Первое правило путешественников во времени

Слэш
R
Завершён
50
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
13 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
50 Нравится 2 Отзывы 11 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Бельфегор не любитель сюрпризов и неожиданных подарков. Поэтому, когда на него навалились воспоминания из будущего — а случилось это, конечно, среди ночи, — Бельфегор вскочил в холодном поту. В следующую секунду ему показалось, что его вырвет прямо на одеяло. Ему и раньше снились неприятные сны, и Бельфегор искренне думал, что это один из них, пока не оказалось, что все в Варии видели примерно одно и то же. Но у него был самый дурной, самый нелепый, самый дурацкий сон из возможных и озвученных. Бельфегору хотелось его развидеть и стереть, но он не мог. Эти воспоминания останутся с ним навсегда, даже если он изменит будущее тысячу раз. Возможно, по прошествии времени, он и смог бы смириться с ними: в конце концов, это просто видения того, что на самом деле не произошло. И Бельфегор даже успел пожить дальше спокойно до тех пор, пока на собрании не выяснилось, что Вария вербует нового иллюзиониста. Нового старого иллюзиониста, точнее. — Мы можем просто убить его, — громким шепотом подсказал Бельфегор, присев рядом с креслом Скуало в частном джете, пролетающем где-то в небе над Францией. Суперби, только отложивший журнал и намеревавшийся вздремнуть в покое и тишине, раздраженно приоткрыл один глаз. День был не самым лучшим, — как, впрочем, и любой другой день, — а общение с Бельфегором не делало его легче. Пару секунд Скуало смотрел на Бельфегора сверху вниз, раздумывая то ли над его предложением, то ли над тем, заслужил ли тот профилактический подзатыльник за то, что донимает капитана. — Не можем, — наконец изрек Скуало и закрыл глаз вновь. Бельфегор вцепился в подлокотник кресла и поставил подбородок на побелевшие пальцы, не собираясь отступать. — Но почему? — Если так подумать, — неожиданно включился в беседу Леви, до этого молча сидевший в своем кресле, уставившись в иллюминатор, — Франу всего шесть лет. Еще один ребенок в Варии? Вспомни Бела. Он был старше, а сколько лет ты с ним промучился? — Кто сказал, что я перестал с ним мучиться? — мрачно уточнил Скуало, не открывая глаза. Правота Леви его бесила. А еще, конечно, бесили сраные Аркобалено со своими дарами. Все, что они брали в расчет, пропихивая в головы воспоминания о будущем — это личные цели. Им плевать, что какой-то шестилетка вырастет настоящим сорвиголовой. И это только в лучшем случае. Видимо, сильнейшие и мудрейшие считают, что, раз они прокляты и страдают, с остальными должно быть то же самое. Бельфегор растянул рот в улыбке, чувствуя, что поддержка пришла оттуда, откуда не ждали. — У нас уже есть иллюзионист, которому больше ничего не угрожает, — Бельфегор потянулся к Суперби ближе. — Мы можем просто убить мальчишку, чтобы он никому не доста… — Вои, Бел, Леви! — Скуало разлепил глаза и с чувством швырнул журнал себе под ноги. — Хотите оспорить приказ Босса? Я устрою вам аудиенцию! А если нет, то отъебитесь от меня наконец! Бельфегор с досадой вернулся на свое место и весь оставшийся полет прикидывал, как выдать убийство Франа за несчастный случай. Шансы на то, что все получится, резко возросли, когда стало ясно, в какой обстановке любит проводить свободное время маленький Фран: среди крутых скал и в полном одиночестве. Но вмешиваться в его судьбу не пришлось. Мальчишка, щуплый, в закатанных по колено брюках, указал пальцем на Мукуро. Бельфегор смотрел, как неохотно Рокудо протягивает ему руку, чтобы помочь выбраться из реки, и думал, что даже завидует Франу: оказалось, этот черт ничего не помнит. Нес какую-то околесицу про сыр, фей и бесов. Скуало сказал под одобрительное хрюканье Леви, что бедняга, наверное, сам бился об каждый камень на пути, лишь бы забыть подробности своей работы с Бельфегором. Это было