***
У Мотои есть его личный предматчевый ритуал, который он в общем-то даже и не придумывал. Не рутина, не план, не привычка, как могла бы сказать его команда. Мотоя не щепетилен в отношении того, когда его следует выполнять. Если ему, например, захочется поболтать или что-то вытянуть из Киоми, он спокойно может отложить его. Когда Киоми спрашивает его, какой тогда в этом всем смысл, если не придерживаться регулярности, Мотоя не совсем понимает, как можно такое объяснить, поэтому просто отвечает, что это больше, как духовная вещь. (— Звучит бесполезно, — говорит Киоми. — Как ты можешь тогда в это верить? Улыбка зажигается легко. — Дело не в том, чтобы верить. Это мой способ отпустить и облегчить свое чувство ответственности на площадке. Разве этого недостаточно? — Безответственно, — бормочет Киоми, — если ты начнешь так портить свой прием, то… — Можно подумать, я когда-либо это делаю! — огрызается Мотоя и смеется над тем, как Киоми тут же кривится.) Киоми хорошо прячет его, но Мотоя знает, что перед игрой он достает свой тщательно сложенный носовой платок и засовывает в самый дальний правый угол шкафчика. Мотоя хорошо понимает, почему брат не говорил ему об этом — Киоми никогда не полагается на судьбу или удачу, и все равно будет настаивать на том, что какие бы ритуалы они ни совершали, исход не изменится. Он повторяет это, когда ловит кончиками пальцев след Мотои вдоль очередной незнакомой стены, на что тот отмахивается и говорит ему расслабиться. И надо отдать должное Киоми, Иидзуна получает ту же саму немного занудную лекцию всякий раз, когда кладет на полотенце любимый талисман удачи от своей матери. Капитан всегда в ответ лишь отшучивается. — Я знаю, ты считаешь, что все это не имеет значения, — говорит он однажды, — но мне становится легче, когда я выхожу на площадку. Думаю, именно в этом истинная цель таких вещей. — О, — Киоми выглядит так, словно достиг просветления, а Мотое требуется вся сила выдержки, чтобы не засмеяться. — Понятно. После этого случая все вопросы и скептические замечания о его предматчевом ритуале к большому облегчению Мотои прекращаются. Киоми — его двоюродный брат, для которого он всегда найдет время и место в своей жизни, но Киоми ТАКЖЕ и его двоюродный брат, которому он вполне мог и врезать, если тот продолжит его доставать. И уже никакое количество предложений помочь с отработкой подачи и/или приема не спасет либеро Итачиямы, когда Киоми окончательно решит, что убийство будет стоить всей возможной грязи.***
Ритуал такой. Мотоя находит относительно пустой коридор, касается рукой стены и не спеша идет от одного конца к другому. Об этим знают все. Киоми перестал странно смотреть на него после того, как они перешли в старшую школу. Иидзуна однажды сопровождал его, ошибочно, но справедливо предположив, что первогодка просто заблудился. Тогда Мотоя с улыбкой спровадил его. Он никому, даже Киоми, не расскажет о том, что именно превращает это действие в ритуал. Мотоя никогда не закрывает глаз. Он смотрит на раскрытые кончики пальцев, которые медленно скользят вдоль стены, ощущает прикосновение грубого камня к своей кожей и тихо вдыхает. Связь — это то, что он ощущал и хотел бы ощущать всю свою жизнь. Мотоя оценивает ее по яркими красным пятнами на коже в конце тренировки и тяжёлому напряжению в ногах после приема подач. Он знает, что другие, за которыми Мотоя так или иначем наблюдает, измеряют ее постоянным повторением упражнений у стены до самой ночи со спутанной, но серьезной риторикой. Для них связь не имеет явной формы. Есть определенное чувство власти от ощущения возможности сознательного расширения границы, разделяющей чувство безопасности и давящие обязательства на площадке. Когда Мотоя завернет за угол, ему придется нести ответственностью за спокойную уверенность команды и каждый впечатляющий подбор. Его улыбка при очередном нырке за мячом растворится в напряженном и обеспокоенном выражении лица, а волнение и восторг останутся в каждой его клетке, что живет, дышит и молит о пощаде в конце изнурительного матча. Это просто факты, которые он воспринимает и легко вбирает в себя, возвращаясь к команде… Он никогда не задерживается. Воодушевление, смешанное с возбуждением, быстро растекаясь нетерпением по телу, не позволит ему этого сделать.