Снова и снова

Он возвращался снова, и снова, и снова. Возвращался назад, пользуясь данным ему шансом. Каждый раз он думал, что это последний шанс, что больше уже не будет — он ошибался. Он ошибался, а потому бежал каждый раз вперед, чтобы всё исправить сызнова. Он умирал в семнадцать, чтобы заново начать свой путь в одиннадцать. Он умирал, чтобы однажды очнуться в другом теле или времени, но чтобы исправить все свои ошибки. Он выбирал идти вперед, даже если это означало оказаться на старте, даже если ему снова приходилось видеть, как последний вздох срывается с губ его близких. Он не изменял своему выбору. Как только война кончалась, он, не наученный жить иначе, отправлялся в прошлое, чтобы переиграть события так, как ему угодно. Так, как он считал правильным. Он крал поцелуи любимой, иногда любимого, и часто спрашивал себя: а тот ли он, кем он отправился вперёд в первый раз? Сцены то повторялись, то отличались, но он досконально выучил свою судьбу, все развилки своих неосторожных и не достаточно продуманных действий. Он перестал считать свои жизни. Он хотел сделать всё правильно. Он, зависимый от потерь и войны, от постоянного напряжения, не мог остановиться на новом исходе, даже если все «хорошие» были живы, а «плохие» — мертвы. Он не мог остановиться, накапливая в себе воспоминания уже исчезнувшего прошлого-настоящего-будущего. Когда его друзьям всего пятнадцать, а он уже прожил не одну сотню лет, стараясь отгородить их костлявых белых рук, всё кажется таким бездушным. Он продолжал блуждать в порочном круге, в поисках нужной дороги. Он, ведомый туманом и желанием никогда не рождаться, видел мир, в котором его не было. Ни пророчества, потому что его мать не забеременела, ни первого падения врага, ни раскаяния его антигероя, ни долгожданных тёплых встреч, что грели его сердце. И тогда он снова рождался и вступал в борьбу, стараясь изменить мир, стараясь перекроить его под себя, ведь он был полон самых разных знаний, и с каждым разом, с каждым кругом, их становилось больше и больше. Ему никогда не стало бы достаточно, потому что он зациклился, завис, как старый компьютер, и единственным выходом оставался полный снос системы, а лучше — в металлолом. Он хотел свободы от своего перфекционизма, от желания починить то, что было предрешено, но он застрял, не зная, где же ему обрести покой. И он боролся. Снова и снова, запертый в череде перерождений во времени, наполненной войною и болью от того, что он проходил этот путь совершенно один. Снова, и снова, и снова.