похоже на правду, но вряд ли в том смысле, который вкладывал в эти слова Скуало. Бельфегор прекрасно помнил, как склоняется, зажав уже повзрослевшего Франа у стены, накрывает его губы своими и проводит языком по его зубам. В парке. А еще у какой-то реки. В машине. И в собственной постели. Просто отвратительно. Бельфегор никогда не думал, что понять самого себя может быть так трудно. Что его собственная голова не сможет построить логическую цепочку и предоставить ему ответ на простейший вопрос. Почему? Почему он? Следующие девять лет Бельфегор брезгливо морщится при упоминании имени Франа. К счастью, со временем все вспоминают про него все реже и реже. Очень помогает, конечно, тот факт, что новая компания Франа не отличается любовью к Семье и ее делам. В конце концов, все, что остается у Бельфегора на душе — тень злости от того, что какой-то мальчишка смог разорвать связь между ним и его представлением о себе в будущем. Но, когда они наконец встречаются, Бельфегор обнаруживает в себе абсолютно новую и страстную злость на то, что Фран ничего о нем не помнит. Помещение, в котором решили устроить прием «для своих», предсказуемо огромное, ведь своих у Савады, пожалуй, слишком много. Своими оказались даже офицеры Варии, которые теперь кучкуются у стены, ближайшей к кенди-бару. Бельфегор подхватывает бокал с подноса официанта, который, кажется, как раз всеми силами пытается избежать столкновения с кем-то из мафии, желающим выпить. Тот бледно улыбается и сразу отводит глаза. Взгляд скользит по свежим цветам, расставленным по столам в качестве украшений; Бельфегору интересно, придумала ли это хозяйка вечера или сам Савада. Было бы в его духе. — Только посмотрите, — громко шепчет Луссурия, — я почти поставил на то, что он не придет. Бельфегор перестает вращать вино в бокале и переводит взгляд на вход. В дверях стоит самый неожиданный гость приема. Он высок, манерен и честно пытался одеться по дресс-коду, а так же одеть всех своих… плюс пять. Вошедшие — настоящая банда; и Бельфегор гадает, почему Вария считается главными фриками, если существует Кокуё. Нетрудно догадаться, о чем думает каждый в зале, даже те, кто приветственно улыбнулся Рокудо: ему тут не рады. И это ничего, ведь так бывает с тем, кто считает, что он лучше других — уж Бельфегору-то не знать. Но настоящее презрение, пожалуй, заслуживает тот, кто распинается о том, как отвратительна мафия, как сильно надоело мараться в склоках и междоусобицах, и вдруг заявляется на прием «для своих». Рыжая девчонка, цепляющаяся за руку Мукуро, выглядит хорошо; видно, что она приложила много усилий. Взгляд притягивает ее не совсем официальное декольте, и Бельфегор с интересом изучает корсетную конструкцию: непонятно, благодаря или вопреки ей грудь гостьи остается прикрытой. Не хочется знать, о чем сейчас думает Леви. Двое, следующие за ними, не привлекают внимания Бельфегора; он едва помнит их по обрывочным воспоминаниям. Кажется, один из них — поклонник йо-йо, а другого, судя по виду, по пути на прием подрали волки. Тот, кого Бельфегор помнит отлично, идет последним. Фран, конечно, выглядит сильно повзрослевшим с их последней встречи. И одет он неаккуратнее всех, хуже только звероподобный парень. Рубашка торчит, галстук плохо затянут: Бельфегору хочется подойти и затянуть узел так крепко, чтобы Фран перестал дышать. Рядом с ним идет одноглазая стерва, утерянный близнец Рокудо — Хром Докуро. Бельфегор считает, что у Мукуро довольно бедная фантазия для иллюзиониста, и речь даже не об имени и внешности его подопечной. Она бедная, потому что он позволил Франу прийти со спутницей: Бельфегор бы обязательно нарядил его, как шута, или, на худой конец, как личного слугу. Докуро улыбается застенчиво, как, кажется, улыбаются только подростки, и тонкой рукой обвивает локоть Франа, вкладывая пальцы в его ладонь. От этого еще хуже: Фран, в отличие от Бельфегора, явно живет спокойно, не обремененный