печальный неотвеченный вопрос поплелся восвояси. — Как Бармаглот? — спросил Мориарти. — Снова хандрит? Думал, он пролетит, пока я буду переходить через дворы. Но никакого пылкания огнем в радиусе двести метров. — У него сезонно отвалились тентакли. — А, это до февраля. Вы снова читаете его потоку шогготов? — Они все равно спят. Я так устал им читать, что через минуту уже закончил часовую лекцию. Я взрастил целое поколение шогготов-интеллектуалов. А толку для страны нет. Королева недовольна. Они слишком умны, сказала она, они сомневаются в приказах. Они читают книжки и занимаются интеллектуальным трудом, а вместо дополнительных конечностей отрастили себе дополнительные мозги. — Чтобы занять мозги, обычно хорошо помогает садоводство. Потом они прогуливались по саду, заложив руки за спину. Сад был поделен на квадратики ручейками, и Мориарти красиво перепрыгивал, а Доджсону было лень. — Какие еще новости? Доджсон хотел ответить: «Почему бы вам просто не вернуться, вас примут с распростертыми тентаклями. Вас все обожают. Вы же сами покинули университет!» Но, кажется, этот вопрос тоже остался бы без ответа. — Профессор Хэмпти-Дэмпти свалился со стены. — Это не новость. — Королева обещала собрать его. Но прошло уже два дня, а он все лежит полностью разбитый. — Война с глаголами до целостности не доводит, — веско произнес Мориарти. Он недолюбливал Хэмпти-Дэмпти из-за довольно ядовитой рецензии на его книгу «О движении единорогов». Ему пришлось пить антидот из рыбных косточек. Может быть, после этого прискорбного события он и покинул университетский городок? Доджсон точно не помнил. — К тому же он перестал выплачивать словам жалованье. Поиграем? Шляпа. Мориарти немедленно подхватил. — Мою любовь зовут на «Ш». Я его люблю, потому что он шероховатый. Я его боюсь, потому что он шаблонный. Я его кормлю шахматами и шторами. А живет он в Штормовом пределе. Держите буку «Д». Мориарти аккуратно передал букву, профессор Доджсон взял ее двумя руками. Буква брыкалась, пнула профессора и была такова. — Мою любовь зовут на «Дж». Я его люблю, потому что он джентльмен. Я его боюсь, потому что он джинн. Я его кормлю джигой и джунглями. А живет он в Джеймс-тауне. Страшный грохот прокатился по лесу. Но профессора не услышали его, ведь лес был далеко.***
Ужинали при свечах. Музыкальная шкатулка играла песенку. Мориарти не мог разобрать слов, потому что профессор Доджсон слушал ее от конца к началу. Получилось что-то бесформенное и щемяще-некрасивое. Мориарти ел устриц, а Доджсон раскладывал грибы на тосты. — Королева предпочитает грибы с бутербродами, а вы бутерброды с грибами, да, Чарльз? — Верно что-то из этого, — дивно улыбнулся Доджсон. — Духи устриц придут за вами, Джейми. Мориарти покончил с устрицами, но их души к нему не воззвали. Это случится ночью, если случится вообще. — Помнится, вы писали в Жизнеописании Королевы, что Королева пролила море слез над судьбами устриц. Слезы Королевы выносили из дворца в чайных чашках, а потом… образовалось Северное море. Музыка смолкла. Доджсон взял другую шкатулку и завел. Слушать такое было невозможно, а на балах, где он бывал, можно было услышать и не такое. Мориарти тоже приглашали, но он не танцевал. — А помните, как Королева объявила неделю пятниц? — спросил Доджсон. — Очень удобно. Я обещал закончить книгу к четвергу, но поскольку четверга не стало… Скоропостижно. — Но потом-то он воскрес. Дворец наполнился громами и молниями… Кстати, Чарльз, на первом приеме Королевы... не помните, чей пепел был в бокале с вином? Другие биографы пишут, карточный, но я не уверен. — Если честно, это вино так никто и не выплеснул. Помню, как мы перезнакомились со всеми блюдами на столе. С пудингом я до сих пор на дружеской ноге. Не с тем, что вы видели сегодня, этот совсем Новый. Вот Старый Пудинг — это было нечто! Его жирный голос все еще звучит в ушах. — Его же сразу унесли после вашего знакомства? — спросил Мориарти. Он уже расставлял шахматные фигуры. Король и королева были так величественны, их тентакли так красиво обвивали тела. — Да, — сосредоточенно вымолвил Доджсон. — Но я искренне надеюсь, что мы встретимся снова. Вот уже более тысячи лет жду этой встречи. Королева тогда отрезала кусок от Пудинга, а он возмутился, посмел угрожать Королеве, что отрежет кусок от нее. Умопомрачительно! Королева так хохотала. — Хорошо бы иметь шестьдесят тысяч таких книг, как ваша биография Королевы, — заметил Мориарти после паузы. — Но вы перестали писать, у вас на уме только узелки. — Немного дружеского участия и новый цинкограф, и вы получите новую книгу. Но что я могу вспомнить нового? Разве что те дни, когда Ее Величество еще была совсем дитя и мы с ней совершили прогулку по быстрой реке. И по Холмам, мы так часто с нею бродили под Холмами. Там всегда цвела сирень и дули зимние ветра. Она прекрасно танцевала, у нее тогда еще не отросли тентакли, да. Дитя ушедших дней. — Вы гостили еще тогда, когда Королева была ребенком! — восхищенно воскликнул Мориарти. — Вы просто обязаны написать об ушедших днях. Мало кто помнит те дни. Чарльз Доджсон, Белый рыцарь Королевы, мягко улыбнулся. Как и любой представитель Народа Холмов, он плохо помнил далекое прошлое. Но все, связанное с Ее Величеством, он бережно хранил в старой памяти. — Да, мало кто помнит, что тогда у Королевы было другое имя. — И как же ее звали? — Алиса, Королева Зеркальных Холмов. Ну, пойдемте выбирать шорьков. Они уже должны были уснуть в тени. А потом сыграем.