Новая надежда

Даламар сидел в своём кабинете, с головой погруженный в очередную магическую книгу, когда один из призраков Башни появился за его спиной и своей бестелесной рукой коснулся плеча: — Вернулся. — Кто? — голос Даламара прозвучал встревоженно. Он испугался совсем не призрака — за долгие годы жизни в башне он успел к ним привыкнуть — но вот сообщение, состоящее всего из одного слова его напугало. Кто мог вернуться в башню в столь поздний час, особенно если Глава Конклава никого не ждал? — Хозяин башни, — и тут Даламару стало по-настоящему страшно. Хозяином башни был он сам; став Главой Конклава, он поселился в башне вместе со своими многочисленными учениками. Но он никогда не забывал, КТО был настоящим хозяином башни, КТО всегда был еë хранителем, КТО настоящий Властелин Прошлого, Настоящего и Будущего. — Но ведь он же мёртв! Это невозможно!? Призрак оставляет этот вопрос без ответа и лишь разводит своими прозрачными руками. Даламар вскочил с кресла, хлопнул тяжëлой дверью и побежал вверх по каменной лестнице. Конечно, он мог прошептать несколько волшебных слов и перенестись в верхнюю лабораторию за долю секунды, но сейчас ему не хватит концентрации даже на самое простое заклинание. Длинные полы чёрной мантии путаются под ногами, дыхание сбивается, но Даламар за рекордные минуты преодолевает несколько лестничных пролётов и останавливается перед дверью. Дверью, которая, как он думал, закрыта навсегда, но была сейчас приоткрыта. Он заглядывает внутрь и не верит своим глазам: в камине трещит огонь, а блики пламени танцуют на золотой коже человека, расположившегося в кресле у камина. Шалафи. Его первый и единственный учитель. Величайший маг всех времён. Тот, кто однажды возомнил себя богом и заплатил за это слишком высокую цену. Больше двух десятилетий Даламар считал его погибшим, пропавшим в Бездне, отданным на растерзание Такхизис. И вот он, целый и невредимый, совершенно не изменившийся внешне, сидел в любимом кресле прямо напротив эльфа. Несмотря на то, что Даламар точно уверен, что он не спит (такой сон был бы чем-то средним между эротическим и худшим кошмаром) он все равно не верит в реальность происходящего. В несколько шагов он преодолевает расстояние между ним и креслом и осторожно касается золотой кожи. Кожа была человеческая, горячая и живая. От внезапного касания маг просыпается и открывает глаза. — Даламар? — голос Рейстлина звучит удивленно и он наверняка спросил бы что-то ещё, но тут его лёгкие начинает разрывать сухой кашель и Даламар окончательно приходит в себя. Инстинктивно, словно не было никакой четверти века без Рейстлина, он подходит к ряду банок со всевозможными компонентами для заклинаний, достаёт несколько сухих листьев и бросает их в чашку, стоявшую недалеко. Несколько простых заклинаний и в чашке заплескала вода; вскоре комнату наполнил едкий запах отвара — единственного лекарства, способного облегчить кашель мага. Даламар осторожно поднёс чашку к креслу и вручил еë прямо в руки учителя. Тот легонько кивнул в знак благодарности и отпил несколько глотков. Когда его горло наконец-то пришло в норму, он начал говорить привычным, тихим, похожим на свист голосом: — Вот мы и снова встретились. Признаться, я не ожидал. На губах мага появилась легкая улыбка: — Я тоже. Столько лет считал тебя мёртвым, отданным Бездне, а сейчас ты как прежде сидишь в своём любимом кресле, и кажется, что ничего, ничуть не изменилось. Как и ты сам, — несмотря на внешнее спокойствие, дрожащий голос Даламара выдаёт его волнение с потрохами. — А вот ты изменился. Из эльфа-изгнанника пробился в главы Конклава, значит. Недурно, — золотые глаза окидывают стройную фигуру эльфа. — Где же твои длинные косы? Неужели отрезал после того, как я ушёл, словно влюблённая девица? Даламар смеётся в ответ на шутку. Что тут скрывать, Рейстлин был прав: когда-то длинные волосы эльфа сейчас едва доходили до плеч. — Они мне мешали. И вообще, шалафи, ты мне всегда говорил, что размер и длина не важны. А насчёт того, что я теперь глава Конклава... Что сказать, у меня был хороший учитель, который показал, что можно достичь многого, если направить свои амбиции в нужное русло. И всë же, как бы ни был эльф удивлён или напуган, он не мог сдержать улыбки. Возвращение Рейстлина воспринималось чем-то абсолютно нормальным и естественным, если позабыть про то, что он буквально вернулся с того света. Не было ничего более привычного, чем видеть его, настоящего Хозяина башни, сидящего в своей лаборатории в своём любимом кресле. Казалось, что время то ли замедлило свой ход, то ли остановилось, а может быть, и вовсе повернуло назад. Для Даламара сейчас не существовало ничего за пределами толстых каменных стен башни и этого кабинета. Не зря Рейстлин Маджере был Властелином прошлого, настоящего и будущего; сейчас Даламар остро чувствовал, как события прошлого настигают его и сплетаются с настоящим в один крепкий узел. — Шалафи, — повторил Рейстлин. — Как давно я не слышал этого типично эльфийского обращения. И вообще, тебе нет нужды так меня называть: я ведь больше не твой учитель, а ты не только усвоил все преподанные уроки, но и превзошёл меня во многом. — Для меня ты навсегда останешься моим