Icarus Falls

Обычно доктор Малик сообщал плохие новости с леденящим душу спокойствием. В отделении даже поговаривали, что у него «рыбья кровь», настолько Зейн Малик казался отстраненным. Его невозможно было пронять слезами и криками, он не тратил время на громкие слова — озвучивал диагноз, назначал лечение и двигался дальше, не пытаясь взять на себя больше, чем получалось вынести. Разговоры коллег самого Зейна не беспокоили. Он знал, что сочувствием горю не поможешь: грамотно подбирал терапию, выписывал лекарства с наименьшим количеством побочных эффектов, заботился о том, чтобы в палате царили тишина и спокойствие — в общем делал всё возможное, чтобы пациент поправился. Ему приходилось быть частым свидетелем людского горя, однако в тот день, когда Зейн сказал этому парню, что он больше не сможет вернуться на ринг, что-то внутри Малика неприятно сжалось. Лиама Пейна привезли по окончанию матча, прямо в костюме, и его узкие штаны Зейну пришлось срезать ножницами. Выглядел парень неважно — его лихорадило, мокрые волосы липли к лицу, однако держался он достойно, особенно для человека, чье колено было вывернуто под неестественным углом. Его карие глаза, напоминающие темный морской песок, цеплялись за каждый предмет в палате, лишь бы не закрыться, и Зейн невольно восхитился желанию этого парня до конца контролировать ситуацию. Пока Зейн пытался понять, сможет ли он вправить колено самостоятельно или придется отправить пациента на операцию, не сломан ли позвоночник и что за чертовщина происходит с плечом, коллега Лиама вкратце обрисовал ситуацию. Тем вечером Лиам Пейн участвовал в двух матчах. Сперва в Королевской битве, потом в Титульном матче. Как выяснилось, проблемы с коленом начались ещё в первом матче — партнер Лиама заботчил прием, и Пейн со всего маху ударился коленом об пол. В тот момент ему показалось, что всё обошлось. Колено, конечно, горело, но в крови бурлил адреналин, и Лиам, сбрызнув повреждение лидокаиновым спреем, продолжил выступление. Титульный матч проходил в клетке, и Лиам решил сделать всё, как полагается. Он ещё не знал, что его лихорадит, и сорвался с сетки внезапно, когда у него вдруг закружилась голова — поймать его не успели. В тот момент рефери заподозрил неладное, и знаком велел сопернику Лиама провести удержание. Матч закончился на десять минут раньше, чем было запланировано. Для Зейна он был личностью незнакомой. Рестлинг никогда ему не нравился, но когда в палату ввезли Лиама, который еле держался, чтобы не потерять сознание, Зейн сразу понял, что личность перед ним примечательная. Вправлять колено вручную Малик не рискнул, пришлось спешно оперировать. В тот момент он ещё рассчитывал, что у него получится вернуть парня на ринг. – Давай, док, – произнес Лиам, когда Зейн вошел в его палату, держа под мышкой папку. Пациент лежал на спине, но его голова была повернута к окну, словно он что-то мог рассмотреть, находясь так далеко. – Скажи уже, и покончим с этим. – Травма очень серьезная, – сказал Зейн, подходя к нему ближе. – Боюсь, ты не сможешь вернуться на ринг. Это конец твоей карьеры. По крайней мере, мы сможем поставить тебя на ноги, и ты будешь ходить. – Ясно, – усмехнулся Лиам и перевел взгляд на потолок. Он больше ничего не сказал, и Зейн почувствовал себя в палате лишним. Многие пациенты боялись потерять возможность ходить и были счастливы услышать подобную новость, но, похоже, этого парня заботили лишь выступления на ринге. – Зачем нужно было участвовать в следующем матче? – спросил Малик, пристально рассматривая пациента. – Разве с самого начала не было очевидно, что ты повредил колено? – Тебе не понять, док, – Лиам продолжил смотреть в потолок, словно на нем было что-то интересное. – Это чувство, когда на тебя смотрят сотни человек. Они кричат твое имя — от любви или от ненависти, не важно. Они давно следят за сюжетом и хотят знать, что будет дальше. Всё было, как обычно, понимаешь? – пациент, наконец, перевел взгляд на Зейна, и где-то между ребер врача вдруг кольнуло. – Я даже ничего не почувствовал. Брызнул спрей на колено, думал, потом перевяжу его... – Усугубил ситуацию, когда упал с клетки. Когда он говорил таким тоном, глаза пациентов обычно наполнялись слезами. Зейн не радовался этому, просто говорил то, что думал. Не умел скрывать, отмалчиваться — дело сделано, назад не повернуть. Они и сами понимали, где свернули не туда, если уж их привозили к нему. Взгляд Лиама остался таким же спокойным, как был. – Голова закружилась, – произнес он, тщательно подбирая слова. – Но я успел подумать, что могу сгруппироваться. – Да, но так как повреждение было серьезнее, чем ты думал, не получилось, – Зейн засунул руки в карманы. Для него было очевидно, что Лиам не жалеет и не раскаивается. Для него было не очевидно по какой причине. – Так больно, – произнес Лиам вдруг. – Дай посмотрю, – Зейн наклонился к его ноге, по ходу дела натягивая перчатки, но Лиам покачал головой. – Вот тут больно, – Лиам ударил себя кулаком в грудь. Звук получился очень громким, словно внутри было эхо — Пейн явно не рассчитал силу, но его это совершенно не беспокоило. – Больно вот тут. – Это потому что ты упал с большой высоты, – поправив очки, заметил Малик. Он не знал, зачем нужно ерничать — само вырвалось, но Лиам усмехнулся. – Жестокий ты, док, – произнес он и закрыл глаза. Ему не нужно было говорить ни слова, чтобы выставить Зейна из палаты, но Малик и сам понимал, что на сегодня с пациента достаточно. Ему требовалось время, чтобы переварить информацию и успокоиться, смириться с тем, что в его жизни происходят большие изменения. Не говоря уже о том, что Лиам нуждался в полноценном отдыхе, иначе планы поставить его на ноги приобретали фантастический окрас. Зейн думал о кофе. О том, что ему нужно, как минимум, две чашки, чтобы взбодриться. Как врач он понимал, что губит свое здоровье, но как человек просто хотел расслабиться после трудного дня. Обычно такие новости давались ему намного легче. Зейн вдруг подумал, что почувствовал бы себя намного лучше, если бы Лиам Пейн воскликнул: «Как же так, док? Что теперь будет с моей жизнью?». Но он этого не сделал. Зейн даже испытал странное желание вернуться в палату и проверить, не плачет ли пациент. Что-то подсказывало ему, что даже если из глаз Лиама выкатились злые слезы, это совсем нельзя назвать полноценным рыданием. А ему между тем сильно сдавило грудь. В ординаторской никого не было, кроме Найла, его давнего приятеля из хирургии. Они проходили практику вместе, и некоторое время Зейн был очень раздражен его присутствием в своей жизни. Он даже старался казаться более нелюдимым, чем был, чтобы Найл поскорее отпочковался, однако чем больше Малик строил из себя мистера Гринча, тем ярче становилась Синди Лу внутри Хорана. Они подружились не сразу, однако теперь Зейн чувствовал себя намного лучше, когда встречал Найла где-нибудь в кафетерии. Хоран, как обычно, лежал на диване, закинув ноги на подлокотник, и слушал музыку, покачивая хорошо причесанной макушкой, однако стоило Малику войти в помещение, как наушники отправились в чехол, а сам Найл рывком сел. – Ну, как он? – спросил Найл, с любопытством его рассматривая. О его пациенте в больнице не знал только ленивый. Знаменитостей у них обожали. Зейну, в силу специальности, часто попадались спортсмены, однако «большой куш» никого не обходил стороной. – Отвратительно, – ответил Зейн, наливая себе кофе в высокий стакан. – Похоже, у него начинается депрессия. Другое слово он просто не мог подобрать. Было похоже, что его пациент стремительно погружался в беспросветную тьму. – Оно не удивительно, – заметил Найл, закидывая руку на спинку дивана. – У человека вся жизнь по пизде пошла. – Откровенно говоря, было бы из-за чего тосковать, – проговорил Зейн, подсаживаясь к Найлу. Он и не знал, что у него так сильно болит спина, пока не откинулся назад. – Это же не ММА. Так, постанова какая-то... – Всё время забываю, что ты из тех, кому нравится думать, будто в ММА всё честно и по правилам, – насмешливо протянул Найл. Зейн бросил на него ленивый взгляд. – Зря ты недооцениваешь этого парня. Ты просто не видел его в деле, – серьезно добавил Хоран. – А увидел бы, понял, что это значит. – Мое дело — поставить его на ноги, – сказал Зейн, отказываясь что-либо понимать. Для него рестлеры и клоуны мало отличались между собой. Возможно, клоуны даже умели больше — крутить тарелки на палочке, например. Проблем с Лиамом оказалось намного больше, чем Зейн мог себе представить. Малик и так зашивался с пациентами, что толпились в приемной круглые сутки, а к нему регулярно заглядывали медбратья и медсестры, чтобы сообщить неприятные новости. То Лиам Пейн отказывался ходить на УВЧ, то он игнорировал