воспоминаниями. — Савада весь сброд пригласил, — бурчит Леви. — Если тебя впустили, почему им нельзя? — отзывается Бельфегор. — Быть отвергнутым очень горько, — улыбается Луссурия. Леви возмущенно раздувает ноздри, пытаясь изобразить негодование, но кончики его ушей отчетливо краснеют. — Это было лет сто назад, не обязательно припоминать каждый раз! — Память, как и татуировки, с нами навсегда, милый, — тянет Луссурия и невесомым быстрым движением проводит по уголку губ Леви там, где виднеется след от чернильного хвостика буквы «М». Леви яростно отмахивается, но Луссурия вовремя убирает руку. Бельфегор следит, как Рокудо со своей бандой тщетно пытаются смешаться с толпой, и делает размашистый глоток вина, заставляющий морщиться. Луссурия наклоняется к нему чуть ниже, как будто проследив за его взглядом. — Наш Фран так повзрослел, — нежно говорит Луссурия. — Он называл тебя немощным педиком, — мстительно напоминает Бельфегор. Лицо Луссурии слегка сводит. — Это было давно. Я бы даже сказал, что в другой жизни. Тень на его лице быстро рассеивается, и к Луссурии возвращается мечтательный тон. — Может, теперь даже вы подружитесь. — Мы никогда не будем друзьями, — цедит Бельфегор. Просто отвратительно. Почти так же отвратительно, как легко взгляд Франа скользит по присутствующим; как равнодушно он осматривает Варию, совершенно точно никого не узнавая. Везучий сукин сын. Говорят, от любви до ненависти — один шаг. Но Бельфегор уверен на все двести процентов, что он его не делал. По воспоминаниям будущего он всегда надеялся, что с Франом случится что-нибудь плохое. Что тот не вернется с задания, что его похитят и убьют, что он станет жертвой несчастного случая — мало ли возможностей у офицера Варии расстаться со своей жизнью. Она может оборваться в любой момент: что работа, что судьба у него довольно нервная. Но Фран, как назло, чувствовал себя прекрасно. Не хворал, был осторожен и отлично подготовлен ко всему, что может произойти. C заданий он тоже всегда возвращался: иногда покрытый копотью, иногда в рваной грязной форме, иногда так, словно просто вышел на прогулку, но всегда возвращался. Ставил сапоги в углу, умывался горячей мыльной водой, отсыпался, а затем открывал свой поганый рот. «Выглядите еще хуже обычного, Бел-семпай. Бунты в воображаемом королевстве?» Бельфегор всегда надеялся, что с Франом случится что-нибудь плохое, и чувствовал облегчение, когда не случалось. По вечерам перед его возвращением он обычно скучающе смотрел в тарелку на ужине, а ночью долго не мог заснуть и лежал, подкидывая на вытянутых руках стилет под темный потолок и ловя его у самого лица. Что будет, если не вернется? Будет хорошо и спокойно. Бельфегор заживет долго и счастливо, как подобает жить принцам. Что будет, если вернется? Бельфегор запустит руку в его волосы на затылке и, зарывшись поглубже, сожмет кулак и резко дернет вниз. Он не позволит ни себе, ни Франу нежностей; он будет злым и голодным, словно это и есть их последний день на Земле. «Выглядите еще хуже обычного, Бел-семпай». «Долго не мог уснуть накануне». Если вернется, Бельфегор возьмет его руку, потянет на себя, стараясь прощупать каждый сустав, рассмотрит ладонь с сетью линий и пальцы с кровью под ногтями. Если есть рука, достойная, чтобы ее к губам прижимал Принц, то вот она, в его собственной. Бельфегор сжимает зубы в нервной улыбке и заставляет себя перестать высматривать мальчишку. Нужно снова переключиться на изучение цветочных композиций, стеклянных бусин в люстрах под потолком или хотя бы на разговор Луссурии и Леви, все еще продолжающийся на фоне. Мысли никак не собираются в кучу, и Бельфегор брезгливо смотрит на почти нетронутый бокал в руке — наверняка это все его вина. Жил девять лет спокойно — насколько спокойно можно было жить в Варии, — а теперь после пары глотков вспоминает, какие руки у Франа. С узкими ладонями. Бельфегор раздраженным смазанным движением