Говоришь о вчерашней тусовке,
Я смущаюсь и смотрю на кроссовки,
От твоих слов получаю экстаз,
Твой рот напротив моих глаз.
Костья неуютно ведёт плечами — неприятное ощущение заставляет волоски на теле встать дыбом — и оборачивается. Глаза Бэллы с чёрными, матовыми, неподвижными зрачками, которые будто сожрали незабудочную голубизну радужки смотрят на неё, резко выделяясь на бледном лице — и от этого становится жутко. Она смотрит куда-то ниже её переносицы. На рот, аккуратный рот с тонкими растрескавшимися напрочь губами, из которого так часто вылетают предъявы в сторону блондинки. На самом деле, довольно резонные предъявы, ведь пить надо меньше. Или хотя бы уже научиться пить.
Охуевшая малая. Не можешь срать – не мучай жопу. Не умеешь пить – не пей вообще.
Купер проводит по шершавым губам языком, и Бэлла неосознанно повторяет этот жест. Горчит. Её губы немногим лучше, но они расцветают ярко-красным, как кровь, цветком на бледном личике Кузнецовой.
Бэлла — это настоящая девчонка-пиздец, ведь вообще не задумывается о том, что будет потом, не парится и не контролирует свои действия: целуется с Алей и с одной из девушек в зале прямо со сцены. А после, похоже, хоть потоп. Нет мыслей – нет проблем, или как там? Судорога сводит лицо, и Костья злится, но у неё нет монополии на Кузнецову — так почему же Купер ревнует?
Со всеми перецеловалась, маленькая шлюшка?
Ей дико не хочется признавать, что это было чертовски горячо. Поцелуй Бэллы с кем бы он ни был — это экстракт эстетики и красоты.
И все равно, эта злость сильна, почти так же, как и желание обладать.
Кузнецова прыгает на руки Каспер, белокурые, сладко пахнущие шампунем волосы лезут в лицо, но зеленоглазая упрямо кружит её по сцене, на сколько хватает сил. Горячее податливое тело в руках и её одуряющий запах опьяняют девушку. Но чёртова Бэлла — более изысканный и крепкий напиток, чем все те, которые Костье доводилось когда-либо пить. Она совсем не тяжёлая, но выше Купер.
Извини, красавица-Бэлль, я не смогу закружиться с тобой в танце навечно. Очень жаль.
Музыка переключается на «Руки Вверх», и эта белобрысая дурочка вообще ничего не соображает. Бэлле жарко, она стягивает футболку, оголяя нежный живот, упругую грудь, скрытую спортивным топом, покатые плечи. По длинной шее стекает капелька пота, проходясь по ключицам и впитываясь в ткань бра, голубая жилка на виске, просвечивающая сквозь тонкую кожу, бешено пульсирует. Её образ вонзился Костье в мозг, как раскаленный нож в масло. Хочется провести кончиком языка по влажной коже её виска, очертить линию челюсти и вести ниже, по белой изящной шее, косточке ключицы, ложбинке между грудей... Костья сглатывает, прогоняя наваждение. Круглое личико выглядит как насмешка, злая ирония, как будто кто-то споил семилетнего ребёнка и теперь смеётся, что он пьяный и творит хуйню. У Купер буквально чешутся руки: то ли надавать малой по отъетым на Макдоналдсах щекам, то ли просто потискать за них же. Бэлла прыгает в заводном ритме — таком же быстром, как её трип, девчонка-амфетаминка, чтоб её — и подпевает всем известной песне:
— И целуй меня везде:
— Восемнадцать мне уже!
И да, возможно, ей
уже восемнадцать, но в то же время
всего. Старшая подходит к отброшенной футболке и поднимает её с расчётом на то, что сможет одеть Кузнецову, но эта невозможная девчонка охватывает бедра Купер и двигается невозможно близко: что-то между танцем и потиранием тела о тело прямо на сцене. Каспер, почти в трансе, лезет под резинку её топика, уже чувствуя под подушечками пальцев молочную, безумно горячую и мокрую кожу, её запах и гладкость, но резко одергивает себя.
Ты такая идиотка, Купер! Вас же снимают!
