watch you sleep.

Коё просыпается рано, выработавшаяся за годы привычка не даёт спать даже по выходным, но Озаки и не возражает, ей нравится это время суток. Веет прохладным ветерком, в комнате стоит полная тишина, нарушаемая лишь размеренным дыханием и пением птиц из-за окна, спальня окрашена рассветными оттенками, а на стенах появляются и исчезают мягкие тени. Девушка смотрит на чужую руку, лежащую у неё на талии, и невольно улыбается: она почти никогда не видела её руки без перчаток. У Акико тонкие бледные запястья, аккуратная ладонь, изящные пальцы. Только на косточках видны следы покраснения: в минуты задумчивости Йосано кусает эти места, пытаясь сосредоточиться. Озаки удерживается от того, чтобы прикоснуться к руке любимой: докториня часто ложится слишком поздно, поэтому Коё сделает всё, чтобы её любовь выспалась. Очевидно, что в момент, когда надо двигаться меньше, чётче ощущаешь, насколько затекло твоё тело, поэтому Озаки позволяет себе аккуратно перевернуться на другой бок и оказаться лицом к лицу с возлюбленной. Спящая Акико напоминает произведение искусства, картина, в написание которой вложили всю любовь, скульптура, выточенная из самого дорогого мрамора... Озаки старательно избегает слова «красивая» даже про себя, зная, что Йосано не любит это определение. Однако в голове стучит: эстетичная, волнующая, сильная, пре-крас-на-я. Коё бежит взглядом по рукам: изящные, подкачанные, а на предплечье расцветают синяки, полученные при недавней схватке с наглым пьяницей у бара. Японка хмурится, она всё ещё корит себя, что не успела оттолкнуть мерзавца от Акико, и он смог её схватить. Озаки усмехается, думая о том, что впоследствии он ещё не раз пожалел об этом. Впрочем, синяки быстро сойдут, а вот белые полосы шрамов уже никогда. Коё радуется, что Йосано принимает себя целиком и полностью, не стесняясь своего тела. Даже Озаки страшно представить, сколько раз докториня собирала себя буквально по частям, сколько ей приходилось калечить себя, чтобы выжить, и какие увечья были нанесены, если напоминания о них остались даже после применения способности. Несмотря на них, Акико носит платья с открытыми плечами, не обращает внимания на явно заинтересованные в её истории взгляды, не кутается в платки и накидки, а с Коё шутит, что это царапины, полученные на тернистом пути любви. Узкие плечи, ярко выделенные ключицы, россыпь родинок. Иногда Акико смеётся, называя их местами прикосновений соулмейта, а Озаки наклоняется и целует их снова и снова. Чёрные волосы разметались по подушке, длинные ресницы слегка подрагивают. Коё, кажется, старается не дышать лишний раз, чтобы не потревожить спящую, а может, потому что забыла как дышать в принципе. Иногда девушка чувствует, что это всё неправильно. Неправильно любить её, Йосано – уже однажды выбравшуюся из тьмы – неправильно смотреть на неё, пока она спит, неправильно позволять ей видеть всех твоих демонов, неправильно держаться за руку и чувствовать себя так спокойно. А потом Озаки видит улыбку Акико и понимает, что в принципе плевать, потому что нет ничего более правильного, чем она. Луч солнца доползает до подушки спящей, подсвечивает её волосы, бежит по фарфоровой коже, касается глаз. Йосано забавно морщится, вскидывает брови, потягивается, потирает глаза и, наконец, смотрит на Коё, которая пытается сообразить стоит ли ей отворачиваться или можно позволить себе подглядеть эту метаморфозу. Акико переплетает их пальцы. Она не думает о правильности происходящего, ей просто важно быть рядом с Коё, просыпаться с лучами солнца, варить кофе, слушать любимую музыку, засыпать друг у друга на руках, зная, что этот человек не исчезнет из твоей жизни бесследно. Йосано привстаёт на локтях и целует Озаки в нос: «Доброе утро, дорогая». И цветок тьмы раскрывается при свете дня.