ставит бокал на край стола и идет вдоль стены, выбирая новое место, с которого не будет соблазна наблюдать, как дела у Кокуё. На пути за широкими тяжелыми гардинами возникает балконная дверь, и Бельфегор толкает ее, ныряя в густые теплые сумерки. Он быстро оглядывает широкую террасу и с облегчением обнаруживает, что он на ней один. За каменными перилами — аккуратный сад особняка Вонголы, тонущий в почти мистически голубоватых сумерках, за спиной — сияющий теплым светом зал с приемом в самом разгаре. Бельфегор наваливается на перила и бездумно шарит взглядом по идеально круглым пучкам кустов и ленте искусственного ручья. Определенно, кто-то из постоянных обитателей этого особняка помешан на флористике и ландшафтном дизайне. Не в силах удержаться, Бельфегор набирает в рот побольше слюны, пожевав щеки, и, подальше перегнувшись через перила, спускает длинный вязкий плевок вниз, прямо на светлую дорожку. Густая крупная капля слюны выходит еще больше, чем та, которую Бельфегор однажды в будущем удерживал над лицом Франа на протяжении минуты, не давая ему вырваться. Плевок все угрожающе покачивался, не срываясь, и Бельфегор впервые увидел, как у Франа на лице отразилась целая гамма эмоций: но больше всего отвращения, смешанного с ужасом. Определенно, отличное воспоминание. Если бы можно было вернуть Франу лишь одно, Бельфегор точно бы выбрал именно это. Точно ли? Бельфегор упирается лбом в собственные ладони и устало посмеивается. Знал бы Фран, какого мастерства добился в том, чтобы доконать его: теперь паршивцу можно едва знать, кто такой Бельфегор, а тот уже не находит себе места. В будущем было просто: место Бельфегора было там, где он захочет, а место Франа — всегда рядом. Тот ожидаемо не был благодарен за оказанную честь. Однажды утром, свесившись с кровати и пытаясь заглянуть в прилегающую к спальне ванную комнату через приоткрытую дверь, Фран принялся за свое любимое занятие: открывание рта не по назначению. — Ваша одержимость мелодиями восьмидесятых по-настоящему странная даже для Вас, семпай. Бельфегор помнит, как смахнул влажной рукой капли с волос, стоя перед зеркалом. — Пытаешься выбесить меня с утра пораньше? И о какой одержимости речь? — Во-первых, Бел-семпай, какое утро и какое пораньше? Двенадцатый час… — Когда Принц проснулся, тогда и утро, — парировал Бельфегор, не отвлекаясь от зеркала. — …а во-вторых, Вы же постоянно бубните себе под нос, особенно по утрам. Я думал, ну шиза и шиза, но все оказалось хуже: это Лита Форд. Не хотелось признавать, но замечание было забавным; уголки рта Бельфегора непроизвольно дернулись вверх. А еще оно было неожиданно справедливым: электронные аранжировки и нарочито-сексуальные тексты песен въелись в его кору головного мозга с тех самых пор, как Луссурия приглядывал за Бельфегором в детстве, мурлыкая под нос любимые хиты. Бельфегор решил, что стал слишком отходчивым; мальчишку необходимо было проучить. Выйдя из ванной, Бельфегор двинулся на Франа, громким шепотом напевая: — Kiss me once*… — Вы опять за свое? — уточнил Фран и начал забираться под одеяло, почувствовав приближающуюся опасность. — Kiss me twice*, — угрожающе продолжил Бельфегор, приближаясь все стремительнее. — Лучше убейте уже, как обещали, — Фран предпринял вялую попытку отпихнуть Бельфегора ногой, когда тот опустился на край кровати. Бельфегор легко перехватил ногу Франа чуть повыше лодыжки и с силой дернул на себя. Тот соскользнул прямиком в капкан его рук, и по едва слышному вздоху, который Фран не смог сдержать, когда их лица оказались вплотную, Бельфегор знал, что это как раз то, на что тот надеялся. — C’mon, pretty baby, kiss me deadly*, — свистяще прошептал Бельфегор, накрывая его шею привычной хваткой и его губы своими. Легко догадаться, что с такими воспоминаниями сейчас живется непросто. Бельфегор успевает покинуть террасу до того, как кто-то решит составить ему компанию. Он проделывает еще один долгий