Горная камелия

      Под действием наркоза Казунари выглядит не спящим — безжизненным. Впрочем, отчасти он так выглядит с тех самых пор, как замолчал.       — Ну, и чего ты от меня хочешь? — мрачно говорит Юзу. Распахнутое горло Казунари под его руками слабо, блекло дребезжит: как будто умирает. — От голосового чипа одна труха осталась. Не пойму, как он вообще ходил с этим ржавьём.       — Я хочу, чтобы ты его починил, — напористо отвечает Тенма. Потеря голоса ужасна, и не только потому, что онемевший Казунари не сможет произносить свой текст в спектаклях. Он как будто сам на себя перестаёт быть похож, когда молчит. Особенно когда молчит так долго и безнадёжно. — Цена — не вопрос, заплачу столько, сколько понадобится. Только почини его. Восстанови его голос.       — Ты меня не слышишь, что ли? — сердится Юзу. — Я кому говорю: нечего чинить! Всё развалилось! Рассыпалось! Труха! Пыль! — и вдруг добавляет тихо: — Умел бы я из пыли и ржавчины собирать голосовые чипы — возился бы я тут с такими дурнями как вы, конечно. Нет уж, я бы работал на «Арасаку», это как минимум.       Тенма обдумывает услышанное, до последнего пытаясь отыскать лазейку.       — То есть, ему теперь нужен новый голосовой чип? На котором будет новый, другой голос?       — Неужели? — ядовито говорит Юзу. И снова запускает пальцы в раскрытое горло Казунари, что-то перебирает там с лёгким дребезжанием. — По-хорошему, ему и связки бы обновить сразу. Струны-то ни к чёрту. Что, он на этом на всём разговаривал до последнего момента? Непостижимо. Странно, а оптика отличная, — чуть оттянув Казунари верхнее веко, Юзу вглядывается в остановившиеся ясные глаза. — Да что там — шикарная! Это ж «Кироши», да ещё новейшая модель! Цветопередача у этих линз бешеная. Никак всё спустил на оптику, а на остальную технику и наплевал совсем? Вот дурень. Да, тут теперь всё новое нужно.       — «Горная камелия», — невпопад шепчет Тенма, вспомнив название модели. Казунари рассказывал о ней взахлёб добрых пару месяцев. Начал болтать, как только объявили об этой новинке, и с тех пор не умолкал — пока у него напрочь не отказал голос. Да, он дизайнер, ему нужно видеть цвет — но так ли отчаянно нужно, чтобы ради этого жертвовать всем остальным? Чем ещё он жертвовал напропалую, пока копил на новые линзы? Какие импланты могут отказать завтра? Тенма отчаянно старается не думать дальше, но уже не в силах остановить страшную мысль.       Вдруг сердце? Или мозг?       — Подбери чип и струны получше, — просит Тенма. — Так, чтобы получилось максимально похоже на прежний голос, ладно? — Это одно из самых страшных решений, которое ему приходится принимать — вдруг Юзу не угадает, или просто не будет подходящих вариантов, и голос не совпадёт сильно? И треснет, потеряется такой знакомый и родной образ Казунари — звонкий образ свободно порхающей бабочки? Но с другой стороны, выбора нет. Или так, или мёртвое молчание, что ещё хуже. Тенма делает очевидный, но от этого не менее тревожный выбор. И добавляет: — Посмотри заодно и все остальные импланты тоже? Мало ли, что-то ещё… ну, на ладан дышит? Вдруг?       — И что, если «дышит»? Меняем? — деловито спрашивает Юзу, одной рукой ловко выдвигая длинный ящик с инструментами, а другой разворачивая неоновую панель каталога. Секунду Тенма колеблется — всё-таки Казунари ни о чём подобном не просил и вполне справедливо может обидеться, — а потом решительно кивает. Лучше так, чем дожидаться, когда откажет что-нибудь ещё. — Так, что бы ему тут… Ты бы пока сходил куда-нибудь, проветрился бы? Мне здесь работы на добрых пару часов. Не стой над душой.       