Костья порывисто отстраняет её за плечи, хотя их же уже шипперят, чего стесняться-то, почти нечего.
***
Но вот где уж можно не стесняться, так это в туалете, где нет ебаных камер (хотя Купер не удивится, если в соседних кабинках в засаде две-три фанатки), где басы не так сильно выбивают барабанные перепонки, где Кузнецова в любимой своей ипостаси — пьяная и, возможно, обдолбанная, может не сдерживаться вообще ни под каким ракурсом. А светит она так ярко, что даже полумрак этой уборной отступает, ведь пришла Бэлла — личный ассистент Гелиоса. Чуть пухловатые щеки испачканы румянцем, тонкая оправа из нежной синевы огибает огромные зрачки, улыбка была бы детской, если бы не эта развязность — как порочное клеймо. Но, странным образом, это заставляет хотеть её ещё больше. Выебать это яркое и тёплое солнышко в грязном туалете. И Костья умрёт, сгорит, ну или, на крайняк, ослепнет, но сделает это.
Малая, сойдёмся в утонченно-смачном, утопичном постнаркотическом трахе?
Каспер грубо толкает младшую к почти картонной перегородке между кабинками, и Бэлла, которая только «за», быстро опускается на колени. Витает лёгкий запах ромашкового мыла и еле уловимый – хлорки, пол чистый, пока никем не зассаный и не заблеванный. Возможно, только пока, но на самом деле, надо отдать должное Милас и этому клубу – здесь все очень качественное, даже, мать её, уборная. Повезло тебе, Кузнецова.
Ну вот и кончилась вечеринка, хрустальный найковский кроссовок проебан, кучеры превратились в девочек крыс, платье измазано тыквой, а ещё до дома ебашить, где мачеха даст пизды, да, принцесса Бэлль?
Или это Золушка? А подхожу ли я на роль принца?
Может и нет, но сейчас Бэлла явно хочет её, стоит хотя бы на неё посмотреть. Взгляд младшей почти бесконтрольно мечется от губ старшей к её татуировкам над бровями и наконец она с трудом ловит в фокус взгляд Каспер, в её сознании два смазанных бледно-зелёных пятна, и, откидывая со влажного лба волосы, слипшиеся мокрыми сосульками, облизывает воспаленные губы.
— Бэлл, ты ебанутая, отвечаю.
Бэлла ничего не говорит, а, отведя взгляд и закусив горящую от боли губу, дёргает молнию на брюках Купер и пытается задрать её футболку, обжигая горячими ладонями даже сквозь ткань. Теплое, влажное дыхание щекочет чувствительную кожу живота. Молния не поддаётся и младшая раздосадованно дёргает сильнее, едва не срывая с худощавой, охнувшей от неожиданности Костьи брюки прямо так.
Раздевать здесь будут только тебя, уж прости. Хотя ты и сама с этим неплохо справляешься.
Костья резко дёргает Бэллу за хрупкое запястье и ставит на ноги. Кисть хрустит, а Кузнецова хрипло выстанывает «Блять», но глаза распахиваются в смятении. Немом смятении, потому что Костья целует ее, а затем сплевывает на пол.
— Извини, я хочу попробовать тебя, а не твоих любовниц.
Костья бросает это с презрением, и ей очень хочется заставить Бэллу вымыть рот с тем самым ромашковым и, наверняка, невкусным мылом, но, пожалуй, это будет уже слишком. А блондинку от голоса Костьи кроет, слишком сильно кроет, и белье промокает почти моментально. Да что уж там, оно и было мокрым, но сейчас смазка почти что течёт по бедрам.
Интересно, что же было в этом коктейле?
Старшая снова сминает алые распухшие губы Бэллы и настойчиво проникает языком в рот, чувствуя лёгкий привкус крови, выступившей из трещинок на обветренной кожице и незамутненный ничем вкус Бэллы, именно её вкус, такой режущий — красный остро-болезненный перец, снопом искр взрывающийся во рту. Будто бьёт, резко и больно, как и сама Бэлла, о чем нос Костьи еще не успел забыть. Слишком приятный и терпкий, чтобы расточать его так бессмысленно — смешанным с кем-то!