приемы пищи, а иногда не давал сделать себе перевязку. В другой ситуации Зейн велел им разобраться самостоятельно, но Лиам доводил его до белого каления. Малик не мог понять — показательные ли это выступления или Пейн действительно не понимает, как важно выполнять все его предписания. – Медбрат сказал, что ты не принимаешь лекарства, – сказал Зейн, входя в палату. В ней было много цветов, шариков и корзинок с фруктами, которые Лиам сбагривал медбратьям и медсестрам, хотя сейчас ему действительно нужны были витамины. Зейн не сразу понял, что Пейн никого к себе не пускает — стоило только его друзьям появиться на горизонте, как он притворялся спящим. Его мысли приняли совершенно деструктивное направление. По всей видимости, Лиам не просто решил: «Да и гори оно всё», но и надумал сам устроить поджог, на случай, если пожар не случится сам. – Какой в этом смысл? – спросил Лиам, глядя в стену. За всё время в больнице телевизор он не включил ни разу. Возможно, боялся узнать про себя какие-то неутешительные новости, хотя сообщения о том, что его карьера завершена, в прессу пока так и не просочились. – Смысл в том, чтобы восстановить ткани, – терпеливо произнес Малик. – Чтобы ты мог начать ходить. – Я хочу умереть. – Не в мою смену, – Зейн сел на стул рядом с больничной койкой. Несмотря на то, что Лиам полулежал, выглядел он внушительно. – Послушай, на рестлинге свет клином не сошелся. Я понимаю, если бы это были смешанные единоборства или бокс, но это же не настоящий спорт. Стоит ли так убиваться из-за какой-то постановы. – Постанова? – спросил Лиам, повернув голову в его сторону, и его челюсть опасно щелкнула. – И после того, как с моим коленом случилось такое, ты говоришь, что это постанова, док? Я свалился c десятифутовой высоты, – по слогам произнес Пейн. – Посмотри на мое лицо, с меня ещё синяки не сошли. Мой партнер врезал мне стулом так, что у меня чуть мозги не вылетели. Лиам коснулся своей челюсти, будто пытаясь вспомнить, как это было. По всей видимости, воспоминания казались ему успокаивающими и даже несколько утешительными, что лишь больше убедило Зейна в том, что у его пациента либо не все дома, либо очень многие отлучились. – Сколько я себя помню, это был смысл моей жизни, моя мечта, – произнес Пейн уже спокойнее, но его голос звучал глухо, словно едва прорывался через связки. – Я жил от тренировки к тренировке. Если у меня нет этого, что вообще у меня есть? – Тебе должно быть виднее, что у тебя есть. Твоя жизнь полностью в твоем распоряжении. Пейн усмехнулся. В его смехе ясно слышалось «разве это жизнь?», хотя он не произнес ни слова. Зейн снова почувствовал неприятную тяжесть в груди, словно на него упала тяжеленная гиря. – Нет никаких шансов, что я смогу выступить через полтора месяца на главном событии года? – спросил Лиам внезапно. В его глазах горело что-то непонятное, не надежда, но стремление, от которого Зейну даже стало жутко. – Мне назначили титульный матч. Я могу выйти на ринг в последний раз? – Боюсь, этот раз действительно станет для тебя последним, если ты выйдешь, – серьезно сказал Зейн. Он успел поймать взгляд, говорящий: «Лучше бы так», прежде чем Лиам упал головой на подушку и закрыл глаза. – Всё кончено, – еле слышно произнес Пейн. – Некоторое время они еще будут меня приглашать на разные мероприятия. Может, посадят в будку комментатора в качестве специального гостя. А потом выкинут, как ненужный мусор. Чего Зейн не мог понять, так это стремления вернуться на сверкающий пестрыми огнями манеж. В рестлинге было всё, как в настоящем цирке: и корн-доги, и яркие шляпы, и неоновые палочки, и силачи в трико, выдающие себя не за тех, кем они являлись. На губах Лиама всё ещё горела горькая ухмылка. Его брови дрожали, точно готовы были вот-вот переломиться. Зейн вложил в руку пациента полупрозрачную таблетницу — тепло ладони Лиама неожиданно обожгло его, и он почти отшатнулся, чувствуя, как на коже остывают частички переменного тока. – Прими это, ладно? – попросил он почти мягким голосом. – Обещаю, тебе станет легче. Лиам отщелкнул крышку и ссыпал в рот все таблетки, что были. Зейн протянул ему стакан воды, стоящий на столике, и Пейн осушил его залпом. – А легче не стало. Голос Пейна прозвучал упрямо, но Зейн лишь покачал головой и вышел из палаты, чувствуя себя то ли больным, то ли старым. Ему хотелось взять и хорошенько стукнуть Лиама по деревянной голове, однако он знал, что услышит лишь глухой звук. К счастью, близилось время обеда, и Зейн решил, что с него хватит. Он мог бы принимать пациентов голодным, но от этого всем стало бы только хуже. Иногда Зейн бывал слишком суров. Особенно, когда кто-то калечился по очевидной глупости. Ему хотелось надеть на людей смирительные рубашки и крикнуть прямо в недоумевающие лица: «Вы начнете ценить свои жизни или нет?!». – У этого парня проблемы. Он всё делает на зло, – сказал Малик, подсаживаясь за столик Хорана. Для него стало очевидно, что Найл ест уже вторую порцию. – Он расстроен, – ответил Найл, прожевывая помидорку. – И ты был бы расстроен, помешай тебе травма стать врачом. А представляешь, если бы это случилось с тобой сейчас? Ты бы не знал, куда податься, что делать... – На врача учатся почти десять лет, – упрямо возразил Зейн, заправляя салат специями из пакетика. – Первые четыре года получаешь академическое образование, потом несколько лет проходишь стажировку в зависимости от специальности. А разбивать стулья о головы каждый дурак может! – Вот ты непроходимый идиот, Зейн, честное слово, – сказал Найл, закатив глаза. – Нет, не идиот, – проговорил Малик, скрестив руки. – У меня есть диплом, который это доказывает. Найл открыл было рот, чтобы возразить, но не успел сказать и слово, потому что к ним подошла Паола, медсестра из его отделения. Зейн очень хорошо её знал — она пришла в больницу примерно в то же время, что и они, правда, в отличие от них обоих уже успела три раза попасть на доску почета, выйти замуж и даже завести двух долматинцев. – Доктор Хоран, Вас ждет пациент из десятой палаты. – Спасибо, Паола, уже иду, – приветливо улыбнулся Найл и снова посмотрел на Зейна, моментально принимая недружелюбный вид. – Глянул бы ты хоть один матчик, для разнообразия. Зейн был готов написать на Найла жалобу, потому что из-за него он чуть не подавился салатом. Выдумал тоже! Будто дел больше нет... По крайней мере, Лиам начал принимать лекарства. Правда, глотал он их через силу, с таким видом, будто не сомневался, что более провальной затеи быть не может. Зейна его выходки заботили в меньшей степени, пока они не мешали лечению. Хотел этого Лиам или нет, но Зейн собирался поставить его на ноги. Не просто поставить, но ещё и замотивировать как-нибудь ими распорядиться. То, что Пейн так и продолжал игнорировать друзей и знакомых, немного тревожило Зейна, но когда он пытался заговорить об этом, пациент и слушать не хотел. Малик в его состоянии не видел ничего унизительного, но Лиам, по всей видимости, до такой степени тяготился своего нынешнего состояния, что едва себя терпел. Приходилось тщательно следить за медикаментами и шприцами — находясь в душевном раздрае Лиам мог и воздух в вену пустить. Конечно, вряд ли с Пейном случилось бы что-то серьезное, скорее всего он просто не смог бы вколоть достаточное количество воздуха, чтобы умереть, но пришлось бы заниматься и достаточно болезненным синяком, а Лиам и так шел на поправку достаточно медленно. – Неплохо, – сказал Зейн, осторожно ощупывая его ногу. – Нам, конечно, понадобится еще снимок, но я уже вижу, что отек сходит. А ты был против физиотерапии. Теперь тебе понадобится лечебная физкультура, но никаких серьезных нагрузок, – Малик испытывал полнейшее удовлетворение. Ему не терпелось увидеть, как Пейн делает первые шаги, но лучше было не спешить. – Спина тоже постепенно заживает. Как плечо? Лиам подергал им в разные стороны. – Не болит, – ответил он через силу. – Морщишься. Значит, болит, – отметил Зейн, но, по крайней мере, верхняя часть туловища Лиама уже функционировала прилично. – Ничего, мазь поможет. Глаза у Лиама загорелись. – Значит, я могу... – Нет, – Зейн тяжело вздохнул и вытащил карандаш из кармана. Каждый раз, когда Лиам заводил эту тему, он начинал злиться. – Сейчас я объясню тебе, что случится, когда ты снова начнешь выступать. Значит, ты подпрыгнешь, да, как это происходит обычно, сделаешь кувырок, — Малик прокрутил карандаш между пальцами. — И твой партнер побежит, но не рассчитает тайминг и поэтому не успеет тебя поймать. Ты попытаешься сгруппироваться, может, тебе даже удастся, но, как знать, вдруг ты до последнего будешь рассчитывать, что он успеет. Тогда ты приземлишься, и... Зейн с хрустом переломил карандаш и бросил его на колени