Спорить бесполезно, Тенма отлично знает это, а потом послушно уходит. Только вместо того, чтобы «проветриваться», он сидит в тесном коридоре под дверью, слушает доносящиеся время от времени щелчки и металлический скрежет, с которыми работает Юзу, и думает.       Сколько всего у Казунари имплантов?       Раньше Тенма словно и не догадывался, что они есть — не замечал их, они никогда не были важны. Казунари рассказывал, называл конкретные марки и модели или наоборот, старательно замалчивал их, лишь в общих чертах жалуясь на то, что не успевает за техникой, и Тенма забывал об этом через пять минут. Разве имело значение, какая фирма изготовила линзы, если особенный мягкий свет глаза Казунари излучали вовсе не из-за линз? Если его яркая беззаботная улыбка дурманила теплом сама по себе, безо всяких имплантов? И потому большую часть этих щебечущих рассказов Тенма терял, как ничего не значащую шелуху. А теперь сидел, как дурак, и очень смутно представлял себе масштаб возможной катастрофы.       Лишь один вопрос, связанный с имплантами, был словно выжжен калёным железом в мозгу и никак не забывался.       — Угадай, какой марки у меня губы? — как-то спросил Казунари, явно отсылаясь к старому фильму, и Тенма стушевался, как сопливый школьник. Залился краской, что-то пробормотал, сам не понял, что именно, и рванул спасаться в обществе шумного Мисуми. Какую вообще внятную догадку он мог высказать на тот момент? Да никакую. Потом-то он, конечно, кое-что почитал. Узнал много нового о губах. Думал, это какой-то стандартно-девичий имплант, мол, вместо помады или что-то в таком духе — оказалось, ничего подобного, в смысле, и это тоже, но не только. У проституток, оказалось, некоторые модели имплантов вовсю в ходу, чтобы ловчее губами было делать… всякое, Тенма прочитал наискосок и не дочитал толком. И потом очень старался не думать о прочитанном применительно к Казунари. Не верить, что у него такие губы — зачем бы ему?       «Горная камелия», думает Тенма и кусает себя за руку, чтобы не застонать. Новейшая оптика от «Кироши», как сказал Юзу, наверняка безумной цены — откуда у Казунари деньги? Даже при условии, что импланты для голоса, а возможно, и ещё какие-то у него старые и в отвратительном состоянии, — всё равно, откуда? Тенма давно знаком с Казунари — и знаком с тем, как он живёт. Как вертится ужом в рамках своего скудного бюджета, часто пересчитывает оставшиеся на руках новые йены и то и дело отказывается от чего-то в пользу чего-то другого, перебрасывая деньги между задачами и желаниями, порой чудом выкраивая дополнительные средства словно бы из ниоткуда. Как ему удалось накопить на новенькую модель линз от «Кироши»? Разве что чудом? Или…       Тенма не хочет об этом думать, это ужасная грязь, но отвратительный червячок сомнения уже поселился в мозгу. И нет ни одного внятного способа его изгнать, разве только спросить напрямую у Казунари — да только как о таком спросишь?       Дверь распахивается, и Тенма едва не получает ручкой двери по лбу.       — Я, кажется, просил тебя куда-нибудь уйти? Какого чёрта ты решил, что под дверь тоже считается? — рычит Юзу. И окидывает Тенму неодобрительным взглядом. — Чтоб вас всех, никогда не слушаетесь. Ладно. Раз уж ты здесь — топай внутрь. Сам будешь нянчиться со своим товарищем, пока он в себя приходит.       