Бэлла тихонько стонет сквозь поцелуй, слишком уж он ярок, а блеклые подобия, бывшие до него, как бабочки-однодневки, стираются из сознания безвозвратно. То-то завтра она удивится, ведь за все чудачества следует плата.
Купер отрывается нехотя, тягуче и проводит двумя пальцами по лоснящимся губам младшей, чувствуя, какие они горячие и податливо-мягкие. Смазывает капельку крови с нижней губы, ведя на правую щеку. Выходит, как алый стигмат, блондинке идёт. И суёт эти пальцы ей в рот, чувствуя, как подушечки оплетает жаркий язык, щедро смачивая вязкой слюной, а Кузнецова прикрывает глаза, смакуя солено‐металлический привкус собственной крови. И даже когда, пиздец, какие длинные и изящные пальцы толкаются ей в горло, она не роняет ни звука, но слегка прикусывает, рискуя сохранностью зубов, черно-белую кожу.
Каспер просто трахает Бэллу в рот, даже будучи девушкой. И невольно сожалеет: у малышки бы получался, после небольшой практики, охуенный горловой минет. Принять зачёт Костье, к большой печали, нечем. Навык-то хороший, жаль, он ей не пригодится. Не сегодня точно. И с пошлым хлюпом извлекает пальцы изо рта Кузнецовой, которая тяжело дышит: на вдохе прорисовываются соблазнительные ключицы, и поблескивает от пота яремная ямочка, на выдохе опадает небольшая грудь с проступающими сквозь топ напряженными сосками. Каспер медленно проводит влажными, но все же немного дрожащими забитыми пальцами по чувствительной коже за ухом, чувствуя дрожь девчонки и то, насколько она хочет эти пальчики в другом месте.
Старшая почти чувствует её возбуждение, настолько оно сильно, и коленка, которой она раздвигает немного ослабшие бедра Кузнецовой, становится мокрой в один миг. Похоже, домой придётся ехать с пятном от её выделений на коленке, ну да ладно, это не страшно. В конце концов, ощущения от секса в пяти метрах от твоих друзей-хейтеров-фанатов, нужное подчеркнуть, стоят таких жертв.
Поднимая резинку бюстгальтера чуть выше, Каспер яростно кусает затвердевшие сосочки, до боли, и блондинка царапает сзади перегородку и тихо всхлипывает. Боль расцветает быстро, и на молочной плоти пульсирующие красные пятна, которые вскоре обернутся синяками, отчётливо видны. Ощущения до сладостной судороги крышесносны, перед глазами плывут чёрные круги, чувствительность выкручена до максимума, а медлительность Купер только раздражает девушку. Горловые стоны мешают вдохнуть, когда Костья оставляет ей ссадины на ребрах, чтобы, видать, поменьше на людях раздевалась. Росчерки её ногтей на чужом теле кровоточат и Купер не отказывает себе в удовольствии провести по неровным краям царапин, придерживая дергающуюся от нетерпения и боли Бэллу.
— Кость, т-трахни м-меня...ахм-ма... П-п-прошу тебя, — сквозь стоны вырывается у Кузнецовой, когда зеленоглазая защемляет между чуть отросшими ногтями сборчатые комочки плоти. Соски горят. Слезы от стыда и боли невольно наворачиваются на нижние ресницы, мазнув по щекам, проливаясь на ткань впитавшего их топика. Младшая завешивает выбеленными волосами хотя бы глаза, но румяные щеки выдают её с головой. Каспер, поднимаясь выше, и, ничтоже сумняшеся, слизывает с левой щеки её слезы, оставляя блестящий след.
— Просишь, значит? — задумчиво тянет Костья. Привкус крови и соленых слез сводит её с ума, мешая рационально оценить ситуацию.
Строптивость? Агрессия? Сопротивление? Блять, смешно. Кому расскажешь, какая она сейчас — не поверят охуеют.
А ведь и правда охуеют, потому что знают, что я не вру.
И хоть малая в хлам обдолбана, глаза у нее все-таки красивые, в обрамлении золотистых, сейчас склееных слезами, ресничек. Как у куклы. Костья хватает модную причёску Бэллы и оттягивает назад, открывая плавный изгиб шеи, дернувшийся от судорожного, нервного глотка, и покрасневшие глаза со стоящими в них, ещё непролитыми, слезами.