Лиама. Пейн никак не отреагировал, только его веко подозрительно дернулось. – И вот это я не смогу восстановить. – Не жалко карандашик, а? – усмехнулся Лиам. – А тебе спину не жалко? – раздраженно спросил Зейн, рассматривая обломки. – Это только спина, которая пострадала в меньшей степени. А твое колено... При малейшей — малейшей! — нагрузке чашечка вылетит снова. Так что, колено тебе тоже не жалко? – А за каким хреном оно мне нужно, если я больше не могу выступать, а, док? – спросил Лиам, стряхивая обломки карандаша на пол. – Не знаю. Сделаешь что-нибудь полезное, – ответил Зейн, дернув подбородком. – Найди себе какое-нибудь занятие. Стань адвокатом или ресторатором, политиком, поваром... У тебя вся жизнь впереди! – Ебал я такую жизнь. Зейн пристально на него посмотрел. Лицо Лиама было бледным — тени, что залегли под глазами, свидетельствовали о том, что он почти не спит. Наверняка Пейн проводил каждую ночь, размышляя о том, каким больше никогда не станет и что больше никогда не сможет сделать. И это после того, как Зейн сделал всё возможное, чтобы хоть как-то заставить его тело функционировать! Вот ведь мелкий сукин сын. Да он решил испортить всё, что Малик восстановил с таким трудом! – Знаешь, мне плевать, нравится тебе это или не нравится — я поставлю тебя на ноги, – гневно произнес он и больно ткнул Лиама пальцем в поврежденное плечо. Пейн против воли поморщился. – Ты будешь ходить. Даже будешь бегать. Не очень быстро, конечно, трусцой, но будешь. А дальше разбирайся со своей жизнью сам. Но перечить мне не смей, – отрезал Малик. – Я твой врач, понял? Будешь меня слушать. И я больше не буду лгать твоим друзьям, что ты спишь. Когда они придут навестить тебя, встретишь их и побеседуешь. Тебе будет полезно. А не сделаешь так, как я сказал, я сообщу им, что ты струсил и боишься показаться им на глаза. Лиам смерил доктора насмешливым взглядом. Обескровленные губы тронула избитая полуухмылка. – Может, ещё позвонишь моей мамочке? – ехидно поинтересовался он. – Понадобится — позвоню, – заявил Малик, склонившись к его лицу. Дверь в палату отворилась, и в помещение вошел медбрат с тележкой. Обед Лиама, как и в прежние времена, был сбалансированным. Компания здоровой еды по-прежнему присылала ему обеды каждый день, так как Лиам был её амбассадором. Зейн, конечно, предпочел бы, чтобы Пейн набрал побольше калорий, однако сейчас было бы неплохо, если бы Лиам съел хоть что-нибудь. Он успел похудеть так сильно, что теперь с него точно не пришлось бы срезать несчастные штаны — они свалились бы сами. – Съешь всё, – не терпящим возражений тоном сказал Зейн и проверил таблетницу. – И не забудь про лекарства. Выйдя из палаты, Малик тяжело вздохнул. У него тряслись руки, и он меньше всего хотел, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии. Разумеется, его желания никак не совпали с действительностью, потому что с другого конца коридора Зейна окликнул Найл. Он был в хорошем расположении духа — не мудрено. Недавняя операция прошла успешно: Хоран спас жизнь маленькому мальчику, а такие вещи всегда вселяли надежду каждому в коллективе. Зейн и сам был в числе тех, кто первым аплодировал Найлу. – Ну, как твой пациент? – спросил Найл, поравнявшись с ним. – Чертов засранец, – произнес Зейн, продолжая дышать взмыленной лошадью. – Будет он мне перечить, как же. Я, говорит, ебал такую жизнь. Чудом не расшибся, когда падал с этой ублюдской клетки, и говорит такие вещи! Ненавижу... Найл засмеялся и похлопал Зейна по плечу. Для хирурга, чьи руки иногда называли волшебными, прикосновение было более чем ощутимым. Малику даже показалось, будто Хоран специально его стукнул, чтобы растрясти. – Он на это смотрит не так, как ты, – произнес Хоран бархатным голосом кантри-певца. – Он тоже тебя не понимает. У Хорана было одно ужасное качество: он во всём видел хорошее и всегда искал положительные моменты. Тем не менее, Зейн понимал, что в его словах есть смысл. Скорее всего, для Лиама его наставления — жужжание назойливой мухи. Он вбил себе в голову, что жить ему больше незачем, и адекватный врач бы уже отправил его к психиатру за транквилизаторами. Посадить бывшего спортсмена на препараты? Зейн не был настолько жестоким. Прекрасно помнил, сколько судеб сломались подобным образом. Лиам Пейн, пожалуй, не заслуживал этого. Хотя бы потому что он очень мужественно воспринимал тяжелые новости, и даже в самые тяжелые времена его губы упрямо кривились в улыбке. – У меня сегодня ночная смена, а этот парень вывел меня из себя, – наконец, пожаловался Зейн. – Развлекись как-нибудь, – сказал Найл, улыбнувшись. – Могу оставить планшет. – Спасибо, – кивнул Зейн. Закончив плановый осмотр, — Лиам соизволил съесть и обед, и ужин, и даже энергетический батончик с мюсли — Зейн засел в ординаторской. Сегодня в ней было пусто. Периодически кто-то заходил выпить кофе или перекусить сэндвичами, но почти сразу же отлучался, так что поболтать было не с кем. Малик сделал себе эспрессо, чтобы точно не уснуть, устроился на диване и включил планшет. Заботливый Хоран оставил ему и наушники, и зарядное устройство, так что ночь обещала быть длинной. Чего только у Найла не было! Одних только приложений для знакомств Малик насчитал шесть штук, не говоря уже о социальных сетях. Личную информацию Зейн, конечно, прочитывать не стал, да и фотографии не рискнул просмотреть без разрешения, зато обратил внимание на приложения, с помощью которых Найл смотрел кабельное. Конечно, подписка на рестлинг у него тоже была. «Как же найти матч... – подумал Зейн, рассматривая электронную таблицу. Он понятия не имел, какие бывают матчи — от всевозможного количества категорий разбегались глаза. – Точно, можно же ввести участника матча, он вроде выступает под фамилией». Его пальцы быстро набрали «Пейн» в поисковой строке, и видеоролики начали выпадать один за другим. За двадцать секунд число матчей перевалило за сто, Зейн даже присвистнуть не успел — а видео всё появлялись и появлялись. Похоже, кто-то очень любил выступать. – Лестницы? – вслух проговорил Зейн, зацепившись взглядом за обложку видео. – Это ещё что такое? Любопытство пересилило. Зейн не собирался смотреть, но на обложке была стремянка, и Малик автоматически включил видеоролик, чтобы понять, что происходит. Первое, что бросилось в глаза — как сильно Лиам и его «соперник» были не похожи друг на друга. Лиам выступал голый по пояс, на нем были узкие штаны, в которых Зейн не рискнул бы ходить, не то что прыгать — и неудобные сапоги. Его соперник наоборот был весь одет, а лицо скрывала разноцветная маска. Ещё у него был плащ, и Зейн даже удивился, как этот плащ не запутался между ступеньками, когда Лиам вдруг схватил тяжеленную стремянку и сшиб противника с ног. Зрелище оказалось любопытным. Зейн всё никак не мог рассмотреть, где именно удары пролетают мимо. Сперва он подумал, что лестница не настоящая, но когда противник Лиама разложил её, чтобы вскарабкаться вверх, сомнений не осталось. В какой-то момент Лиама швырнули в комментаторский стол, он подавил собой микрофоны и лежащие на столе предметы. «А это, наверное, неприятно», – подумал Зейн, поморщившись. Соперник Лиама уже бежал обратно на ринг. Он стал подниматься по лестнице, камера взяла его крупным планом, и тут вдруг появился Пейн и стащил его за ногу, отшвырнул подальше. Потом он сделал что-то удивительное — забрался на турнбакл, сделал сальто и приземлился коленями на живот соперника. Зал зашелся одобрительными криками. Пока лучадор валялся в отключке, Лиам поднялся вверх по лестнице, схватил пояс, и в зрительном зале началось какое-то безумие. Камера взяла его крупным планом, влажный от пота Лиам улыбнулся, откинул волосы назад и с чувством поцеловал пояс, а потом повесил на плечо. Его кулаки взметнулись вверх. Заиграла музыка. «Да, это что-то», – фыркнул Зейн про себя и ткнул на какое-то промо. Это оказался совершенно другой временной отрезок. У Лиама здесь уже была небольшая бородка. Теперь он выступал не топлес, а в футболке со стрелками. Зейн обратил внимание, что многие люди в зале поднимали вверх таблички с его знаком. Значит, он уже не новичок. Лиам вышел под громкую музыку, пробежал по светящейся дорожке, дал пять каждому, на секунду остановился, чтобы сделать фото с мальчиком, на чьей голове была огромная кепка не по размеру, перепрыгнул через канаты, поднял микрофон, намереваясь взять слово. Не успел Лиам начать свою речь, как заиграла совершенно другая музыка, цветовая гамма в зале поменялась. Теперь вступление казалось не бодрым, а агрессивным. По дорожке медленно шел другой рестлер, в дорогом костюме. Он нес через плечо пояс, не тот, за который сражался Лиам в матче с лестницами. Этот был намного красивее, с большим