путь вдоль стены и вваливается в просторную уборную с одним желанием — умыться, а в идеале достать свои глазные яблоки и сполоснуть их тоже, а затем залить прохладную воду в голову и промыть ее изнутри. — Вам плохо? — звучит учтиво-равнодушный вопрос. У раковины стоит Фран. Он целиком достал рубашку из брюк и замывает розовое пятно от вина на животе. Бельфегора снова разбирает смех, на этот раз — от нелепости ситуации. Не стоило забывать о самом действенном законе Вселенной: если что-то может пойти не так, оно пойдет не так. Если бежишь от чего-то, оно тебя всегда найдет. — Ой-ей, кажется, Вы сошли с ума окончательно. Давайте позову кого-нибудь, — Фран поспешно пытается застегнуть рубашку одной рукой, а другой выжимает ее мокрую часть в раковину, в надежде ретироваться как можно скорее. Бельфегор внимательно осматривает его лицо в зеркале: вокруг ноздрей красная каемка раздраженной кожи — следы частой простуды. Волосы длиннее, чем он помнит, а вот едва заметная складка между бровями, — будто все, что Фран слышит, полный нонсенс, — осталась. — Стой, — Бельфегор преграждает ему путь, оперевшись плечом на дверной косяк. Наконец их глаза встречаются — впервые за этот долгий вечер. Взгляд у Франа затуманенный: Рокудо, похоже, все же заставил его связаться с кольцом Ада и в этот раз. А еще это взгляд человека, который не может припомнить, кто его собеседник. Сколько впечатлений человек может накопить за десять лет, повторявшихся дважды? Наверняка, уйму. Но Бельфегор почему-то помнит связанное с Франом в таких подробностях, словно не было ничего важнее. Словно не было ничего важнее того раза, когда Фран накинул на них двоих одеяло с головой и они лежали все утро, обмениваясь ленивыми поцелуями. Словно не было ничего важнее того раза, когда перед собранием Бельфегор сделал вид, что забыл в машине отчет о прошедшей миссии, отправил за ним Франа, а через пять минут ушел следом — «и зачем я только положился на Жабу?» — и они так увлеклись поисками, что отчет пришлось подкидывать Скуало уже на следующий день и уверять, что он лежал у того на столе все это время. Словно не было ничего важнее того раза, когда тот злополучный отчет о прошедшей миссии Фран писал, ерзая на коленях Бельфегора, а тот уже без стеснения мурлыкал под нос какую-то похабную песню, в которой исполнитель любит «девчонок постарше», но просит остаться на ночь и держать это в секрете — «Your Love» группы The Outfield, кажется, — прерываясь на удивленные восклицания, что волосы Франа, оказывается, совсем не пахнут болотной тиной. — Хотите подружиться? — с подозрением спрашивает Фран из настоящего. Фран из настоящего не такой, как Фран из воспоминаний. Этот более неряшливый: все-таки быть офицером требовало больше собранности, чем тереться на какой-то заброшке. Менее осторожный: все влияние проклятой банды, которая не знает, как по-настоящему держать мальчишку в страхе за свою нелепую жизнь. Наверное, этот Фран достиг еще большего совершенства в тонком искусстве того, как наживать врагов. Бельфегор из настоящего совершенно такой же, как Бельфегор из воспоминаний. И это ему совсем не на руку. — Мы никогда не будем друзьями, — сухо отвечает Бельфегор с чувством дежавю. — Это хорошо, — кивает Фран. — Учитель говорил, что от таких, как Вы, одни проблемы. — Неужели, — расплывается в широкой улыбке Бельфегор. — Ничего он больше не говорил? — Только то, что Вы попытаетесь меня смутить предложением дружбы и, наверное, похитить, как в прошлый раз. Он пытается еще раз проскользнуть мимо Бельфегора к выходу, но тот ловит Франа за плечо. — Дай поправлю рубашку тебе. Бельфегор вдруг понимает, что предложение звучит так, будто он хочет казаться любезным, и быстро добавляет: — Смотрится просто отвратительно. Все это просто для того, говорит себе Бельфегор, чтобы, когда он в очередной раз случайно заметит Франа, не беситься от его неряшливости. Фран же медлит, собираясь отклонить столь щедрое предложение. Бельфегор нетерпеливо встряхивает его и разворачивает к себе, ближе к раковине, и берется за пуговицы на воротнике. Когда его пальцы прикасаются к ткани на шее, Бельфегор замечает, как Фран быстро и нервно сглатывает, и чувствует, как тяжелеет и густеет его собственная слюна во рту. Необходимо срочно отвлечься. — Ты один прием не в состоянии вынести без пятен? — Бельфегор кивает на розоватое пятно на белой рубашке. — Это не я, — равнодушно объясняет Фран, — М.