— Больно тебе? Шлюшка. Больно, а?
Костья спрашивает это почти нежно, прижимаясь к беззащитному горлу губами, ощущая, как Белла снова сглатывает, как быстро бьётся сонная артерия на чужой шее и слегка прикусывает, мокро и быстро, не оставляя следов. А все потому, что Каспер заботит то, что будет завтра. В отличии от Кузнецовой.
— Больно, но так... Хочется, — Бэлла словно пробует все эти слова на вкус. Неудивительно, что выходит криво, но Каспер хватает и этого хриплого шёпота, хотя, к голове последнее время прилило слишком много горячей крови, и в ушах слышен её гул, плюс какая-то дикая рэпчина из клуба, — но несвязный шёпот Бэллы она слышит прекрасно.
Старшая, отпустив белокурые пряди, резко разворачивает блондинку, заставив опереться на стену и отклячить тощую задницу. Бэлла цепляется неверными пальцами за какие-то крючки, видимо, для одежды, потому что колени дрожат и почти не держат. Татуированные кисти резко проводят по влажной позвоночной выемке, и младшая дёргается, а с губ слетает протяжный стон. И ещё один. И ещё. Стоны неприличные, громкие, несдержанные, слегка хриплые. Ощущения для неё неожиданно острые, а сердце бухает где-то в пересохшем горле, мешая вдохнуть. Костья оглаживает лопатки, позвонки, впадинки у поясницы, плечи, достаточно чувствительно покусывая заднюю часть шеи под слегка влажными волосами, стараясь увидеть и услышать больше, а Бэлла может лишь удерживать свое тело в более-менее вертикальном положении, дёргаться и мотать головой, шепча подсевшим голосом:
— Ахм-м, ну пожалуйста, п-пожалуйста, Кость, бля-аать... Ну встав-вь ты уже...
Какая же ты отзывчивая, принцесска, какая же ты невероятно охуенная.
Напоследок, проведя языком по позвонкам и оставив болезненный засос под лопаткой, Каспер берётся за широкую резинку брюк Кузнецовой. Плотная ткань настолько промокла, что снималась с трудом, а белье было полностью прозрачным из-за смазки.
— Н-да, Бэллка, сдаётся мне, что МDMA тебе подсыпали в твой сидр, или что ты там пила, — неодобрительно хмыкает Купер, откровенно разглядывая дрожащую девушку, присев на корточки. — И как тебе?
— Я л-люблю-ю тебя, — не раздумывая, хрипит светловолосая, упираясь головой в стенку.
Побочка molly, глупо сейчас верить ей. А если поверишь, то ты дура, Купер. Да и вообще, на твоём месте мог быть любой.
— Я уверена, ты сейчас любишь весь мир.
— Да н-нет же, — протестует Бэлла, но тут же давится вздохом, когда татуированная, опускась на колени для удобства, отодвигает ткань её простенького бельишка и проводит языком по лону, щекоча самым кончиком клитор, пополам с тёплым дыханием. Дрожь усиливается, и блондинка буквально ощущает, как из неё вытекла новая порция секрета и потекла по трясущимся тощим бедрам. Щеки горят, но поздно смущаться, остаётся только получать свое удовольствие, ибо даже расслабиться не получится — все её тело, как струна, буквально вибрирует от напряжения.
Костья слегка проникает языком в нежное влагалище Кузнецовой, буквально на несколько сантиметров, пробуя горячую смазку на вкус и чувствуя, как бархатные стенки слегка сжимают её язык, а Бэллу до хруста в спине заламывает назад. Хватаясь за бедра в красноватых от псориаза пятнах, Каспер продолжает ублажать языком девушку, проводя по шершавым корочкам от её болезни пальцами, находя в этом какой-то извращенный кайф. Полностью насладиться длинными ногами Кузнецовой мешают не до конца снятые джоггеры, а, впрочем, она и так получила больше, чем хотела.
