Roads that don't end

What if we rewrite the stars? Say you were made to be mine Nothing could keep us apart You'd be the one I was meant to find… Сьюзен в жизни бы не подумала, что домой возвращаться будет на похороны своей семьи. Когда ей позвонили, она собиралась на репетицию, бегала по квартире в одном белье, а телефон, поставленный на беззвучный режим, трезвонил где-то в ванной комнате. Она бы и не услышала звонок, если бы не забежала за оставленной у зеркала помадой. Она помнит, как увидела на экране номер профессора Керка, старого папиного друга, и удивилась: почему мистер Керк звонит ей? Помнит, как приняла вызов. Помнит, как зазвенело в ушах, стоило ей услышать, что её любимых людей больше нет. Сьюзен тогда завыла, осев прямо на кафельный пол, а мобильный выпал из её руки. Этого не могло быть. Этого не могло быть, этогонемоглобыть, этогонемогло… Билет в Англию она взяла в тот же день. Ей всё чудилось, что она просто оказалась в кошмарном сне, и, стоит ей открыть глаза, как искаженная трагедией реальность исчезнет, и она проснется в своей постели. За окном будет новый день, а в мессенджерах — фотографии Питера с его девушкой, Эдмунда и Люси, машущих ей руками с побережья Бали. Если бы Сьюзен согласилась лететь с ними, она бы тоже погибла. Если бы ей не нужно было репетировать финальный спектакль перед каникулами… Она собиралась присоединиться к семье чуть позже. Каспиан встречал её в аэропорту. Сьюзен увидела его, и у неё подкосились ноги — осознание, что она вернулась, что её семьи больше нет, что она теперь единственная из Пэвенси уничтожили её. Она помнит, как рыдала, прижимаясь к Каспиану, прямо в зале прилета, и ей было плевать, что подумают люди вокруг, она имеет право, она сирота, она… Каспиан гладил её по волосам и молчал. Все эти месяцы он был рядом. Пусть и не приходил к ней, пусть они виделись лишь в офисе, пока она пыталась вникнуть в дела, заниматься которыми у неё не было никакого желания, но Сьюзен знала — он рядом. Он подставит ей плечо или встанет с ней спина к спине. Они, в конце концов, остались вдвоем, только вдвоем. Каспиан был её первой любовью когда-то. Всё случилось так просто: вот они друзья, а вот ей четырнадцать, а ему семнадцать, и её сердце точно знает, что она влюблена по уши, даже если Эдмунд, вот дурак, подшучивает над ними и зовет их «тили-тили-тесто, жених и невеста». Каспиан целовал её так, что у Сьюзен голова кружилась, и он знал её, как никто другой не знал, и он держал её за руку, и… «Прости меня, Люси» Она не сразу догадалась, почему Люси злится на неё, почему рассказала родителям, как Каспиан поцеловал Сьюзен в зоопарке, почему обижается. Сестренке было десять, и Сьюзен думала, что она просто рано входит в переходный возраст, но всё было проще: Люси по-детски влюбилась в Каспиана. Люси видела его своим принцем. Но что Сьюзен могла поделать? Может быть, родители даже думали, что они с Каспианом поженятся. Может быть, этот выход казался им идеальным. Родителей больше нет. Сьюзен каждый день собирает себя по частям. Ей кажется, что её сердце превратилось в открытую рану, и, как бы она ни старалась её залечить, края раны не стягиваются и не заживают. Первые несколько месяцев после похорон жить в доме Пэвенси кажется невозможным, и Сьюзен снимает квартиру в Сохо. Каждый день она думает, что вот-вот уже вернется домой, но не может себя заставить и, подъезжая к знакомым с детства улицам, разворачивает машину обратно. Каждый день она обещает себе, что завтра-то уж точно… Когда она впервые почти_приближается к дому, её начинает тошнить. Едва успев завернуть машину в переулок недалеко от их городского дома, она открывает дверцу, высовывается наружу, и её начинает рвать. Сглотнув горечь, Сьюзен долго сидит в машине и так и не решается выйти. Она впервые открывает двери дома Пэвенси только через три с половиной месяца после страшной даты. Ходит по знакомым с детства комнатам, чувствуя, как болезненно сжимается что-то в груди. Стискивает зубы, чтобы не разреветься. Слуги предусмотрительно не беспокоят её. В спальнях всё по-прежнему, будто владельцы вот-вот вернутся домой, только пыль заботливо вытерта со всех поверхностей да кровати заправлены. Эдмунд в жизни так красиво постель себе не заправлял! Сьюзен проводит ладонью по пледу, горло у неё опасно сжимается. Она обхватывает плечи ладонями и поспешно выходит. Следующая по коридору — спальня Люси. Плюшевый лев смотрит на Сьюзен стеклянными глазами. Потрепанный, с заплатой на спине, там, где Эдмунд ткнул в него ножницами. Как Люси тогда рыдала!  — Аслан говорит, что, когда мы умрем, мы все попадем в Нарнию, — лепечет Люси, прижимаясь лицом к жесткой гриве плюшевой игрушки.  — А священник говорит, мы в Рай попадем! — не соглашается Эдмунд. Питер закатывает глаза. Сьюзен ломается. Она сползает вниз по косяку двери и ревет — в голос, навзрыд, закрыв лицо ладонями.  — Люси… — шепчет она. — Люси, прости меня, Люси… Домой она всё же возвращается, но отцовский погреб с винами становится её другом. Бокал-другой, иногда третий — перед сном, иначе призраки семьи начинают преследовать её. Сьюзен слышит их смех, ей всё время кажется, что, повернув за угол, она увидит дурачащегося Эдмунда. Услышит голос мамы. Шелест страниц газеты, которую по утрам читал отец. Три бокала превращаются в четыре. Потом — в целую бутылку. И спасает её Каспиан. Тот самый, который полгода был рядом, прикрывал её спину, но не навязывал свое общество. Тот самый, которого она любила — и, кажется, продолжала любить, отшивая в Нью-Йорке парня за парнем, потому что каждый из них был не_Каспиан, — но отношения с которым не выдержали расстояния в океан, потому что любви требовалась подпитка, а не редкие электронные письма. Потому, что она была глупая и юная, и ей хотелось веселиться, а на Скайп или мессенджер потом перестало находиться время. Каспиан отбирает у Сьюзен бутылку, пока она рыдает у него на плече, уткнувшись носом в его шею. Каспиан пахнет так же, как и раньше — немного ароматом от Тома Форда, немного самим собой, чем-то терпким и кружащим голову. И Сьюзен осознает своим полупьяным сознанием, как ей не хватало его. Её долгий путь к душевному восстановлению начинается с Каспиана. С их общих воспоминаний. С её чувств, что пробуждаются снова. С её улыбок — впервые за последние полгода по-настоящему искренних, а не фальшиво-заинтересованных. С того, что с Каспианом Сьюзен ходит на ланч и наконец-то может вспоминать тинейджерские годы без ноющей боли за ребрами. С его осторожных прикосновений и объятий. С темной розы, лежащей каждое утро на столе в её кабинете. Да, теперь её день начинается с чашки кофе и деловой переписки. Сьюзен никогда не хотела разбираться в тонкостях ведения родительского бизнеса, но за год, прошедший с их смерти — Боже, она всё ещё не может смириться, ей всё время кажется, будто они уехали далеко-далеко и могут в любой момент возвратиться! — она заставляет себя войти в курс дела. Мечты об актерской карьере остаются где-то там, в прошлой жизни, вместе с легкомысленными платьями и алой губной помадой. Сьюзен кажется, будто она живет не своей жизнью, попала в чье-то чужое тело, но в зеркале каждый день с ней встречается взглядом она сама, и осознание реальности окатывает ледяной водой. Она справится. Мама и папа хотели бы, чтобы она справилась. И каждый раз, когда у Сьюзен что-то получается, она будто ощущает их молчаливое одобрение. И улыбку Питера. Она почти видит, как он подмигивает ей: молодец, сестренка! Сьюзен перетаскивает Аслана в свою спальню. Вечерами она усаживается возле него, зарывается пальцами в жесткую гриву, и ей чудится, будто она разговаривает с Люси. В основном просит прощения. За Каспиана. За то, что была не самой лучшей сестрой. За всё.  — Я надеюсь, ты там, где всегда и мечтала, — по щеке Сьюзен ползет слеза. — Прости меня, Люси. Я так тебя люблю, сестренка… В ту ночь Люси ей снится. Она одета в длинное бархатное платье, она улыбается, и, кажется, она в той самой стране, которую вообразила себе в детстве. Сьюзен стоит рядом с сестрой на берегу, и песок щекочет её босые ноги.  — Здесь так здорово, — Люси кладет голову ей на плечо. — И ты будешь здесь однажды. Но не скоро, Сью. У тебя есть много незаконченных дел. Аслан так говорит. Разве ты не слышишь? Сьюзен не слышит Аслана. Люси фыркает.  — Ты всегда недостаточно верила. Но это не важно, ведь Аслан верит в тебя. И он говорит, что вы с Каспианом должны прожить долгую жизнь вместе. Тебе ясно, дурочка? — Люси щелкает её по носу. — Тебе пора возвращаться. Впервые за год Сьюзен просыпается и улыбается солнцу в окне. Прошлая её весна была окрашена в черный, но сейчас её отпускает, будто ледяная жесткая рука, сжимающая сердце, решила наконец-то позволить ей дышать полной грудью. Темно-бордовая роза снова лежит на её бумагах. Сьюзен подносит её к лицу, вдыхает густой аромат. Каспиан… «Вы с Каспианом должны прожить долгую жизнь вместе» Ей кажется, будто Люси дала свое благословение. Сьюзен широко улыбается.  — Мэри, — звонко стуча каблучками, она подлетает к ресепшену. — Мэри, мистер Тельмар был сегодня в офисе? Секретарь кивает.  — Он заходил с утра, но забрал документы и сказал, что планирует поработать из дома. Мне позвонить ему, мисс Пэвенси?  — Нет, — Сьюзен поверить не может, что в её голове сейчас родилась эта безумная идея, но она собирается ей последовать. — Пожалуйста, если меня будут искать, скажи, что сегодня меня в офисе не будет. Хорошо? Мэри, привыкшая каждый день видеть её в компании, кивает непонимающе, но вопросов не задает. Быть может, она думает: у богатых свои причуды. Быть может, её голова вообще другим занята. Сьюзен обязательно поговорила бы с ней, но не сейчас. Ей в нос ударяет весной, когда она выходит на улицу. Она целый год не замечала ни смены времен года, ни прежде любимого Лондона, погрузившись в свое горе, но Сьюзен чувствует, как её резко отпустило, оставляя не пронзительную боль незаживающей раны, а светлую грусть и воспоминания, которые всегда будут греть ей сердце. И теперь она знает, что жизнь — продолжается. Каспиан — Сьюзен это известно — уже давно не живет с дядей. Его квартирка находится в Сохо, не так далеко от квартиры, которую снимала она сама, пока не была в состоянии вернуться домой. Сьюзен ставит машину на подземной парковке, а, войдя в парадную, сталкивается с портье.  — Вы к кому, мисс? — бдительно интересуется он.  — К мистеру Тельмару, — у неё горят щеки, то ли от быстрой ходьбы, то ли он предвкушения встречи. Она ещё понятия не имеет, что сделает и как себя поведет, но уверена, что больше ждать не хочет. К черту. Сьюзен любила Каспиана всю жизнь… и она точно знает, что и он тоже любил её. Любит. Всё ещё. Почему она вообще позволила ему расстаться с ней? Почему была такой дурой, что позволила расстоянию и мессенджерам их разлучить? Ей кажется, что лифт поднимается на этаж недостаточно быстро. У самой его двери у неё слабеют коленки. Сьюзен делает несколько глубоких вдохов. Она собирается опозориться перед ним, если он считает её просто другом, но если нет… она собирается сорвать джек-пот.  — Сью? — Каспиан смотрит на неё распахнутыми от удивления глазами. — Ты что здесь делаешь? Она может сбежать. Или сказать, что просто зашла в гости к старому другу. Время, что они провели вдали друг от друга, не вытравить и не сжечь, и не повернуть вспять, но всегда можно начать всё сначала. «У вас впереди долгая жизнь вместе» Сьюзен шагает вперед, притягивает его к себе за воротник рубашки и целует. Каспиан замирает от неожиданности, но лишь на секунду, а потом — она чувствует — улыбается. Притягивает её ближе, свободной рукой захлопывая за её спиной дверь, нечего случайным соседям пялиться, и отвечает на поцелуй, жарко и напористо. Сьюзен цепляется за него, потому что ноги перестают держать и потому, что, стоит ей сбросить туфли, как разница в росте становится весьма ощутимой. Каспиан всё еще любит её. Сьюзен ощущает это всем своим существом, и ей не хочется ждать. Она тянет рубашку с его плеч, покрывает поцелуями шею. Им давно не по пятнадцать и даже не по восемнадцать лет, но, пока они добираются до ближайшей горизонтальной, Сьюзен чувствует себя подростком. Только теперь Каспиану не придется в спешке запрыгивать обратно в одежду, потому что здесь они точно одни.  — Ай! — Сьюзен ойкает, когда спиной ударяется о кожаную прохладную поверхность дивана. — Больно!  — Извини, — выдыхает Каспиан ей в шею и вдруг отстраняется, заглядывает ей в лицо. Глаза у него почти черные от желания. Сьюзен облизывает саднящие губы. — Сью… ты…  — Я тебя убью, если ты спросишь, уверена ли я, — она тянет его на себя, обхватывает ногами за поясницу. — Я была уверена в пятнадцать и чертовски уверена сейчас. Кажется, ему не нужно других подтверждений. Каспиан — джентльмен, однако это не делает его нерешительным… ох. Сьюзен судорожно борется с пряжкой ремня на его джинсах, пока он куда успешнее справляется с её юбкой и нижним бельем, и это даже нечестно. Он вообще нечестно играет. Нечестнее и придумать нельзя. Сьюзен хватается за его плечи, подается вперед, мгновенно подхватывая его движения, и Каспиан прижимается лбом к её лбу.  — Боже, Сью… — его глаза сияют. И она думает, что жизнь — вот здесь. В его улыбке. В сплетении их тел. В том, как скользит влажная от пота спина по коже дивана. В шершавом прикосновении ткани его джинсов к нежной коже бедер Сьюзен — до конца раздеться Каспиан так и не успевает. В отсутствии неловкости. В негромком смехе Каспиана, переходящем в сдавленный низкий стон. В его севшем голосе. В жаре, охватывающем все тело. И в остром, сладком ощущении, что всё — правильно. Каспиан утыкается лицом в её волосы, тяжело дышит, и сам он — тяжелый. Сьюзен толкает его в плечо, он не удерживается и сваливается на пол, утягивая её за собой.  — Я не мог без тебя, Сью…  — Ш-ш-ш, — она прикладывает палец к его губам. — Всё так, как должно быть. «У вас впереди долгая жизнь вместе» Сьюзен знает: так и есть. Это всегда был Каспиан, и это всегда была любовь.