М.-сан удивительно криворука, когда Учитель рядом. Постоянно что-то роняет и льет на меня. — Ума не приложу, почему так, — бубнит Бельфегор, заканчивая с последней пуговицей. Ткань на животе мокрая, мятая, а поверх пятна от вина виднеется белое пятно от мыла. Пытаясь разгладить рубашку, Бельфегор несколько раз задевает пальцами голый живот Франа: горячий, твердый, с гладкой кожей. Это становится просто невыносимо. У Бельфегора нет привычки делать то, о чем он совершенно точно пожалеет; но так же у него нет привычки отказывать себе хоть в чем-то. Поэтому он оставляет в покое рубашку, кладет руку на затылок Франа и слегка надавливает, привлекая его к себе. Ибо там, где риск, всегда награда, Господи. Губы у Франа из настоящего крепко сомкнуты, а сам он весь подбирается, словно готовится к тому, чтобы вырваться. Фран из воспоминаний такого себе не позволял. Фран из воспоминаний был податлив, послушен и, что бы ни говорил, любое внимание к себе ловил жадно, словно где-то в глубине своей души, пока не покинувшей тело, боялся, что это может быть в последний раз. Но теперь Бельфегору приходится работать с тем, что есть. Когда Бельфегор отстраняется, они оба молчат. Бельфегор понимает, что сейчас его спасет только внезапное озарение со стороны Франа. Он заглядывает ему в глаза, выискивая что-нибудь знакомое и убеждая себя, что амнезия — дело чаще всего временное. Люди, кажется, постоянно вспоминают что-то из-за всякой ерунды: запаха, места, действия. А Бельфегор только что передал Франу то, что хранит больше всего воспоминаний. Передал тайну, сначала делимую ими пополам, а потом следовавшую за одним лишь Бельфегором шаг в шаг еще много лет. — Вы только что украли мой первый поцелуй, — осуждающе сообщает Фран, наконец прерывая тишину. — Не в первый раз, — с усмешкой признается Бельфегор. Взгляд Франа все так же подернут дымкой. Он опускает голову вбок и смотрит на Бельфегора с сомнением и, наверное, даже с любопытством, но все еще не узнавая его. Смотрит, как на нового интересного знакомого. Новый интересный знакомый Бельфегор уже сам хочет ретироваться и почти успевает отвернуться, как Фран делает странное движение: как будто едва заметно подается вперед, привставая на цыпочках. Это тоже что-то новенькое и, несомненно, знак, которого достаточно. Второй их поцелуй глубже, и становится ясно, что Фран совершенно точно не наврал про свой первый: их зубы неловко стукаются, и Бельфегор не может подавить раздраженный вздох. Тело у Франа будто деревянное, и он совсем не знает, что делать. Спину он держит очень прямо, а руки — нелепо за спиной, вцепившись в собственные локти; Бельфегор видит это, бросив мимолетный взгляд в зеркало. Насколько аккуратно умеет, он расцепляет замок, в котором Фран держит руки, и кладет их себе на плечи: именно таким аккуратным движением их закидывал Фран из воспоминаний. Фран послушно кладет руки на плечи Бельфегору, затем обвивает ими шею. Бельфегор крепко прижимает его к себе, приподнимает и сажает на край раковины, спиной к зеркалу. Взгляд падает на отражающуюся в нем дверь: если кто-то зайдет, у них ни шанса объяснить, чем они тут занимаются. И ведь еще совсем немного, и происходящее перестанет быть похожим на сеанс нейропсихологии для пациента с ретроградной амнезией. Бельфегор торопливо расстегивает мелкие пуговицы на рубашке Франа, которые совсем недавно застегивал, борясь с желанием рвануть их все в разные стороны. Снимать