Под ногтями у светловолосой кусочки гипрока в клочья исцарапанной перегородки, а голос она сорвала. Поэтому только хрип вырывается из груди, когда она чувствует в себе длинные пальцы Костьи, которые из-за большого количества секрета достаточно плавно проникают в неё. Старшая с легким удивлением натыкается на преграду, не дающую пальцам разогнуться во всю длину. Оставив один палец, девушка осторожно нащупала отверстие в гимене, но не решилась вогнать пальцы глубже. Девственность младшей и так принадлежит ей, а наличие плевы — всего лишь формальность, с которой можно справиться позднее и в более комфортных условиях. Выебать бы её в задницу в наказание... Но не время сейчас, да и не место.
Все-таки введя к первому пальцу второй, девушка осторожно прокручивает их, преодолевая сопротивление тугих мышц, неохотно растягивающихся, а Бэлла давится всхлипом. Продолжая большим пальцем натирать клитор и влажные складки половых губ, меняя степень нажатия и темп, Купер немного загибает неглубоко проникшие пальцы, охваченные раскаленными, пульсирующими стенками. Угол подобран идеально – что-то между лёгким дискомфортом и сладостью. Кузнецова, жмурясь, выгибается, стараясь вкусить больше сладких, щекочущих её нервы ощущений. В конце концов, взяв быстрый ритм стимуляции, Костья почувствовала, что Бэлла вот-вот кончит – настолько та сжала её пальцы. Даже если ей немножко больно от резких движений Кас, то неудовлетворенное желание заботит её гораздо сильнее, чем что-либо ещё. Хлюпающие, пошлые звуки и удивительно девичьи вскрики Кузнецовой заполняют маленькое помещение кабинки.
Ебать, какая же ты горячая и восхитительная...
Тело Бэллы, распаленное наркотиками и жарким ласками татуированной, долго не выдержало. Всё мысли покинули светлую голову, а искры наслаждения устремились вниз, превратившись в тонкие стрелки и поражая эпицентр. Прогнувшись в спине и протяжно захрипев, Кузнецова прислонилась горячим лбом к прохладной стене, прогибающейся под её весом. Бешено сокращаясь вокруг пальцев Костьи, Бэлла внезапно расслабилась и закатила глаза, вероятно, поймав разноцветные взрывающиеся галактики под веками. Секрет потёк по костяшкам рук Купер, как будто светловолосая растаяла внутри. Вынимая дрожащие пальцы из не менее дрожащей блондинки, осевшей на пол, зеленоглазая задержала взгляд на искусанных в лохмотья, красных губах Бэллы, которая смотрела на неё из-за плеча, прислонившись щекой к стене, и провела языком по мокрой кисти, слизывая солоноватую смазку.
Полуопущенные веки, подрагивающие светлые ресницы, покрасневшее лицо и ушные раковины, болезненно рдеющие сквозь светлые волосы, тяжёлые вздохи, вырывающиеся сквозь обветренные губы, — все это напомнило старшей, что и о себе забывать не нужно. Всё это время, пока она подводила к краю Кузнецову, Каспер напрочь забыла о себе. Трясущимися руками Купер расстегнула ту молнию, с которой у Бэллы возникли такие сложности и, проникнув под пояс брюк и белья, зашипела, нечаянно царапнув себя ногтем. Судя по влажности её промежности, она кончит, только коснувшись себя. Но Кузнецова, отслоившись от прохлады перегородки, запустила руку под белье Купер и вставила внутрь два пальца, немного разводя их внутри. С сочетанием безмятежного лица младшей и её второй рукой, предусмотрительно сдавившей правую грудь Костьи, защемляя меж подрагивающих пальцев напряжённый сосок, оргазм окатил задержавшую дыхание Каспер подобно водопаду, и она судорожно втянула воздух сквозь сжатые зубы.
Тяжело дыша, Каспер облокатилась на младшую. После оглушительного оргазма ей требовался отдых. Но долго разлеживаться было нельзя, это ж, блять, туалет.
Чуть приобняв Бэллу, которая, походу решила кемарнуть на её костлявом плече, Костья, которую ещё потряхивало, руками поправила на себе одежду. Потом лёгкими движениями пальцев вернула на место резиночку белого топа Кузнецовой и подняла с пола её футболку, которую захватила с собой. Не особо чистая, но пойдёт.