Он всегда уходит с улыбкой, которую никто не видит, просто чтобы напомнить самому себе о том, что какая-то его часть осталась позади. (Да, немного сентиментально. Его родители предостерегают от этого — мама говорит, что определенный уровень уступок собственной слабости — это нормально, а отец же велит ему побеждать. Мотоя может выполнить и то, и другое, поэтому искренен, когда кивает им обоим.) Закончив, он тщательно моет руки (просьба Киоми), и на обратном пути берет брошюру (просьба Иидзуны) и, если в этот день чувствует себя особенно щедрым, тратится на "Pocari Sweats" (псевдопросьба команды). Вот эта часть уже рутинная привычка. Каждый раз, когда Мотоя возвращается с напитками, команда становится немножко оживлённой. Приложенные для этого небольшие усилия всегда того стоят.***
На весеннем турнире второго года он оказывается не один в коридоре. — О, — Суна Ринтаро отрывается от телефона. — Комори, верно? Либеро Итачиямы. Привет. Мотоя убирает руку от стены. — Ага! Суна Ринтаро, так? Из Инаризаки? — Значит ты все-таки заметил, — Суна складывает руки. — Думал, ты будешь здесь с Сакусой. Вы двое обычно словно приклеены друг к другу, не так ли? — Он мой двоюродный брат. Но мы не привязаны друг к другу. — Да, они большую часть времени были вместе в молодежном тренировочном лагере, но отчасти для это, чтобы Мотоя мог предотвратить какие-либо посторонние жертвы. Непредвиденные обстоятельства и временами нагловатый Мия Атсуму — плохие химические реагенты, чтобы без опаски добавлять их к и так уже нестабильному Киоми. — И я иногда беспокоюсь о нем. Дело не в том, сможет ли Киоми позаботиться о себе или нет. В отличие от уютного коттеджика Мотои, он возводит собственный огромный, но одинокий каменный замок с того дня, как Мотоя узнал о его существовании. Его скорее беспокоит, как Киоми впишется в команду. Сейчас с этим нет проблем, учитывая готовность каждого уважать чужое личное пространство и особый вид теплой искренности Иизуны, но будущее заставляет задумываться о таких вещах. (Не многие вещи заставляют Мотою сомневаться. Волейбол или преданность Киоми никогда не были для него таковыми, но он не может не думать об этом. Однако сомнение можно преодолеть усилием, поэтому он полностью погружается в тренировки и надеется, что так или иначе все встанет на свои места.) Суна отслеживает его жест, и в этом нет ничего удивительно. — Иногда? — чужие глаза сужаются. Мотоя уже видел это выражение цепких глаз, когда вытаскивал особенно неприятный удар в исполнении центрального Инаризаки. — Наверное, это отстой. Мне постоянно приходится иметь дело с близнецами Мия. Мотоя фыркает. — Да уж, самый пессимистичный парень на свете и эти двое. Не знаю кому из нас повезло меньше! — Высокая оценка своего двоюродного брата, — Суна переводит взгляд и смотрит Мотое через плечо. — Уверен, он это оценил и признателен. О, а это знакомо. Пару раз, когда Киоми специальное пытался его одурачить, то использовал тот же трюк. — Хорошая попытка. Но он никогда не присоединяется ко мне, когда я ухожу перед матчем. Суна щелкает языком. — Черт возьми. Ты так сильно волнуешься перед нашим матчем. — Мы не играем с вами сегодня. — А кто говорит о сегодняшнем дне? — Эй, не надо вот так запросто дискредитировать другую команду! Никогда не знаешь наверняка — игра в любой момент может разладится и сбиться. — Разладится? Кита-сан в одиночку физически может сдержать любой хаос. Он достаточно страшен и способен остановить землю, если захочет. — Высшая похвала, — Мотоя повторяет взгляд через плечо Суны. — Что ж, в любом случае удачи вашей команде! — Нам не нужна удача, — Суна бросает на него искоса еще один взгляд — не столь пренебрежительный, чтобы быть правдоподобным. — И заранее благодарю за предоставленную мне свободу пробивать, куда я хочу. Что-то медленное проникает в грудную клетку Мотои и пускает корни. Эффект настолько шокирующий, что вытягивает нехарактерную инстинктивную реакцию, растворяющуюся в панибратстве, и он разражается смехом. — О, — говорит он между вдохами, — ты все еще зациклен на том, что я вытащил большинство твоих ударов на осеннем турнире? Я тебя ни в чем не виню! Ты выглядел довольно раздраженным в третьем сете. — Раздражение — естественная реакция, — замечает Суна. — За собой смотри и за себя беспокойся в нашем следующем матче. — Не волнуйся! Я прослежу за тем, чтобы нигде не было свободного для места для удара. Странно было озвучивать мысленный вызов, который Мотоя бросал всегда и каждому смотрящему на него из-за сетки, но это приносит некоторое чувство свободы и немного расслабляет. Обещание начинает реально существовать и требует воплощения в жизнь, а Мотоя серьезно относится к своим обещаниям. Суна возвращает рукопожатие и удерживает его. — Верно. Конечно.***