что-то не только необязательно, но и недальновидно, но он изнывает от желания увидеть. У Франа из настоящего, конечно же, ни одного тонкого косого шрама на плечах или руках от лезвий. Вместо них — синяки, служащие еще одним подтверждением, что он все так же заноза в заднице каждого, кто имеет с ним дело. Бельфегор расстегивает его брюки, и его потряхивает от желания увидеть, позволит ли новый Фран ему прямо сейчас зайти так далеко; даже Фран из воспоминаний не удержался и укусил Бельфегора за пальцы, которые тот однажды без предупреждения пропихнул ему в рот. Фран позволяет; Фран приподнимается, когда Бельфегор дергает ремень на своих брюках, не отрывая от него взгляда, полного исследовательского интереса; Фран послушно открывает рот, когда Бельфегор больше ради интереса разводит его губы и кладет пальцы внутрь. В замешательстве, Бельфегор зачем-то нащупывает нижний ряд зубов, касается клыка и притягивает Франа к себе еще раз, чтобы не видеть его взгляда, в котором назревает скептическое выражение. Кажется, ни в одном из существующих времен они так долго не целовались, и ни в одном из времен Фран не делал этого так плохо. Он старается, пытается поспеть за ритмом, разводит лишнюю влагу: в общем, делает все, чтобы эстет в Бельфегоре страдал. Но тому все равно, он уже находится в каком-то потустороннем трансе, в котором гладит плечи с выступающими косточками, заправляет отросшие волосы Франа за уши, чтобы было удобнее прихватывать зубами кожу на шее, с сожалением проводит по имеющимся синякам и тут же перехватывает погрубее, пытаясь оставить собственные. У Бельфегора стоит колом на мальчишку перед ним; он стягивает с Франа брюки сбрасывает их на пол. На белье Франа он видит светлое пятно от смазки там, где головка члена натягивает бельевую ткань. Фран пытается вырваться еще всего раз, но Бельфегор быстро пресекает эту попытку, наваливаясь на него всем весом и прижимаясь лбом к холодному зеркалу. Он дышит так горячо, что стекло потеет. Фран у него над ухом тоже дышит тяжело и рвано, завернув кулак в белую ткань рубашки на спине Бельфегора, и то, что ему, похоже, больно, окончательно сносит Бельфегору крышу. Он хочет делать ему больно еще и еще, или хотя бы просто настолько больно, как ему не делал никто. Поэтому он вставляет Франу до упора, вжимаясь в него и не давая отстраниться. Фран замирает, кажется, избирая тактику пережидания худшего. Но потом цепляется за край раковины и начинает двигаться навстречу толчкам Бельфегора. И в этом простом действии — полная капитуляция и столько распутства, что Бельфегор не в силах долго держаться. Они снова молча смотрят друг на друга, все еще тяжело дыша. Фран натягивает брюки только тогда, когда Бельфегор застегивает свои. Произошедшее, кажется, отбивает даже у Франа дар речи, и Бельфегор благодарен за это всем богам. Фран одевается неторопливо и задумчиво, и Бельфегору хочется его поторопить или даже помочь ему. Но он себе запрещает: последняя помощь с одеждой ни к чему хорошему не привела. — Знаете, а мы ведь с Вами не совсем не знакомы, — вдруг говорит Фран, будто во сне затягивая ремень. — Неужели, — Бельфегор почему-то пропускает вдох. — Да, — задумчиво продолжает тот, поправляя воротник. — В детстве меня часто мучили кошмары. Фран поднимает взгляд на Бельфегора. — Теперь я вижу, что все они были про Вас. Бельфегор не понимает, очередная ли это издевка, поэтому проглатывает застоявшуюся во рту слюну и улыбается. — Не надо мне льстить. Возвращаться в зал стоит по одному, и Бельфегор использует эту возможность, чтобы наконец окатить лицо ледяной водой, как только дверь за Франом закрывается. Склонившись над раковиной, он наблюдает, как вода, срываясь с мокрого лица, капает вниз. Когда адреналин отступает, ему начинает казаться, что все это наваждение, которое на него наслал проклятый мальчишка. На самом деле не было его тут, не было рук в синяках, не было его горячего дыхания у