количеством интересных деталей. Этот рестлер не пожал ни одной руки, никому не улыбнулся, однако на его лице так и играла самодовольная ухмылка. – Что такое, Пейн? – спросил он, когда музыка стихла, и медленно обошел Лиама, крадучись, точно кошка. – Ты снова пришел тратить мое время? У тебя был шанс вернуть титул во время прошлого матча, но, похоже, ты уже не в той форме. – Для меня этот титул значит больше, чем для тебя, Хэнк, ведь я заслужил его честно. На лице Хэнка появилось легкое замешательство. В зале послышалось что-то очень похожее на «Бу-у-у-у». – Я не понимаю, о чем ты говоришь, – проговорил Хэнк невозмутимо, хотя на его лице появилось явное беспокойство. – Думаю, ты очень хорошо понял, о чем я говорю, – сказал Лиам, обличительно выставив в перед указательный палец. – После матча у меня появилась возможность посмотреть запись. Гонг прозвучал после второго удара, ты провел удержание не до конца. Я требую матч-реванш. Зал оглушительно закричал в поддержку Лиама. Хэнка насмешливо закатил глаза. – Ты несешь какой-то бред, – произнес он. – Нет, я требую матч-реванш. Пусть сюда придет генеральный менеджер и заявит меня на матч. Заиграла совершенно другая музыка, однако никто так и не появился. Хэнк и Лиам продолжили стоять на ринге, глядя на экран — вступительное интро продолжало играть. Наконец, музыка стихла, однако менеджер так и не появился. Вместо него появилась девушка в узком платье и на каблуках. – Я невольно подслушала Ваш разговор. – Ты не генеральный менеджер, Бритни, – произнес Хэнк. – Но я временно исполняющий обязанности, – сказала Бритни, встряхнув пышными локонами, и медленно приблизилась. – И у меня есть полномочия выдвигать участников по своему усмотрению. В любом случае, тебе, Хэнк, всё равно нужно защищать титул. Хэнк смерил Лиама презрительным взглядом. – Я хочу защищать титул от достойного противника. От того, кто победит в Королевской битве. Если же мне придется защищать титул от этого неудачника, я хочу что-то с этого получить. Взгляды зрителей, Бритни и Хэнка были прикованы к Лиаму. Пейн бесстрашно поднял голову. – Мне всё равно, что ты у меня потребуешь, – произнес Лиам сурово. – Я буду участвовать в Королевской битве, а после хочу получить назад свое чемпионство. – Хочешь? Попробуй забрать, – насмешливо произнес Хэнк. – Если победишь в Королевской битве, у нас будет матч «Титул против Карьеры». Всё по справедливости. В зале началась самая настоящая истерика, одна половина зала кричала: «Бу-у-у-», вторая выкрикивала какие-то речевки. Зейн даже постучал по наушнику, пытаясь понять, не оглох ли он. На лице Лиама отразилась боль. Он посмотрел на противника с некоторым опасением. Даже Малик, уже имеющий представление о Лиаме, как о настоящем человеке, почувствовал смутную тревогу. Бритни сцепила руки в замок. По всей видимости, возразить ей было нечего. – Хорошо подумай, – сказал противник, обходя Лиама. – Ты не достоин этого титула. Проиграешь в третий раз и просто потратишь мое время, время Бритни и каждого в этом зале. Посмотри на этих людей, – произнес Хэнк, указывая рукой на бушующий зрительный зал. – Разве не грустно, что они верят в тебя после того, как ты столько раз доказывал им, что не способен ни на что. Титул должен быть у настоящего чемпиона. Но для тебя еще не всё потеряно. Ты вступишь в какую-нибудь группировку, и... Лиам схватил Хэнка за лацкан пиджака и притянул к своему лицу. Камера наехала на них крупным планом, так что Зейн мог рассмотреть, как вены проступили на лице Пейна. – Я согласен, – членораздельно произнес Лиам, глядя противнику в глаза. – Сперва я стану чемпионом Королевской Битвы. А в следующую «Прорывную ночь» я встречусь с тобой на ринге в Сан-Франциско. – Если с тобой за это время что-нибудь не случится, – кивнул соперник, по-змеиному улыбаясь. Зал злобно загудел, а Хэнк, уронив микрофон, выскользнул с ринга и не забыл задеть Бритни плечом, проходя по светящейся дорожке. «Сан-Франциско, да?» – подумал Зейн, вбивая название матча. Он был заинтригован. Следовало признать, событие выглядело очень дорого. Перед матчем вновь кратко показали историю соперничества Лиама и Хэнка, и выглядело это как самый настоящий Голливудский фильм — Зейн увидел отрывок в несколько секунд из промо, что уже успел посмотреть. Потом на экране продемонстрировали тяжелые тренировки обоих противников. Далее пошли кадры, как Лиам советуется с каким-то большим парнем — и если Пейн был высоким, то этот рестлер и вовсе выглядел, как глыба. Хэнк, в свою очередь, подбивал приятелей на какую-то подлость. Потом появился отрывок из какого-то предварительного матча, в котором было много участников — друзья Хэнка пытались стащить Лиама с ринга за ноги. Это был матч с гандикапом. Наконец, пошла вступительная музыка, и на подсвеченную дорожку вышел серьезно настроенный Лиам. Сразу стало понятно, что это не еженедельник, потому что одет он был по-праздничному. Чем-то он даже напоминал Джека Воробья — ему подвели глаза, и вид у него был лихой и важный. Весь его вид говорил, что ради титула он готов рискнуть делом всей жизни, а это внушало уважение. Музыка резко поменялась, и на дорожку вышел его противник. На этот раз он был не в костюме, а в блестящих темно-синих плавках. Следом за ним вышли его друзья — они шли чуть позади и демонстративно огрызались на зрителей. В какой-то момент один из этих ребят даже выхватил у фаната телефон, сделал на него селфи и небрежно вернул обратно. Глядя на это, Лиам только закатывал глаза. Комментатор объявил участников, рефери показал зрительному залу титул — схватка началась. Зейн подумал, что им понадобится немного времени, чтобы раскачаться, но парни сразу набросились друг на друга. Сперва они раздавали простые удары руками и ногами, но по ходу матча их борьба становилась всё жарче. Пошли интересные прыжки, опасные удержания. Сердце Зейна подпрыгивало за секунду до того, как Лиам выпрыгивал из захвата или делал реверс. В какой-то момент рефери отвлекся, и на помощь Хэнку бросились его приятели, но огромный парень в трико, всё это время сидящий рядом с комментаторским столом, вышел, чтобы их остановить и не дать вмешаться в матч. В ход пошли длинные бамбуковые палки, лежащие под рингом. Зейн узнал того самого громилу, который давал Лиаму совет в промо-ролике. Об него сломали сразу две палки. Пока за рингом происходила потасовка, Хэнк успел разбежаться и ударить Лиама в грудь двумя ногами — Пейн отлетел к турнбаклу. Зейну стало жутко. Он подумал, что точно не поднялся бы после такого удара. Ему в голову пришла мысль, что, возможно, после такого у Пейна сломаны ребра. Однако Лиам вновь вырвался из захвата, нанес Хэнку несколько ударов, схватил за голову и упал с ним на пол, ударяя противника лицом о маты. Малик никогда такого раньше не видел. Не видел он и следующего приема — Лиам влез на турнбакл, и, пока Хэнк лежал на мате, совершил такой ошеломительный переворот в воздухе, что Малик воскликнул: «Ах!». Он прокрутился не на триста шестьдесят градусов — на все четыреста пятьдесят. Больше его соперник не поднимался — Пейн провел удержание, и его объявили победителем под оглушительные крики ликующих зрителей. Комментатор назвал момент историческим, и Зейн не мог с ним не согласиться. Он был в полнейшем восторге от прыжка, который совершил Пейн, от того, как ударил противника лицом. Рефери поднял руку Лиама, вручил ему титул, и Лиам плакал, прижимая его к лицу. От восторга у Зейна тряслись руки. Он понимал, что не может остановиться на этом. Ему нужно было знать, что случится дальше — останется ли у Лиама титул. Если да, почему ему нужно быть на следующем матче, если нет, как так получилось, что чемпион потерял его. Теперь, когда Зейн примерно ориентировался в датах, он включил следующий матч, потом ещё один, и ещё — у Лиама появлялись новые противники, он смотрел в сторону других поясов и событий. Остыл его кофе, и в глазах появилась неприятная резь, а Зейн всё продолжал смотреть, кусая костяшку указательного пальца, пока Найл не положил руку на его плечо. Малик бы вздрогнул от неожиданности, но его тело будто притормаживало, а голова казалась такой тяжелой, что Зейн готов был снять её с плеч. Но не сейчас! Чуть попозже, после следующего матча, который казался не менее увлекательным, чем предыдущий. – Ты всё ещё здесь? – спросил Найл, заглядывая в его лицо. – Ты это видел? – Зейн поставил на паузу как раз в тот момент, когда рестлер делал невероятно техничный мунсолт, и бросил на Найла возбужденный взгляд. – Почему это не показывают по телевизору? – Показывают, просто не эту федерацию, – ответил Найл, усмехнувшись. Зейн был слишком взбудоражен, чтобы осознать то, что сказал ему Найл. Он чувствовал, что на него снизошло