Ссадины, постепенно расцветающие синяки и засосы на сахарно-белом торсе младшей – все-таки не удержалась! – целомудренно скрыла светлая ткань. Посадив её на крышку унитаза, Каспер отперла дверцу, шепнув, прижавшись лбом к чужому лбу, покрытому испариной:
— Я выйду первая. Как придёшь в себя, заказывай такси и уезжай домой, пиздючка. Хватит с тебя на сегодня приключений.
Младшая, встретившись настолько близко с глазами Костьи, напоминающими две ягоды спелого крыжовника, немного зависла и подалась вперёд – слегка, почти незаметно, до одурения желая ещё раз вкусить её губы, но брюнетка отстранилась и выпрямилась. Сразу стало холодно от сквозняка, вызванного резким движением. Ну или от отсутствия густой волны тепла, исходившего от такой родной Костьи, которое окутывало их обеих, пополам с запахами крепких сигарет и свежестью парфюма.
Купер действительно вышла, а Бэлла, чуть подтянувшись к дверям, дрожащими пальцами замкнула их и зарылась пальцами в золотистые пряди волос, обхватывая голову. Мысли хаотично бились о стенку черепной коробки, перемешиваясь с бредом воспаленного сознания, как в блендере. Голова трещала, чуть подташнивало, в горле была пустыня Сахара. Жутко хотелось пить и домой. Бэлла достала телефон, попутно бросая взгляд на время, вышла их кабинки и позвонила Але, увидев кучу пропущенных звонков от неё.
— Бэлл, ты где? Я тебя обыскалась! Тебе стало плохо? — встревоженный голос подруги выделался на фоне популярной песни, которая проигрывалась на фоне.
— Аль, я в туалете. Поехали в отель, — хрипло пробормотала Бэлла, задирая вверх кран и плеща сомнительной, остро пахнущей металлом водой из себе на лицо.
Половина первого. Похоже, принцессе и вправду пора бы домой.
***
— Пришла все-таки.
Костья флегматично оглядывала Бэллу, которая смущенно мялась на пороге её двери и явно чувствовала себя...
«Блять, ну как же стрёмно!»
Наверное, свежая одежда и душ творят чудеса только с похмелья, потому что с отходняков это действовало плохо. Мешки под глазами, куда можно уложить всех бездомных котят во всей ебучей Москве, и нездорово-бледный цвет лица мелкой намекали на это всем своим видом. Ко всему прочему, Бэлла осушила почти литровку воды, на это красноречиво указывала полупустая бутылка, зажатая в правой руке, которая явно наводила на мысли, что младшая просто забежала к ней поссать.
Кузнецова смотрела на носки белых Nike, слушая язвительные выпады в свою сторону и понимая, что она их более чем заслужила — видео из клуба вызывали лишь непонимание, потому что Бэлла почти ничего не помнила, испанский стыд и вопросы
«Это и правда я?».
Этот слегка картавый голос вливался в её уши, словно божественные трубы архангелов. Бэлла слушала и слушала Костью, которая все больше распалялась.
Наконец, завершив свою пламенную тираду, татуированная выдохшись, замолчала – видимо, запал пропал.
– Ничего сказать не хочешь? Ну, там, сказать, что это было, нахуй, такое? – а, нет, нихуя.
— Я хотела сказать, что я пошла с тобой, потому что это была именно ты. И, наверное, нужно перед тобой извиниться за вчерашнее, но не за все, потому что это был самый лучший секс в моей жизни, — остаток фразы Бэлла прошептала, бросая короткие взгляды на аккуратный тонкогубый рот девушки и снова вниз, на носки кед.
— К тому же, единственный, — с лёгкой улыбкой отозвалась Купер, все-таки вернув более живой цвет щекам Кузнецовой – они рацвели алыми маками. А губы её сегодня были, как и всегда, бледными и нежными, как белые розы.
— А за свое поведение мне правда, пиздец, как стыдно. Прости меня.
— Прощаю, конечно. Что же ещё с тобой делать? — старшая обняла Кузнецову, лаская татуированными пальцами её затылок. — Значит, не ходим больше на тусовки?
— Похоже на то. Кость, может, поцелуешь меня? Я даже рот с мылом помыла.
— А может, ты не будешь тупить и поцелуешь меня сама?