самого уха; и, пожалуй, это самый лучший вариант. Бельфегор резко выпрямляется и поворачивается спиной к зеркалу: ткань рубашки между лопатками смята и явно побывала в небольшом кулаке с узкими ладонями. Фран добрался до него даже в этом времени и снова все испортил. Кошмары его мучили, бедняжку. Поэтому отдался он так легко, как самая дешевая шлюха не отдастся. Пыхтел, пускал слюни, лишь бы Бельфегор не останавливался. В зал Бельфегор возвращается в самом мрачном настроении. На прежнем месте обнаруживается только Леви. Со скучающим видом он потягивает вино из бокала, который выглядит нелепо маленьким в его крупной руке. — Где все? Пора свалить. Леви смотрит на него исподлобья. — С каких пор ты командуешь? Скуало не давал команды собираться. — Похоже, что мне не насрать, Леви? — Похоже, что мне не насрать, что тебе насрать? — совершенно бездарно огрызается тот. Скуало, который исчез еще в начале вечера, проводив Занзаса до дверей кабинета Савады, наконец появляется. Он пересекает зал, чертыхаясь каждый раз, когда задевает кого-то из гостей. Пока он приближается, Бельфегор успевает сыграть в свою любимую с детства игру: «Угадай настроение Скуало по количеству вырывающихся проклятий». Особый интерес игре придавал факт, что Суперби ругался всегда: будь он хоть рад, хоть зол до чертиков. Бельфегор начинает подсчет. Матерится: десять очков. Матерится, но шепотом: минус пять очков. Толкается: двадцать очков. Извиняется за то, что толкается: минус пятнадцать очков. Извиняется за то, что толкается, прибавляя еще больше ругательств: двадцать очков, плюс три дополнительных за каждое «блядь» и одно за каждое «сука». В итоге по всем пунктам Скуало набирает шестьдесят очков, что довольно много по шкале ярости. Но, поравнявшись с офицерами, Суперби вдруг расслабляется, будто их присутствие приносит ему облегчение, а не головную боль, как обычно. Но Леви, конечно, не в состоянии оценить редкость такого момента. Поэтому он ябедничает на Бельфегора сразу же, будто обиженный ребенок. Скуало сводит брови на переносице. — С официальных приемов не сваливают раньше главного гостя. Простое правило, которое ты, Бел, мог бы и запомнить. — Принц и есть главный гость, — хихикает Бельфегор. Скуало отворачивается, жестом с раскрытой ладонью показывая, что никуда они не уходят и слышать возражений он не хочет. Бельфегор, давя раздражение, замечает, что Кокуё, в отличие от них, явно плевать на условности. Рокудо стоило только властно взмахнуть рукой, и каждый из банды свернул разговор, который вел, отставил бокал и собрался уходить. — Вот какая дисциплина в организациях, в которых каждого сексуально влечет к своему боссу, — хихикает подошедший Луссурия, и Скуало одаривает его предупреждающим взглядом. — Зачем вообще приходили? — бурчит Леви, провожая взглядом рыжую девчонку. Фран снова идет последним, на этот раз даже не шаря равнодушным взглядом по присутствующим. Бельфегора посещает знакомое чувство: ему хочется, чтобы с тем случилось что-нибудь плохое. Падение люстры прямиком на плохо защищенную голову было бы идеальным стечением обстоятельств. Взгляд Франа касается Бельфегора и задерживается. И этих нескольких секунд достаточно, чтобы Бельфегору больше не хотелось неожиданной кончины мальчишки. На него смотрит новый Фран из настоящего, для которого Бельфегор — просто незнакомец; но этого незнакомца Франу не терпится узнать так, как человек знает тыльную сторону собственной ладони. Хром тянется, чтобы снова взять Франа за руку, но тот быстро пихает руки в карманы, делая вид, что не заметил ее попытку. Капли ледяной воды, скатившиеся с лица Бельфегора, упали на воротник рубашки и плечи, оставив частую россыпь мокрых пятен. Леви, вдруг приглядевшись, замечает и их, и мятую одежду, и с неожиданным беспокойством спрашивает: — Ты как? Бельфегор улыбается. — Будто Рождество пришло на полгода раньше.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.