откровение. – Теперь до меня дошло, – воодушевленно сказал Зейн. – Он энтертейнер. Понимаешь? Он развлекает людей, играет с их эмоциями. Это как театральное представление, только лучше, потому что со спортивными элементами, с борьбой и драмой. Ты понимаешь? – настойчиво спросил он у друга. – Ты не представляешь, что тут было! Сперва он получил титул, рискуя своей карьерой, а потом друг предал его, отнял этот титул обманом, и у них было долгое соперничество, а потом в компании появились молодые и зеленые ребята, которые начали посягать на их наследие, и они помирились и объединились, чтобы... – Чтобы взять командные пояса и доказать силу своего братства. Зейн, я всё это видел, – Найл улыбнулся, но его взгляд внезапно стал взволнованным. – Ты не спал всю ночь, да? Почти восемь утра. – Боже, – Зейн погасил экран планшета и зарылся рукой в волосы. Его немного потряхивало, но дрожь была приятной, волнующей. – И потом Бритни уволили, пришел этот новый генеральный менеджер и аннулировал матч, и тогда у Большого Пейна проснулась темная сторона, и он стал нападать на других рестлеров, и... – Зейн, – Найл ласково погладил приятеля по голове. – Тебе надо поспать, ты не в себе. Иди домой, ладно? Поговорим завтра. Понадобилось несколько секунд, чтобы Зейн собрался с мыслями. Он бросил взгляд на чашку остывшего кофе и, наконец, посмотрел Найлу в глаза. – Можно я возьму это? – Зейн взмахнул планшетом. У него никогда не было зависимости, но сейчас он не готов был расставаться с планшетом, пока не узнает окончание сюжетной линии, а в идеале — не нагонит сюжет до нынешних времен. Наверняка сейчас всё намного интереснее, Зейну очень хотелось увидеть злополучную клетку. – Нет, – покачал головой Найл и с мягкой настойчивостью вынул планшет из рук Зейна. – Я дам тебе пароль от аккаунта, но только после того, как ты поспишь. Хорошо? Пришлось согласиться, хотя Зейн уже готов был самостоятельно оплатить подписку. Нет, Найл был прав, Зейн действительно переволновался. Всю дорогу, пока он ехал домой на такси, — самостоятельно вести машину Малик не рискнул — Зейн прокручивал увиденное в голове. Ему настолько понравилось, что он чуть не пристал с разговорами к водителю, чего обычно не делал, предпочитая просто слушать музыку и размышлять о работе. После сна ему стало значительно лучше, вот только воодушевление никуда не делось. Ему всегда нравилась вольная борьба, но ей не хватало какой-то красочности, истории под собой, чего-то личного, чтобы каждый матч был как вопрос жизни и смерти. Рестлинг представлялся ему клоунадой, но ставки были высоки и каждый матч напоминал произведение искусства. Некоторые рестлеры были тяжелыми и мощными, у других будто не было костей, одни устрашали и приземляли, другие буквально могли летать, кто-то трогал своей речью до слез, в то время как иной выходил только в сопровождении менеджера. Среди этого хаоса из столов, лестниц, стульев, клеток, палок, обмотанных колючей проволокой, и кастетов с баллончиками были свои правила, которые так хотелось постичь. Хорошие становились плохими, плохие перевоплощались в хороших, у каждого была своя история, свое наследие, своя причина быть на ринге этой ночью. Каждому было что рассказать и что показать. На работу Малик пришел уже спокойный, как всегда флегматично со всеми поздоровался и отправился на осмотр, однако внутри всё равно поселилось какое-то волнение. Теперь он понимал, почему Пейн так хотел вернуться на ринг. Ночами он, как и другие его коллеги, вершил историю, и как же ему, должно быть, было горько, что теперь в этой летописи больше не фигурировало его имя. Зейн подумал, кто же вместо него будет делать эти умопомрачительные прыжки ради больших мечт и красивых побед? – Как ты себя чувствуешь? – спросил он у Лиама, закончив осмотр. – Ну, у меня болит спина, ноет плечо, колено разрывается на части, я отлежал себе задницу, и будто этого мало — моя карьера загублена, – ответил Лиам, глядя в потолок, как будто вместо побелки он мог рассмотреть созвездия. – Так что я чувствую себя... паршиво. Нет, не паршиво — отвратительно. Теперь его слова имели куда больший вес, и Зейн действительно чувствовал стыд за то, что недооценил образ жизни своего пациента. Потому что сейчас, после того, как он увидел всё своими глазами, Малик не мог назвать рестлинг профессией или хобби. Это был образ жизни. Этой ночью он увидел молодых, стремящихся показать себя и завоевать любовь или ненависть зрителей. Он увидел возрастных, но крепких, что выступали ещё в те времена, когда это было куда более опасно и продолжали дело всей жизни до сих пор. Он увидел шоу, рожденное любовью и желанием развлекать. Зейн отодвинул покрывало и сел на край кушетки. Лиам был не просто спортсменом и не просто актером. Он был тем, кто рискует собой, ради зрительских эмоций. Не только ради тех, кто поддерживал его, но и тех, кто опускал пальцы вниз и кричал «Бу-у-у!». Для рестлера не так важно, любовь это или ненависть — главное, чтобы ты не был безразличен публике. И Лиам не был. – Послушай, я... жалею о том, что сказал, – сказал Зейн. Зная, что Лиам не смотрит на него, говорить было легче. – То, что Вы, ребята, делаете — невозможно описать словами. Мало просто сломать стол, швырнув на него человека. Нужна предыстория, чтобы люди переживали, болели за Вас. Я посмотрел вчера матч из Сан-Франциско и предысторию, и то, что было потом, и я действительно ненавидел этого Хэнка, потому что он гребанное жулье. И та сюжетная линия с дружбой и предательством, и ещё более крепкой дружбой... Это было потрясающе. Но когда ты начал нападения, я возненавидел тебя, – честно признался Малик. Наверное, он должен был чувствовать себя глупо из-за того, что всерьез переживал из-за сюжета, но это говорило лишь о том, насколько талантливы были сценаристы и Лиам с его коллегами. – Я подумал, что за засранец этот Пейн, и я желал тебе проигрыша! – Это называется хилл-терн, – проговорил Пейн. В его голосе явно слышалась улыбка, не ехидная, теплая, и Зейн, наконец, перевел на него взгляд. – Я стал отыгрывать плохого персонажа. – Потом я снова встал на твою сторону, хотя ты продолжал делать плохие вещи. Наверное, потому что ты не использовал кастеты и баллончики, и действовал в одиночку. Как одинокий мститель или типа того. Лиам засмеялся, и в этот момент его уставшие, давно потухшие глаза вдруг начали гореть. Зейн успел подумать, почему это кажется ему знакомым, и вдруг вспомнил — он видел это во время выступлений Пейна. Он жил этими моментами, наслаждался каждой минутой, будь то матч или промо следующего матча. – Это был хороший сегмент, – улыбка так и играла на его лице Лиама, когда он говорил. Его голос казался таким теплым, что в груди у Зейна стало щекотно. – Его придумали, потому что моего партнера временно вывели из строя — он повредил шею. мне нужно было развивать сюжетку одному. Но потом мы снова взяли титулы и уступили их, чтобы дать возможность немного пропушить новичков. Ты бы их видел, док! – восхищенно произнес Пейн. – Они словно чувствуют друг друга, такую командную работу редко где увидишь. Приятно, когда пояса достаются тем, кто это заслужил. В этом году я должен был взять Чемпиона вселенной, мне готовили такой красочный сегмент. Как раз на матче через полтора месяца. Улыбка слезла с лица Лиама, и его лицо стало похоже на восковую маску. – Они посвятят этот матч мне, – сказал он, глядя вперед себя, и горько усмехнулся. – Это должно быть приятно, что меня так ценят и любят, но это больно. Лучше бы они сделали вид, что меня никогда не существовало. Но они будут говорить: «У него было большое будущее». И я никогда не узнаю, так ли это на самом деле. – Мне жаль, – машинально произнес Зейн. Он знал, что Лиаму неприятно это слышать, и Пейн незамедлительно откликнулся. – Скажи: «Это просто пояс», док. Мне так полегчает. Зейн тяжело вздохнул. Теперь, когда он знал, что это не просто пояс, ему было трудно говорить такие вещи. Этот похудевший парень с потухшими глазами так много занимался в зале, разучивал различные приемы и техники, поднимал уровень работы на микрофоне, создавал свой образ. Он не просто ломал стулья об голову. Он делал это, чтобы услышать: «Ах!». – Нет ничего ценного в поясе за постановочный матч, – сказал Зейн, но уголок его губ всё равно дернулся. – Ага, – кивнул Лиам. Он снова впадал в апатичное состояние, поэтому Зейн поспешил покончить с делами как можно скорее — помог Лиаму смазать ногу, зафиксировал её эластичным бинтом, дал лекарство и даже проверил рот. Правда, в таком состоянии Пейн пилюли не выплевывал, но Малик обязан был проверить. Не говоря больше ни слова, Зейн вышел из палаты. Правда, через десять минут он вернулся и не один, а с креслом. Пейн, который