Домой

Шурх-шурх       Нога по самое колено увязла в глубоком, еще не скованном настом, снегу. Замереть, отдышаться, и не спеша, потихоньку, вызволить конечность из снежного плена. Быстро никак, не хватало еще оставить добротную обувку за десяток верст от дома. Да и ногу поломать так легче легкого: рванул, оступился, а косточка - хрусть! Болят, ноют старые кости - сколько они уже пережили, сколько еще выдержат? Да только работа такая, должок, не перед кем-то, а так, перед собою.       Шаг, другой, третий, сотый. В белом-белом лесу так тихо, что считаешь каждый шаг, каждый вдох, а собьешься - начинаешь заново. Тяжко. Тихо. По спине, не смотря на мороз, течет пот, щиплет свежую рану на бочине. Рукоять обреза больно врезается под ребро, ремень впивается в кожу. И так хочется выбросить бесполезное оружие, так хочется сбросить тулуп, смыть пригорошней снега с себя грязь, пот и саднящую кровавую корку...       Шагаем, шагаем, останавливаться нельзя. Остановка - смерти подобна, сразу мысли глупые в голову лезут, сразу сердце стучать начинает чуть ли не в затылке, а там уже и грудь давит от морозного воздуха. Вроде бы хорошо все, вдыхай полной грудью, да только сколько бы ни вдыхал, все мало, а выдохнуть разом сил нет.       Тяжко, тяжко шагается по свежему снегу. Сколько верст еще? Лучше не думать, не считать. Проще уж по шагам, сколько прошел, так вернее. До дому дойдешь ли - неведомо, а сколько прошел - это уже отмерял, отходил, сдюжил.       Сейчас бы горячего отвару, а еще лучше - чаю, настоящего, черного, пахучего, с сахаром, да побольше... В горле запершило... Нет, нет! Терпеть, сглотнуть, но не кашлять, не пускать ледяной воздух в нутро. Так закашляешься и уже не вдохнешь "нужным" горлом, так и будешь сипеть, пока перед глазами черные птицы не взовьются, а там и Госпожа рукой поманит... Устал. Как же устал, как хочется привалить спиной к дереву, спуститься по нему наземь, подставить наполовину ослепшие глаза белому зимнему солнцу...       Тихий скулеж слышен издалека, как и лязг металла, как и запах боли и страха. Легкий ветер доносит хруст снега под грубыми шагами охотников - трое? Нет, все же двое, за третьего скрипит старая ель. Шаг, другой, третий - давайте, давайте, старые кости! Когда еще такой шанс успеть к зверю до охотника? За корягой волк, вертится, вьется, подкапывает снег вокруг угодившей в стальной захват подруги. Рычит, не злобно, отчаянно - охотники близко, болтают, не скрадываются. У них оружие, холеное, новое, чего им бояться. Волк бросается, но прыгает прочь, стоит встретиться взглядом. Скалится, рычит - молодой, видно, боится, но подругу не бросает, не бежит. А плохо волчице, больно, хоть не заднюю лапу схватил капкан, да кость не перебита. Тут уж все просто: обрез в левую руку, нож вогнать в сочленение механизма, упереться ногой... ну же! Давай, старая кость!.. Щелк!       - Э, мужик, ты чего творишь... Бах!       Рявкает обрез, выплевывая дробь прямо в толстое пузо охотника.       - Витек! Су... Бах!       Пока первый пялится на дыру в животе, второй падает на снег без половины черепа. Тяжко, тяжко! Но руки не дрожат, метят верно! И кость не подвела, разомкнула стальную хватку! Вон, помчались, серые, будто и не ранена одна из них вовсе... Бах!       Черные птицы взлетают перед глазами, когда дробью вышибает из легких весь воздух. Снег впивается в небритую щеку, холодный, колючий, белый... Здесь пока белый. Все-таки не ель, все-таки обознался, ослышался. Трое их было. Вот и верь старому телу...       - ...       Кричит чего-то... Не разобрать... Наверное, матерится и убивается по дружкам... Хотя толстяк еще поди живой, такое брюхо не всякая пуля возьмет... Устал. Как же устал. Шагать, шагать, шагать изо дня в день по этому лесу, и весной, и летом, и осенью, и зимой... Больно, больно! Кости ломит, рана саднит, холодный пот заливает глаза и спину, тулуп тяжелый, ремень врезается в кожу... К чертям все это, сбросить эту одежку, обувь, вдохнуть полной грудью морозный воздух...       Поднимаюсь на четвереньки, мотаю потяжелевшей головой, стряхивая слюну и кровь. Щурюсь - отвернулся, горе-охотник, и впрямь убивается над толстым... Лапа проваливается в снег, оступаюсь, но умудряюсь не упасть. Что-то заметил, схватил ружье, оборачивается. В глазах непонимание, а через мгновение - ужас. Рывок, всего один рывок, давай, старое тело! Он кричит, как-то пронзительно, стреляет не целясь, но лишь задевает ухо, а что до меня... Один рывок, и вот в глотку льется поток горячей молодой крови, а крик девчонки превращается в хрип. Падаю сверху на обмякшее тельце, сердца бешено колотятся, бьют в затылок, легкие разрывает от жара.       Встаю, припадая на лапу - резко дернул из снега, но не сломал. В остекленевших глазах жертвы вижу отражение светящихся золотом глаз. Сумерки. Холодает. До дому еще сколько верст? Не важно. Пустое. Раны саднят. Ну, хоть ремень не впивается в кожу...Вот так, не спеша... Шаг за шагом... Домой.