Тенма сперва не понимает, чего там «приходить в себя» — но оказывается, что Казунари отходит от наркоза тяжело и медленно. Он сонно хлопает глазами, щупает горячие швы на горле — так, словно не чувствует при этом ни рук, ни горла — и с трудом фокусирует на Тенме блуждающий взгляд.       — Как ты? — с волнением спрашивает Тенма. На миг, кажущийся бесконечным, он все вопросы забывает, все подозрения. Остаётся только Казунари и новый голос, зашитый в его горло, — на что он теперь похож?       Хоть бы у Юзу получилось подобрать его таким же, как прежде.       Казунари отвечает не сразу. Он откашливается, ещё раз трогает швы на горле, точно проверяя, выдержат ли они, и только после этого неуверенно улыбается: — Привет, Тентен. Ох, блин, ты у меня двоишься. Ничего, сейчас я соберу глаза в кучу, и это пройдёт. Дай мне три минутки. Сколько я задолжал старику Юзу за эти апгрейды?       — Не знаю, — говорит Тенма. Он проскакивает от кромешного ужаса к восторженной надежде за считанные секунды: Казунари начинает говорить словно робот, неестественно ровно — но очень быстро осваивается, и к концу своей короткой речи уже интонирует почти знакомо. Почти как прежде. — Да неважно. Я спрошу сейчас. Ты не переживай, не думай об этом. Лучше вон, голос разминай. Уже звучишь неплохо.       Юзу копается в каталоге, подбивая итог, когда Тенма подходит к нему. И деловито сообщает: — Тембр постарался подобрать поближе, но ты же понимаешь, я не волшебник. Модулятор стоит не самый мощный, ну так вам и не оперные арии в вашем театре распевать. Струны с тонким сердечником, но на звук это не повлияет. Да и всё, больше ничего менять не пришлось.       Тенма молча протягивает ему кредитный чип. Так и подмывает спросить, что ещё из имплантов есть у Казунари, но толку от этого вопроса не будет. Юзу за него разве что по лбу даст да велит не лезть, куда не просили.       Расплатившись, Тенма возвращается к Казунари — тот всё ещё слегка пришибленный и замедленный после наркоза, но уже порывается встать на ноги. И вполне бойко улыбается подошедшему Тенме, сообщая: — Ага, Тентен, вот теперь ты один. Всё как положено.       — Что, новая оптика шалит? — натянуто шутит в ответ Тенма. Теперь, когда первостепенная проблема решена — голос снова есть, он звучит не так далеко от того, что был прежде, а ещё вскоре Казунари к нему приноровится, и разница будет совсем незаметна, — отвратительные подозрения снова упорно лезут в голову.       Казунари встряхивает головой и смеётся. Его смех странно, металлически дребезжит, но Тенма верит, что и это тоже с непривычки и скоро пройдёт.       — Нет, почему шалит? Это норма. Она, знаешь ли, так и работает. Долго калибруется, — поясняет Казунари, отсмеявшись. И подмигивает Тенме: — Зато после калибровки работает выше всяких похвал. Вижу тебя как наяву, во всём цвете. Знаешь, как ты шикарно выглядишь через эти линзы?       — Если вы оба стоите на ногах, то проваливайте, — вмешивается Юзу из глубины мастерской. И раздражённо фыркает: — Мне вообще не интересно слушать ваши телячьи нежности.       Осадить бы старика, сказать, что всё, что за пределами техники — не его дело, но Тенма некстати теряется в словах. И отвечает за них обоих Казунари — а он, вечно покладистый, легко кивает: — Ага-ага, уходим! Спасибо за ремонт! Лайк, благодарность, звучу как новенький. Пока-пока! — и за рукав тянет Тенму к выходу, шёпотом интересуясь: — Так сколько я ему задолжал за новое горлышко? Или что — задолжал уже тебе? А, Тентен? Что ты там нарешал без меня, признавайся?       