очевидно собирался до вечера рассматривать потолок и мысленно причинять себе боль, даже немного опешил, когда Малик подкатил кресло прямо к нему. Взгляд у него стал недоверчивым, особенно когда он понял, что Зейн не собирается тянуть время. – Это ещё что? – поинтересовался он. – Садись, – велел Зейн, придвигая кресло-каталку прямо к кушетке. – Это ты сделать можешь. Я тебе помогу. Сквозь потухшие глаза вновь прорезалось что-то веселое. – Тебе сил-то хватит, а, док? – уточнил Пейн, и его некогда улыбчивые губы вновь скривились в ухмылке. – Во-первых, если ты вдруг забыл, я травматолог и умею вправлять вывихи голыми руками. Во-вторых, ты и сам не промах, насколько я знаю, так что и без меня смог бы, – сурово заключил Зейн, но всё-таки помог Лиаму перебраться в кресло. Для виду Пейн всё-таки немного покряхтел, — на физиотерапию его возили на каталке — однако в кресле ему было удобно. В конце-концов, Пейн был не из тех, кому нравится лежать целыми днями. Наверное, он лупил бы грушу, если бы мог стоять. Сейчас ему, правда, не хватало калорий — восстановительный процесс требовал большого количества энергии, а Лиам иногда чувствовал себя так паршиво, что кусок не лез в горло. Малик старался такое пресекать. Выбравшись из палаты, Зейн покатил Лиама по коридору, издавая при этом сомнительное мычание. Перед ними даже расступались, настолько внушительно выглядел их тандем. Зейн даже чуть не сбил с ног медбрата, везущего капельницу. – Ты оглушить меня хочешь, док? – спросил Лиам, замечая, что Зейн воет всё протяжнее. – Не так уж и громко, – отмахнулся Зейн. – Это твоя вступительная тема, когда ты идешь по дорожке. – Дорожка называется рампой, – насмешливо произнес Пейн. – И моя вступительная тема звучит не так. – У тебя новая вступительная тема, – не терпящим возражений тоном проговорил Малик и вдруг резко крутанул кресло. Лиам, чуть не вылетевший с сиденья, вцепился в подлокотники обеими руками. Извернуться и посмотреть на доктора не получилось, но Зейн догадывался, что взгляд у него ошалевший. Он ожидал чего угодно, но явно не попытки вытряхнуть несчастного больного с кресла на холодный пол. – Ты с ума сошел, док? – Тебе полезно немного встряхнуться, – ответил Зейн и решительно покатил его к лифту. В холле им попытались бы помочь, поэтому Зейн сразу направился к черному ходу, который тоже был оборудован удобным пандусом. Катить кресло было совсем не тяжело, Малик привык ещё во время практики, но и по сей день иногда помогал пациентам, чтобы им не приходилось дожидаться медбратьев и медсестер. На воздухе Лиам не был уже довольно долгое время, из-за чего его кожа теперь была почти землистого оттенка. Ветер продувал его больничный халат, и ещё он с непривычки щурился от солнца. На улице он выглядел щуплым заморышем, несмотря на то, что на пике формы Пейн был очень даже горячим. Камера часто брала его торс крупным планом — оператор не мог не понимать, что именно нужно показывать. Зейн подумал, что Лиам тоскует в том числе и по вниманию фанатов и фанаток. Но даже при условии, что он не вернется на ринг, у него не должно было возникнуть проблем со знакомствами после восстановления. От него веяло притягательной энергией, и даже сейчас, пребывая на грани между депрессией и нервным срывом, что-то в нем казалось неуловимо привлекательным. – Здесь холодно, – пожаловался Лиам. – Весна, не простынешь, – сказал Зейн, рассматривая облака. – Вдыхай воздух поглубже. Тебе нужен кислород. Он чувствовал себя хорошо, несмотря на то, что Лиам был не в настроении. Пейн просто не понимал, что ему нужно — оно и понятно, он не врач. Но Зейн чувствовал, что делает всё правильно. Он хотел, чтобы Лиам впитал в себя солнечный свет и свежий воздух. Чтобы он расправил усталые плечи и, наконец, ощутил себя человеком. Конечно, задний двор больницы не был самым живописным на свете местом. Здесь не нашлось уголка для скамеек и деревьев — только залитый асфальтом участок и железный забор с видом на пустынную противоположную сторону улицы, однако для начала и это было неплохо. Иногда Зейн приходил сюда, чтобы побыть в тишине и подумать. К крыльцу слетались воробьи — он оставлял им крошки от своего сэндвича. – Зачем? – спросил Лиам. От холода у него появилась «гусиная кожа». – Потому что я так сказал, – ответил Малик, выкатывая Лиама на залитый солнцем участок, чтобы он погрелся. – Потому что какой бы прекрасной ни была твоя прежняя жизнь, новая ничем не хуже. Да, тебе больно. Да, тебе грустно. Да, ты никогда больше не будешь заниматься тем, что любишь. Но у тебя появятся другие вещи, которые ты полюбишь не меньше. – Полюблю так же сильно, как дело всей жизни? – спросил Лиам, чуть повернув голову, чтобы увидеть хотя бы руку Зейна лежащую на кресле. – Да, – уверенно кивнул Зейн и погладил Лиама по плечу, слегка согревая остывшую кожу теплыми пальцами. – Знаешь, как это будет? Ты пойдешь по рампе под свою вступительную музыку, и люди будут кричать, хлопать, размахивать табличками с твоим именем. Ты выйдешь на ринг — пролезешь между канатами — и скажешь всем этим людям спасибо. Зрителям, что любили тебя или ненавидели, другим энтертейнерам, работникам студии, операторам, букерам, тренерам в спортивном зале. А они скажут спасибо тебе. Ты не сможешь выступить, к сожалению, – произнес Зейн с оттенком горечи в голосе. – Но ты придешь, чтобы сказать, что для тебя ещё не всё кончено. Что ты будешь искать свой путь и что куда бы ты ни пошел, часть твоего сердца всегда будет на ринге. Вместе с ними. – Так больно смотреть на солнце, док, глаза не выдерживают, – произнес Лиам. Зейн опусти голову и увидел, что по щекам Пейна текут слезы. Он не стал оттирать их, только моргнул и вновь повернул голову, чтобы увидеть Зейна. – Расскажи ещё. Что будет дальше? – Ты.... останешься до конца события, – помолчав, произнес Малик. – Сядешь с другими ведущими за стол, прокомментируешь матч в качестве специального гостя. Ты подпишешь много флаеров и постеров, сделаешь много фотографий, а потом, в раздевалке, молодые ребята будут жать тебе руки и говорить, как сильно они были рады работать с тобой. И что именно твои матчи вдохновили их вступить в федерацию. В тот момент ты будешь счастлив. Ты поймешь, всё, что было — произошло не напрасно. Что, возможно, ты и жил ради этого момента. И пусть ты такой молодой, ты уже сделал то, что другие не смогут и за семьдесят, и за восемьдесят лет. Грудь Лиама тяжело дрогнула, но он собрался с духом и вытер слезы кулаком. Он шумно дышал, но не всхлипывал, хотя его лицо по-прежнему было влажным. Ветер поднял его волосы вверх, и Зейн почувствовал, что от них пахнет теплом и солнцем. От этого в животе началось какое-то странное движение. – Да, так и будет, – наконец, кивнул Лиам. Что-то в его голосе еле заметно поменялось, хотя он звучал тоскливо. – А почему ты решил стать доктором? – А мне всегда нравилось чинить поломанное, – ответил Зейн, невольно улыбнувшись. Смех Лиама прозвучал оглушительно и приятно, как внезапные аплодисменты. От него исходили теплые волны, незаметные для человеческого глаза, но ощутимые для тела. По крайней мере, так Зейну казалось, потому что он с радостью подставил ветру свое лицо, растворяясь в этом согревающем звучании. Следующий день выдался для Зейна длинным. Сперва к нему привезли юношу с серьезным вывихом руки. Пришлось потрудиться, но Малик смог привести его в порядок и даже весьма строго отвадить от прогулок по чердакам, где и произошел несчастный случай. Потом прибыла балерина, которой он сделал повязку на ногу и на некоторое время отстранил от занятий. Она была подавлена, но, по крайней мере, могла продолжить карьеру. А это, в свете новых событий, для Зейна было важно. После были несерьезные случаи, но зато в таком количестве, что голова кружилась. Очевидно все внезапно решили себя искалечить, иначе Зейн просто не мог объяснить такое число пострадавших. Малик даже не нашел времени пообедать — по счастью, к нему заглянул Найл и принес энергетические батончики из автомата. Он всегда знал, когда Зейну нужна была его помощь. А если не знал, то был достаточно хорошим другом, чтобы поинтересоваться. Под конец дня к нему привезли мальчугана, что упал на роликах. Травмы не было, но мальчишка так испугался, что пришлось очень долго его успокаивать. Зейн заглянул к Лиаму только вечером и с радостью обнаружил, что Пейн уже освоился в кресле. Для Малика это было большое событие — он уже привык, что его пациент всё время смотрит в потолок и грустит. Перемещение, пусть даже и по палате, было хорошим знаком. Он вошел в тот момент, когда Лиам подъезжал к окошку. – О, вот и ты, док, – произнес Лиам, замечая, что он в палате не один, и круто повернулся, демонстрируя удивительный навык владения