В представлении нет необходимости. Они официально встречаются в финале осеннего турнира на противоположных сторонах площадки. Приветствия как обычно очень краткие. Суна стремится разрушить спокойный поток игры Итачиямы, а Мотоя его сохранить и преуспевает в этом немного больше. Он пожимает руку Суне и видит по его сдвинутым бровям и легкой дрожи нижней губы, как разочарование разрушает его твердый стоицизм. Мотоя никому не скажет, что заинтригован. Все загадки и их решения в его жизни были связаны с тихим молчаливым поглощением информации на расстоянии (Киоми, мяч, положение на площадке, уроки жизни Иизуны), а Суна почему-то кажется ближе. Но в конечном итоге Мотоя человек, что стремится поддержать и сохранить мир, поэтому он притворяется, что не видит, как Мия Атсуму начинает плакать, и уходит.***
Когда Инаризаки проигрывает свой первый матч на весеннем турнире, Мотоя делает вид, что не замечает, как вся команда спешит в вестибюль, и направляется в ближайший коридор. Он видит и осознает многое, но есть некоторые вещи и моменты, в которые он понимает, не должен быть посвящен. Мотоя проводит рукой по стене во второй раз, но сам не знает, для кого это предназначено. Киоми всунул бы ему дезинфицирующее средство для рук, если бы брат осмелился посвятить это ему, а Иидзуна еще сильнее сжал бы свой амулет удачи и сказал, что и так уже надежно прикрыт, а потом стал бы искренне и бесконечно благодарить. Вместо этого в подушечках пальцев живет что-то мрачное, что не сбивает и не удивляет так сильно, как следовало. Мотоя знает, что он выводит для себя образ победы. Хм, Киоми наверняка сказал бы, что он должен держать в голове чемпионство и думать о нем как о естественном прогрессе. Что ж Киоми на любое дело смотрит с точки зрения его логического завершения. Но Мотоя не Киоми. Это ритуал — оставлять какую-то часть себя позади, но покорное почти болезненное смирение сидит на полу коридора будто ждало его и приветственно машет рукой, когда он доходит до конца. Он знает, что оно принадлежит другому человеку, знает, что сейчас его хозяин стоит в вестибюле, наблюдая за своей сломленной командой. Поникшее и уже пустое обещание сидит с ним рядом, и Мотое впервые хочется обернуться. Он встает в самом конце и на этот раз прижимает к стене полностью всю ладонь. Граница площадки. Прочная или упущенная связь. Барьер на пути к неизбежной утрате, если кто-то хочет быть пессимистичным. Он не оглядывается назад.***
Когда Иизуна хромает, опираясь на двух товарищей по команде, а надежда корчится на полу перед ними, Мотоя плачет, Киоми нет.Это врождённое для них обоих. Даже сквозь слезы, он ясно видит площадку, на которой ему больше не место — мысль сжигает оживленность и последние силы, и это тоже нормально. Что ненормально, так это внезапно возникшее любопытство к тому, что думал кто-то другой, стоя здесь, в других обстоятельствах, но с тем же итогом. Проигрыш есть проигрыш. Его жизнь и все мысли в основном вращались вокруг того, чтобы как можно острее отточить свои навыки игры и лучше взаимодействовать со своими товарищами по команде. Там не было места для кого-то другого, однако именно теперь в эту минуту его мозг доказывает, что у него совершенно точно есть место для кого-то еще. Связь выражается по-разному, но Мотоя никогда раньше не учитывал настолько специфический способ ощущать ее. Это сбивает с толку. На выходе он чуть не врезается в дверной косяк, и Киоми смотрит на него более хмуро даже чем, когда они ссорятся. Мотоя знает, что брат способен беспокоиться о нем, и это почему-то заставляет почувствовать себя лучше, и он уже может вытереть последние слезы и позволить появится грустной улыбке на своем лице. Это меньшее, что Мотоя сейчас может сделать, пусть и знает, что ему не нужно быть сильным, но таков уж он — чувствует себя лучше с какой-то ношей на плечах независимо от ее контекста.***