За спиной Юзу всё продолжает неразборчиво ворчать, пока за юношами не захлопывается дверь.       — Ничего не должен, — твёрдо говорит Тенма. Ему самому не нравится, как прозвучало — как-то грубовато и высокомерно, как будто он то ли одолжение Казунари делает, то ли спонсирует его, словно богатый папик. Плохо, в общем, звучит, но хуже уже вряд ли есть куда, поэтому Тенма прёт до конца. — Я хотел снова тебя слышать. Да все хотели. Тебе кучу текста на ближайшем спектакле произносить, забыл? В общем, считай, что это тебе подарок от театра. Не запускай себя так больше.       — Подарок за твой счёт, да? — тихо уточняет Казунари. И упрямо мотает головой: — Я не могу так, Тентен. Не надо меня жалеть. Давай, ну: сколько там вышло? Я тебе всё отдам. Не знаю, правда, как скоро, по частям, может быть — это не страшно? Ты подождёшь?       — Я же знаю, что у тебя вечно денег в обрез, — спорит Тенма. И хочет сказать, что не представляет себе, откуда Казунари выжмет ещё средства, но вместо этого само собой выскакивает: — Какой марки у тебя губы? — Тенма уступает своим чёрным подозрениям и растянувшейся во времени, покрытой пылью отсылке. Какой бы ни были, к чёрту, неважно, Казунари имеет право на любые. Просто закрыть уже наконец вопрос, который всего за пару часов из неловкого превратился для Тенмы в болезненный. — Дорогие? Ты сам накопил или… чей-то подарок?       Казунари тычет пальцем ему в лоб, укоризненно замечая: — Ну что за ужасные морщины, это же целые овраги. Почему вдруг такое сложное лицо, Тентен? Ты о чём там думаешь? Я чувствую, что о какой-то гадости. Даже не смей. Губы у меня свои.       Облегчение ударяет оглушительно, словно кувалда по затылку.       — Правда? — выдыхает Тенма, и собственный голос вдруг оказывается позорно ломким. — О. Ох, чёрт. Это хорошо. То есть, я рад. В смысле… прости, прости, пожалуйста! Ты тогда так спросил — а я почитал потом, какие бывают импланты для губ… И Юзу сейчас ещё так сказал, что у тебя дорогая оптика… — Тенма мнётся, краснеет и не знает, как продолжить, чтобы не обидеть. Да уже обидел, скорее всего.       — И ты подумал, что я кому-то отсосал, чтобы получить деньги на новенькие линзы, — безо всякой жалости заканчивает Казунари. Хмурится, несколько секунд о чём-то думает, а потом вдруг сообщает: — Ну да. Мне надо было подумать. Или хотя бы подмигнуть тебе как следует. Глупо получилось, Тентен. Глупо и неприятно. Прости?       Остатки подозрений тают бесследно, словно их, как вязкую тьму, выжигает ослепительный солнечный свет.       — То есть, на оптику ты всё-таки накопил сам? А тогда просто хотел как в кино? — торопится Тенма, спешит размотать клубок до конца, пока они не запутались ещё в каких-нибудь словах. И тянет Казунари к себе, целует тёплые губы, мягкие и живые.       — Так и хотел, — мурлычет Казунари. Льнёт к рукам, охотно целует в ответ, но разочаровывающе быстро отстраняется. — Боже, Тентен. Мы как-то слишком долго к этому шли. Но наконец дошли? Ура? Пойдём, а то Юзу и здесь нас догонит, чтобы рассказать как ему не интересно.       — Старик как-нибудь переживёт, — спорит Тенма, но позволяет Казунари увести себя. — Так зачем тебе такие линзы? Для того, чтобы рисовать?       — У них цветопередача просто бешеная, — с энтузиазмом сообщает Казунари. И бросается рассказывать дальше: — Столько оттенков позволяют поймать, это просто улёт! Совсем другой уровень рисования! Взять, допустим, обычный натюрморт…       Казунари рассказывает взахлёб — и на этот раз Тенма слушает и слышит. И больше не желает забывать.