Ты и твои женщины

      Человек по имени Котомине Кирей не помнил ту, что дала ему жизнь. Вернее, он не «не помнил» её, а попросту не знал: жена Котомине Ризея умерла в родах, давая жизнь сыну. И всё, что осталось от неё — чёрно-белая свадебная фотокарточка да письма.       Фотокарточка была старой и полуистлевшей от времени, с неё улыбалась молодая женщина. Вся в белом, с большими глазами и короткими тёмными волосами, венком из роз на голове и в подвенечном платье в европейском стиле. Идеальная невеста, безликая и совершенно чужая.       Кирей никогда не тосковал по ней, никогда не интересовался ею, никогда не нуждался в ней. Для него её попросту не было.       Но Котомине Ризей иногда говорил о ней. О её сердце, большом и великодушном, о нраве беззлобном и характере твёрдом. О том, как гордилась бы она им, Киреем, своим драгоценным сыном, ради рождения которого жизнь свою отдала. И как бы сильно она любила его, если бы только дожила…       Кирей всегда внимательно слушал эти тихие, мечтательные рассуждения отца, но так ни разу ничего и не почувствовал. Он не считал, что та женщина отдала за него свою жизнь: она просто умерла. Просто оказалась слишком слабой, чтобы дать здоровое потомство и продолжить собственное существование.       И он сильно сомневался, что у женщины, по-настоящему любившей лишь саму себя, нашлось бы в сердце место для сына.       Он узнал об этой истинной любви своей матери случайно, ибо намеренно никогда не интересовался ничем, что так или иначе могло быть с ней связано. То немногое, что от неё осталось, отошло ему от отца вместе с церковью, приходом и Войной за Грааль.       Жена Котомине Ризей писала много, часто и многим. До замужества и после. Писем, её и ей, было много, очень много, больше трёх сотен, и Котомине Ризей бережно хранил каждое из них.       И каждое из них Кирей прочëл. Просто потому, что мог. Просто потому, что это могло развлечь его.       …Его мать была влюбчива, словно кошка. И интрижек крутила без счёта, но лишь до свадьбы, после же — всего одну, по переписке. Законному мужу она изменяла лишь в письмах и на бумаге.       Ни ярой католичкой, ни католичкой вообще она никогда не была, и до встречи с Котомине Ризеем пребывала в уверенности, что до старости проживёт любовницей одного токийского профессора философии. Благородного ровно настолько, чтобы не бросать законную жену ради всего лишь хорошенькой студентки и спать с этой самой студенткой в свободное от супружеских обязанностей время.       Она была не против. Сначала — потому что была влюблена, после — потому что связь с много более старшим и опытным мужчиной каким-то мистическим образом добавляла ей привлекательности в глазах ровесников. Она не была верна тому профессору философии, и никогда не скрывала этого.       Она вообще не была верна ни одному мужчине.       До тех пор, пока не встретила Котомине Ризея. До тех пор, пока не вышла за него замуж.       После — никаких измен. Только письма.       И вовсе не потому, что задалась целью стать правильной, благопристойной женой католического священника.       «Просто так получилось», — писала она в неотправленном, навсегда недошедшем до адресата письме всё тому же токийскому профессору, переписку с которым вела до самой своей смерти. «С тех пор, как я встретила Ризея, всё словно с ног на голову перевернулось. Пусть он не красавец и не столь умён, как Вы — о, сколько лет мы знаем друг друга, а я всё ещё с Вами на «вы»! — но ведь есть в нём что-то! Что-то такое, что-то, что манит меня. Я не раз думала над этим, размышляя, что же это такое, и знаете, к чему пришла? Его любовь. Вот что привлекло меня и влечёт до сих пор. А ведь такое со мной впервые: когда мужчина, что я выбрала, любит меня сильнее, чем я его. Такого ещё не бывало, и, знаете, чувство это весьма и весьма… приятное. Конечно, Папа был против нашего брака, но Ризей сумел настоять на своём. Кажется, он сказал, что я — «заблудший агнец божий» и лишь ему по силам «вернуть меня в лоно Истинной Церкви и привести мою душу ко спасению». В жизни не слышала ничего более забавного, Ризей всегда умеет меня рассмешить. Думаю, мне всё же стоит родить от него ребёнка. Это наверняка обрадует его, а мне совсем не трудно…»       …Кирей сжёг каждое из более трёх сотен писем, методично, одно за другим. Сжёг всё, что осталось от его матери. Сжёг всё, что так бережно хранил его отец.       И последней в огонь полетела чёрно-белая свадебная фотокарточка.