креслом — не иначе весь день практиковался. – Я думал, ты и не придешь сегодня. – У меня был сложный пациент, – ответил Зейн, с долей восхищения рассматривая Лиама. – Сложнее, чем я? Я уже ревную, – проговорил Пейн, рассматривая его в ответ. Зейн невольно засмеялся. Сейчас Пейн выглядел намного лучше, даже цвет лица стал здоровее. Конечно, Малик всё ещё видел следы бессонницы, но он был рад хоть каким-то подвижкам, даже самым маленьким. По крайней мере, на первое время. – Нет, не сложнее, – Зейн подошел ближе, от чего-то чувствуя легкое волнение, и присел на кушетку. – Как ты себя чувствуешь? – Тебе вежливо или честно? – весело поинтересовался Лиам. – Честно. – Тогда хреново, – улыбнулся Пейн. Малик удовлетворенно кивнул. – А скоро будет ещё хуже, потому что с завтрашнего дня доза обезболивающих будет постепенно уменьшаться, – проговорил Зейн заговорщическим тоном. – Скажи честно, док, ты хочешь моей смерти? – Ты не можешь всю жизнь провести на обезболивающих, – сказал Зейн уже серьезным тоном. – Привыкай справляться сам. Он с самого начала старался выбрать такие обезболивающие, которые бы не вызвали привыкание, но спрогнозировать действие лекарства всё равно нельзя было на все сто процентов. Иногда пациенты оказывались настолько нетерпимы к боли, что начинали искать любые таблетки, лишь бы облегчить свое состояние, и постепенно подсаживались на наркотики. Особенно, если они чувствовали психологическое давление. – Будешь целовать меня в коленку, чтобы меньше болело? – незамедлительно поинтересовался Лиам. – Если очень попросишь, – уклончиво заметил Малик. – Прошу, – серьезно проговорил Пейн, не спуская с него глаз. Малик вдруг почувствовал, как учащается его пульс. Всего на секунду он действительно бросил взгляд на колено Лиама — на нем была аккуратная повязка. Выдохнув, Зейн взял в руки папку и хотел было встать с кушетки, но его поймали за руку. Сердце забилось ещё быстрее. В ушах стало настолько шумно, что Зейн еле расслышал голос Лиама: – Посиди со мной. – Пожалуйста, отпусти мою руку, – попросил Зейн тише, чем собирался. Ладонь Лиама послушно разжалась — Зейн бегло растер запястье, разгоняя кровь. Ему не было больно, но Пейн несомненно держал его крепко, на несколько секунд даже остались следы пальцев. – Ну и хватка у тебя, – произнес Малик, рассматривая своё запястье. Лиам сжал и разжал пальцы, словно занимался с невидимым эспандером. Взгляд у него стал стеклянным. – Могу расколоть рукой орех, – медленно проговорил Лиам. – Видишь, у тебя уже есть призвание, – заметил Зейн непринужденным тоном, хотя пульс всё ещё постукивал чуть чаще, чем следовало. – Не то, о чем ты мечтал, но вполне достойное занятие. Кресло покатилось вокруг койки, точно Лиаму тяжело было оставаться на одном месте. Зейн невольно проследил за ним взглядом. – Мне снится по ночам, что я на ринге, – произнес Пейн глухо. Он словно себя не слышал, потому что в глазах у него совершенно ничего не было. – Раньше мне сны вообще не снились, а сейчас снятся матчи, каждую ночь. Я прыгаю, делаю сальто в воздухе... – Это хорошо, – кивнул Зейн, сцепив руки в замок. – Значит, ты выздоравливаешь. – А потом я просыпаюсь здесь. Не могу даже встать. Зейн не нашел, что ответить. В палате по-прежнему было много цветов и воздушных шариков, корзинок с угощениями, открыток с пожеланиями, мягких игрушек. Кто-то даже принес гирю с красным бантом. Лиама очень любили и поэтому старались сделать ему приятное. Они не догадывались, как больно было Пейну смотреть на всё это. Не будь его травма такой серьезной, наверное, он весело ел бы яблоки и апельсины, читал пожелания и снимал на видео, как постепенно идет на поправку. Наверное, он принимал бы друзей каждый день. – Хороший был матч? – спросил Зейн, задерживаясь взглядом на шарике с надписью «чемпион». – На котором меня травмировали? – уточнил Лиам, проследив за его взглядом. – Да, очень. Я знаю, что поступил глупо. После того, как я повредил колено, не стоило участвовать в закрывающем матче. Нужно было хотя бы посетить нашего доктора, но я думал, что всё под контролем, и я... я знаю, что закрывающие матчи всегда самые рейтинговые. Зрители с самого начала ждали моего появления, и я безумно хотел выйти снова. Я даже боли не чувствовал, если честно. Только адреналин, – в голосе Пейна вдруг проскользнул такой восторг, что Зейн невольно содрогнулся, как от сладкой-сладкой плети. – Пока сидел в раздевалке, ещё сомневался некоторое время, но потом услышал, как меня зовут, и всё померкло. Я, противник, клетка... Первый матч, который я видел ещё ребенком, тоже был в клетке. Я так долго шел к тому, чтобы мне позволили участвовать — для меня матчи в клетках всегда особенные. Словно всё самое желанное вдруг оказывается передо мной — только руку протяни. Когда я лез по сетке-рабице, голова вдруг закружилась и колено дало о себе знать, но на меня смотрели тысячи глаз, и я почувствовал, что могу всё. Что нет ничего такого, с чем бы я не мог справиться. А потом я упал, – с болью проговорил Пейн, и его голос раскололся. – Как мешок с дерьмом. Малик так и не смог посмотреть этот матч, но он был уверен, что Пейн перегибает палку. Возможно, его падение не было красивым, но всё, что Лиам делал тем вечером, было во имя идеи и любви. Ради того, чтобы отдать и получить одновременно. Чтобы его эмоции стали эмоциями других людей, и на один вечер они все стали близки друг к другу. – Не думаю, что кто-либо на твоем месте устоял бы перед таким искушением, – сказал Малик, наконец. – Икар упал, пытаясь дотянуться до солнца, – с горечью произнес Лиам, и его взгляд вновь безжизненно вперился в пустую стену. – Ладно, док. Извини, что испортил настроение. – Я могу что-то сделать для тебя? – машинально спросил Зейн. Губы Лиама дернулись в болезненной улыбке, и он перевел на Зейна внимательный взгляд. – У меня колено всё ещё болит. В ушах Зейна вновь раздался шум, напоминающий прибой. Так же загудело в груди. Зейн ни о чем не думал. Совершенно. Просто поддался порыву, наклонился и бегло коснулся губами эластичного бинта. Коснись он сейчас своей шеи, пульс выбил бы ему пальцы. – Лучше? – спросил он, удивляясь тому, как завороженно звучит его голос. – Знаешь, полегчало, – улыбка Лиама лукаво расширилась. – Но теперь болит всё остальное. Такого нахала Малик в жизни не встречал. – Доброй ночи. Зейн решительно встал с кушетки и направился к выходу, стараясь не оглядываться — его сложно было смутить, но сейчас щеки, скулы, мочки ушей и шея горели. – Да ладно тебе, док. Док! Ну, подожди! – крикнул Лиам, смеясь. От смеха он даже не мог управлять коляской, но Зейну это было лишь на руку. Бегло помахав ему, Малик исчез за дверью, как лисица, преследуемая охотником, исчезает в норе. Он простоял снаружи почти минуту, приводя в порядок дыхание, а Лиам всё смеялся в палате, впервые за долгое время звуча как человек, идущий на поправку. Через день в палате Лиама царило большое оживление. Зейн услышал шум еще в коридоре и почти приготовился ругаться, однако, заглянув к пациенту, он увидел то, что заставило его невольно замереть. К Пейну пришли энтертейнеры, с которыми у него были матчи, да к тому же принесли с собой гостинцы. Зейн, теперь немного разбирающийся в коллегах Пейна, узнал того самого Хэнка, что обманным путем отвоевал у него титул, и ещё Адама — высокого парня, с которым у Лиама была долгая сюжетная линия дружбы и предательства. У кровати Лиама наперебой галдели дети, около двенадцати человек, такие радостные и счастливые, что сразу стало понятно — они давно мечтали познакомиться со своим кумиром. Лиам весь светился. Он позволил детям сесть на свою кушетку, чтобы им не пришлось стоять, и даже дал добро разложить на себе игрушки. Коллеги Пейна тоже выглядели довольными и всячески подбадривали маленьких гостей, не забывая переглядываться с другом. Они очень переживали из-за того, что Пейн долго не выходил на контакт. – Тебе нужно скорее вернуться, – важно сказал Лиаму мальчик, у которого был напульсник с характерными стрелочками. – На прошлой неделе Вульф сказал, что присвоит себе твое наследие. – Да, поправляйся скорее, – пропищала маленькая девочка, требовательно стиснув его покрывало. – Вульф очень плохой. – Боюсь, я не смогу вернуться очень скоро, – уклончиво произнес Лиам, и ничто в его голосе и взгляде не выдало ту боль, с которой он жил последние несколько недель. – Но за меня титул отстоит Адам. Чемпионство я могу доверить только ему. Как и мое наследие. Оно наше общее, мы ведь давние друзья. – Я буду выступать в футболке Лиама, чтобы все знали, кому на самом деле должно принадлежать чемпионство, – решительно встряхнул патлами Адам. Теперь дети выглядели обнадеженными, и у парней явно отлегло от души. Они