Он ни разу не встречает Суну в коридоре на третьем году обучения, но смирение остается с ним, как упрямый домашний питомце, который требует все большего и большего внимания, когда его не кормят. Он чаще остается без еды чем нет — Итачияма под командованием Киоми неплохо справляется. Этого было достаточно. Мотоя продолжает находить место для окружающих его людей и новой команды, пока вновь полностью в нее не погружается. Он продолжает покупать "Pocari Sweats" для всех несмотря на то, что Киоми настаивает, чтобы он прекратил это, ради своего кошелька (хотя сам Киоми по-прежнему берет свою бутылку). Новые голоса уже смешались со старыми, и эта мысль вызывает улыбку на губах Мотои, когда они все кричат подбадривающие слова. Его встречают другие улыбки. Цикл продолжается. Выйдя на площадку на свой последний школьный матч, Мотоя растягивает ноги, когда за сеткой материализуется Суна. Мотоя усмехается, они сдержат свое обещание. Суна бесстрастно и невозмутимо смотрит на него, но Мотоя знает точный момент в какой он с ним соглашается.***
Обновление "EJP Raijin" неизбежно. Вашио Тацуки, выпускник Фукуродани, обеспечивает надежную опору для обороны и голос разума для внутренних каналов сплетен, которые формируются, когда легендарное поколение монстров одновременно врывается в "V.League". Комори Мотоя, выпускник Итачиямы заполняет оставшиеся пробелы так же легко, как дышит, и у него имеется свой обширный список мелких прегрешений и недостатков, которые совершает большая часть его сверстников. Суна Ринтаро, выпускник Инаризаки, продолжает испытывать отвращение к центральным блокирующим по всей стране и говорит Мотое, что его список грехов ужасен. Суна Ринтаро, выпускник Инаридзаки, добавил улыбку к своему репертуару мимики в течении нескольких лет с их последнего матча. Мотоя просто любопытно узнать, каким еще выражениям лица он научился после того, как отбросил стоицизм. Он зависает на этом в течение пяти минут их питьевого перерыва и считает, что это нормально, пока осуждающий взгляд Вашио в его сторону, не возвращает обратно в реальность. Единственная разница в форме Суны в том, что точка взгляда Мотои изменилась.Он смотрит, как его рука отворачивается под углом, давая надежду блоку, прежде чем отправить мяч мимо рук Вашио в пол. — Хороший удар! — срывается с губ с трепетом и благоговением, которые он не успевает погасить (ничего страшного, но он постарается не повторять). Суна оглядывается через плечо. Взгляд, который он одаривает Мотою, напоминает старые соревнования и вытаскивает из прошлого чувство связанности. Это почти не тревожит его так, как в прошлый раз. Когда Мотоя улыбается, Суна улыбается в ответ, и это еще одно отличие от прошлого. Мотоя всегда находил возможность справляться со всеми изменениями в своей жизни, но его обязанность — брать на себя груз ответственности, когда он шагает на площадку — останется с ним навсегда. Да, он может позволить себе расширить свой мир для еще одного человека.***
Примерно через два месяца после того, как он присоединился к команде, Суна спрашивает о коридорной традиции, и Мотоя отвечает, как и когда-то брату, что это духовная вещь. — Дай мне более веское объяснение, чем это, — Суна поднимается с пола. — Когда я поймал тебя на втором году, ты выглядел так, будто у тебя была серьезная причина делать это. Или ты просто так вел рукой по стене? Мотоя раздумывает, переходя к следующему шагу. — Разве тебе никогда не хочется иногда делать что-то просто для развлечения? — То есть ты для развлечения ведешь рукой по стене? — уточняет Суна. Мотоя качает головой. — Я думаю, что это началось именно так, но теперь уже не так, — большинство вещей, которые он делал, начинались с бездумного любопытства. Так было и с волейболом, в частности, но что-то в этой игре каждый раз все больше и больше задевало ударами его беспечное юное сердце. Что-то в прикосновении руки к стене, напоминает ему о том, что один человек может повлиять на траекторию движения Земли. — Действительно страшно, если подумать, да? Самые странные и неожиданные вещи могут иметь большое значение, если будешь не внимателен и неосторожно с ними. Пристальный взгляд Суны проникает под кожу. Еще один чужеродный инстинкт поселяется под его пальцами. — Ты говоришь так, будто уже, ты думал об этом раньше. — Так и есть, — легко отвечает Мотоя, — сложно было об этом не думать, ведь я делаю это перед каждой игрой. Суна, начавший первым, заканчивает с растяжкой раньше. Он берет две бутылки с водой и ставит одну в сторону, прежде чем открыть другую плавным движением запястья. Мотоя смотрит на ярко-зеленую