учителем и величайшим магом. Я всегда восхищался тобой и буду восхищаться дальше. А что касается урока... Что ж, один я точно усвоил навсегда. Даламар подошëл к Рейстлину и резким движением разорвал чёрную мантию. Ткань треснула и раскрыла пять шрамов; они выглядели настолько свежими, будто бы их оставили буквально пять минут назад. — Нет, этот урок мне точно не забыть, шалафи. В глубине души Рейстлин был удивлён таким ужасным зрелищем, будто не он сам когда-то оставил эти раны в наказание за предательство. Его рука непроизвольно протянулась к груди Даламара, коснулась покрасневшей и местами гниющей кожи. — Ты же знаешь, что это было не просто так. Ты предал меня. И даже тот факт, что я знал, предполагал, догадывался, что ты можешь оказаться шпионом, не смягчил моей злости и боли предательства, — Рейстлин не убирает руку со шрамов, будто бы на ощупь вспоминая, где именно он касался много лет назад, оставляя эти страшные отметины. Даламар продолжает стоять у кресла. Эта поза ещё больше отдаёт прошлым, когда эльф и маг не были ровней; отдаëт тем временем, когда один из них был строгим учителем, преподающим урок ровно так, как считал это нужным, а второй — учеником, стоящим напротив учителя и сдающим ему вызубренный наизусть экзамен. — Я знаю, шалафи. Даламар думал, что этот диалог окончен, но Рейстлин перевëл дух и продолжил: — А ведь самым больным было то, что ТЫ меня предал. Ты был так похож на меня и так же страстно любил магию. А ещё, как мне казалось, любил меня, — тут Маджере горько усмехнулся. — И любил не из жалости, не из благих помыслов силой любви изменить меня и заставить перейти на светлую сторону, как того хотела Крисания, праведная дочь Паладайна. Нет, я считал, что ты именно уважал меня и таким образом любил, пусть и по-своему. Не из корыстных побуждений и уж точно не за внешность, а за то, кем я был. Закончив такой длинный монолог Рейстлин тяжело выдохнул и его лёгкие вновь свело хрипящим кашлем. — Но ведь я правда любил тебя, шалори. Для Даламара, как для выходца из Сильванести, ничто не считалось более сильным проявлением любви, чем обращение "возлюбленный" на родном эльфийском, но на этом он решил не останавливаться. Эльф осторожно убирает руку мага со своей груди, наклоняется к креслу и оставляет на золотых губах мага невесомый поцелуй. Он уже думает отстраниться, как вдруг Рейстлин неожиданно тянется вперёд, отвечая на поцелуй. Маг бережно накрывает губы ученика своими и внутри эльфа что-то взрывается. Он снова ощущает себя 90-летним юнцом, чувствуя, как сила одного поцелуя уносит сознание эльфа куда-то далеко в прошлое. Хотя нет, в прошлом Маджере никогда не отвечал на его поцелуи и напрочь игнорировал все попытки Даламара соблазнить его. Этот поцелуй кажется сном, наконец-то воплощённым наяву. Закончив с поцелуями, Рейстлин аккуратно усадил эльфа на пол возле себя и начал перебирать чёрные шелковые волосы своими худыми и тонкими пальцами. — Знаешь, а ведь все могло бы сложиться по-другому, не преследуй я цели стать богом, — Рейстлин тяжело вздохнул, прокручивая в голове события прошлого и вспоминая ошибки. — Но ведь сейчас ты вернулся. Быть может, вселенная решила дать нам ещё один шанс? — Даламар поворачивает голову и смотрит прямо в золотистые глаза. — Нет, Даламар. Моë возвращение не более, чем предупреждение о том, что мир рушится. Грядёт Хаос и Апокалипсис, а с ними великая война, и после неё мир уже никогда не будет как прежде. — Но ведь у нас есть шанс выиграть эту войну. Особенно сейчас, когда величайший маг всех времён вернулся в мир живых. Шалафи, ты ведь поможешь? Мы ведь будем сражаться вместе, плечом к плечу, да? — во взгляде эльфа горит надежда. В ответ Рейстлин тяжело вздохнул: — Боюсь, что нет. Во мне больше нет той магии, что раньше. Заклинания забыты и мне, возможно, придëтся потратить десятки лет, чтобы вновь хоть что-то вспомнить. Да, Такхизис пошутила над ним жестокую шутку, выпустив из Бездны абсолютно беспомощным. Когда-то великий колдун лишился самого главного оружия: его посох навсегда погас, а от огня магии, всегда горевшего ярким пламенем внутри него, остался лишь пепел. Он снова стал тем слабым мальчишкой, каким был раньше — способным лишь на простецкие фокусы, в то время как даже самые лёгкие заклятия потеряли свою силу. — Знаешь, иногда всë, что бывает нужно, это хороший учитель, — Даламар пододвинулся ближе и положил голову на колени величайшего тёмного магу. Что бы ни говорил Рейстлин, но с его возвращением к Даламару вернулась вера. В его сердце поселилась новая надежда на будущее, которое когда-то обязательно станет светлым даже для самых тёмных магов. Тем временем Рейстлин Маджере всë так же перебирал шелковистые волосы эльфа и это его успокаивало. Впервые за долгое время он чувствовал себя необычайно живым. Для человека, который провёл чуть больше двадцати лет в бездне, это ощущалось особенно ясно. Ощущалось это так же ясно, как то, что в камине трещал огонь, за окном дул холодный ветер, а в его ногах устроилось тёплое тело эльфа. Кажется, он соврал Даламару, когда сказал, что вернулся только из-за апокалипсиса — он вернулся ради себя и совсем немного ради своего верного, даже спустя столько лет, ученика.