бутылку, которую Киоми подарил ему в качестве язвительного презента, и видит, как все встает на свои места. — Интересно, — только и говорит Суна, вытирая рот. Мотоя ждет, когда он уйдет. Когда Суна дает понять, что он не покинет спортзал и даже не отойдет, давно знакомое любопытство проникает во все тело, и Мотоя медленно выдыхает. — Интересно? — повторяет он. — Может, тебе стоит как-нибудь попробовать. Тогда ты не будешь смеяться надо мной! — Кто сказал, что я собираюсь это делать? — Э-э, все это о том, что ты за человек? Ты, наверное, уже прямо сейчас что-то придумаешь. Суна закатывает глаза. — Даже в самом худшем случае, Комори, ты никогда не станешь таким плохим, как Атсуму. — А Осаму? — Думаю, он немного получше. Мотоя никогда не считал, что засмеяться трудно, но в этом месте, с этим человеком, это оказывается еще проще. Он открывает глаза после растяжки и понимает, что ответная улыбка Суны становится само собой разумеющейся.***
Перед матчем с "Deseo Hornets" Суна Ринтаро идет рядом с ним, прижав кончики пальцев к противоположному концу стены. Смирение знает, что лучше не требовать справедливости в этот момент. Мотоя знает, что лучше не испытывать судьбу. — Ты так и не ответил мне, — начинает Суна, — зачем ты это делаешь. Просто уклонился от вопроса. Думал, что я не замечу? — Мне просто было интересно, когда же ты это сделаешь, — признается Мотоя и усмехается на строгий взгляд, который Суна кидает на свои кончики пальцев. — Кто сказал, что это была не проверка? Суна молчит и лишь смотрит вперед. — Ты, — он позволяет тишине повиснуть еще дольше. — Ты говорил слишком серьезно. — И тебя это зацепило. — Комори. У Мотои нет подходящих слов для того, чтобы объяснить, что ощущение необъятной вселенной в руках через чувство рельефа стены, помогает уловить и запечатлеть образ себя в будущем, освободить себя, поэтому он использует то, как он привык выражать себя на площадке: через действия. Он останавливается. Суна следует его примеру и поворачивается к нему лицом. Безусловно со времен школы выражения лица Суны стало более открытым, но чистое любопытство в небольшом изгибе его губ по-прежнему вызывает удивление. Мотоя всегда замечает все в своем окружении, но каталог едва заметных или почти незаметных изменений на лице Суны, вероятно, не должен так четко существовать в его голове. Нет никакой отстраненности в том, что Мотоя думает об подобных мелочах, или замечает, как Суна все еще прищуривает глаза при удачных подборах, или, как его язык развязывается, когда его бывший школьный товарищ по команде сталкивает с ним на площадке. Но опять же, всему, что Мотоя считал важным, никогда и не угрожало его безразличие. Он даже регулярно звонит брату, и они оба притворяются, что Киоми не интересны эти звонки. Иидзуна встречается с ним в межсезонье в книжном магазине, и Мотоя начинает понимать его немного лучше. Его команда настаивает на возрождении группового чата каждые несколько месяцев (Киоми заблокировал всех на два дня после одного особенно плохого изображения). А еще кто-то другой быстро заполняет место, которое Мотоя осмысленно оставлял только для самых близких, и поэтому он решается быть немного смелее. Рука Суны теплая и гладкая (совсем не такая кожа, которая растрескается от его предматчевых традиций- усмехается Мотоя), но смирение не задерживается. Смирения вообще больше нет. Любопытство живет в пальцах Мотои и берет верх, приобретая, кажется, уже другое имя, и он переводит дыхание, не позволяя себе отступить. — Связь, — говорит он, прежде чем Суна успевает спросить его, что происходит, — важна для меня. Это то, чем я живу и дышу на площадке, понимаешь? Стены напоминают мне обо всех моих обязанностях. Это на самом деле довольно унизительно! — Ты говоришь слишком быстро. — Суна не отстраняется. Суна, на самом деле, сплетает их пальцы еще сильнее, а Мотоя изо всех сил старается этого не замечать. — И это звучит убедительно. Я начинаю думать, что тебе тоже нужны недостатки или слабости. Мотоя смеется. — Я в порядке, — бросает он в воздух. — Я правда в порядке. Он никогда не говорит, что с ним «все в порядке» просто так без некоторой доли честности, но прямо сейчас он определенно точно может сказать, что имеет в виду всё то, что эти слова в себя могут включать.***
После матча Суна принимает для себя этот новый образ связи, а Мотое не нужно думать, чтобы все оставить как есть.