наперебой рассказывали Лиаму про свои любимые матчи, про свои семьи, которые разрешили им навестить его, и то, кем они станут, когда вырастут. Конечно, большая часть из них хотела выступать на ринге. Это было очевидно. Веселье продолжилось. Лиам сделал несколько снимков, подписал пару футболок, угостил детей своими подарочными корзинками и даже умудрился пошептаться с товарищами, пока ребятишки были заняты фруктами и сладостями. – Мне на Рождество подарили, – сказал мальчонка, показывая Пейну небольшую фигурку. Это был Лиам после хилл-терна, когда он отыгрывал отрицательного персонажа. Фигурка изрядно потрепалась — сразу видно, её очень любили и везде таскали с собой. – Когда ты вернешься, ты всем-всем-всем отомстишь! Взгляд Лиама задержался на фигурке, и Зейн вдруг заметил, что уголок его губ предательски дернулся. – Не хочется прерывать всё это веселье, но тут по плану осмотр, это займет минут десять, – громко сказал Зейн. – О, это мой травматолог, доктор Малик, – важно представил Лиам и помахал Зейну рукой в знак приветствия. – Док, это мои друзья. Взгляды энтертейнеров на несколько секунд задержались на нем. – Мы уже пойдем, и так отняли много времени, – решительно сказал Адам, собирая детей вокруг себя. – Спасибо Вам за Лиама, доктор Малик. Он выглядит значительно лучше. Для нас это очень много значит. Дети загалдели с удвоенной силой, после чего в сопровождении спортсменов покинули палату, на ходу делясь впечатлениями. Зейн мог их понять — для них Лиам был всё равно что супермэн, и такие встречи запоминались на всю жизнь. Перед выходом, коллеги Лиама обменялись с Зейном крепкими рукопожатиями. – Не смог сказать детям, что не вернусь. Язык не повернулся, – сказал Лиам, когда Зейн закончил осмотр, и его голос потух. – А ребята и сами всё поняли. Адам сказал, я бы не притворялся спящим, если бы ситуация не была настолько паршивой. – К тебе будет приходить массажист, – сказал Зейн, опираясь на подоконник. – Ногу нужно постепенно разрабатывать. Лиам дернул подбородком, словно ему и слышать про это не хотелось. – Что со мной будет, док? – Будешь учиться ходить. В прямом и переносном смысле, – серьезным тоном ответил Зейн. Лиам не сводил с него внимательного взгляда. – А когда научишься ходить, снова будешь учиться летать. Больше Зейн ничего не знал, но этого было достаточно, чтобы Лиам кивнул. Хоть какой-то план, даже не очень подробный, даже не в долгосрочной перспективе, но ему нужно было знать, что всё под контролем, иначе так легко было сойти с ума. Зейн видел тьму, что пожирала Лиама изнутри. Видел, что Пейн отчаянно пытался с ней бороться, но она подступала к нему, когда он оставался наедине с собой. – Ты редко заходишь, док, – в голосе Пейна отчетливо слышался укор. – Это потому что ты уже идешь на поправку, – ответил Зейн и зачем-то прикусил губу. – Тебе нужно только выполнять мои предписания. – А я думал, ты по мне скучаешь, – Лиам улыбнулся. Зейн поправил очки. – У тебя очень красивая улыбка, но меня так просто не проймешь, – произнес он, чувствуя, что ловушка может в любой момент захлопнуться. Удостоверившись, что Лиам чувствует себя неплохо, Зейн вызвал к нему медбрата с обедом и вышел из палаты, намереваясь продолжить обход пациентов. В коридоре он столкнулся нос к носу с Адамом, который давно должен был покинуть больницу. Разница сразу бросилась в глаза. Адам на ринге казался наглым и самоуверенным, воинственным и местами даже жестоким, но тот, кого Зейн видел сейчас, больше походил на измученное тяжелой судьбой привидение. Его глаза лихорадочно бегали, цепляясь за всё подряд, и несмотря на то, что он был значительно выше Зейна, Адам выглядел съежившимся и напуганным. – Доктор Малик? – А я думал, что Вы ушли, – спокойно произнес Зейн, отходя подальше от двери. Адам последовал за ним, точно его вели на поводке. – Нет, ребята ушли без меня, а я задержался, чтобы поговорить с Вами, – заламывая пальцы, произнес спортсмен. – Всё очень плохо, так ведь? – Как Вам сказать... – Скажите честно, – почти потребовал громила, но тут же съежился, точно боясь, что слова нанесут ему серьезный удар. Зейн окинул собеседника внимательным взглядом. Его кровь всё ещё была «рыбьей», но почему-то причинять боль коллеге Лиама он не желал. В мире рестлинга не было настоящей вражды. От победы одного выигрывали все, и сейчас, похоже, друзья Лиама совсем не радовались из-за того, что у них появилась возможность подняться по карьерной лестнице. – Ходить он будет. – А ринг? – тяжело дыша, спросил Адам. – Нет, это исключено, – покачал головой Зейн и, наконец, остановился. – Если бы его доставили сюда после первого матча, я быстро исправил бы это. Но после падения... – Я могу заплатить, – быстро и очень тихо сказал Адам, наклоняясь к Зейну. Кажется, он хотел схватить Малика за плечи, но вовремя сдержался, взглянув на свои огромные ручищи. К его лицу прилила кровь. – У меня есть деньги, правда. Назовите любую сумму. Если нужно, мы всей федерацией скинемся. Пожалуй, это был первый раз, когда Зейну предлагали взятку, да ещё такую крупную. Возможно, стоило бы оскорбиться, ведь Малик никогда не бросил бы пациента на произвол судьбы, лишь потому что ему не заплатили, но Зейн понимал, что друг Лиама цепляется за последнюю соломинку. Ему проще поверить, что всё можно купить, чем в то, что его друг никогда больше не сможет выступать. – К сожалению, дело не в деньгах. Я уже сделал всё, что мог в этом случае. Если бы нужна была ещё одна операция, я бы сделал её и бесплатно, лишь бы вернуть этого парня на ринг. Мне не безразлично, – неожиданно для себя, признался Зейн. Он не сумел добавить: «не только, как врачу», но Адам посмотрел на него с пониманием и прислонился спиной к стене. – Никакой надежды? – спросил он внезапно осипшим голосом. Звук напоминал испортившуюся пароходную сирену. – Надежда есть всегда, – искренне сказал Зейн. Адам бросил на него быстрый взгляд. – Иногда случаются чудеса. Но если я попрошу его верить в чудо, то зря обнадежу. Это его убьет. – Лиам — борец, – упрямо произнес Адам. Слезы катились по его щекам и терялись в темной бородке. Массивный нос покраснел. – Прежде всего он — энтертейнер, а это куда важнее, – сказал Зейн. Сказал, потому что действительно так думал. Адам оттер слезы, вытащил из кармана салфетку и громко высморкался. В его руках салфетка выглядела почти крошечной, и Зейн, наверное, засмеялся бы, но ему было очень тяжело на это смотреть. У его прежних пациентов тоже были семьи, друзья, возлюбленные, но Зейн всегда знал, в чем заключается его миссия. Никак не в том, чтобы хлопать по плечу и сочувствовать — в том, чтобы лечить. Глядя на напарника Лиама, Зейн словно чувствовал его присутствие, и слова Адама оживали у него на глазах, как кино, которое он уже смотрел. – Мы с ним по таким помойкам выступали, Вы себе представить не можете, доктор, – сказал Адам, и вновь из его глаз хлынули слезы. – И всё равно это было удивительно. Кому-то мы сразу понравились, кто-то нас ненавидел, но люди часто подходили, чтобы поговорить с нами, и мы были в восторге от этого. Прошли годы, прежде чем мы научились ловить друг друга, работать на микрофоне... Иногда люди даже в другие города ездят, чтобы посмотреть на нас. Наша боль — их боль, их восторг — это наш восторг. Чем громче они кричат наши имена, тем выше хочется прыгнуть. Но каждый раз, когда ты прыгаешь, тебе хочется верить, что кто-то внизу поймает. Это был наш матч с Лиамом, – рыдания этого громилы напомнили Зейну, как гудят киты. – Это я его не поймал. А теперь Вы говорите, что и он меня никогда не поймает. Простите, доктор, – Адам закрыл лицо рукой. – Я просто никогда не смогу это принять, вот и всё. Спасибо Вам, что выслушали. Хорошего дня. – И Вам хорошего дня, – успел сказать Зейн, прежде чем громила скрылся в лифте. Теперь уже у Малика не было никаких сил. Он не чувствовал в своем теле ни костей, ни мышц, ничего такого, что поддерживало бы его. Зейн двигался, как вареный, ориентируясь больше на инстинкты, и оставшихся пациентов проверял на автомате, полностью погруженный в свои мысли. Если бы он только хоть что-то мог сделать, но не замотать же колено Лиама клейкой лентой, чтобы чашечка больше не могла выскочить, не прибить же доску к его позвоночнику, чтобы предотвратить перелом! И если позвоночник уже функционировал нормально, и просто требовал большого количества времени на восстановление, то колено по прежнему тянуло Лиама камнем вниз. Когда Малик вошел в ординаторскую, на нем лица не было. Ему не хотелось отдыхать, но он и не чувствовал, что может работать. Возможно, с костями и мышечной тканью из него исчезло и ещё что-то. – Я назвал постановой то, что... они зовут жизнью, – произнес Зейн, тяжело опускаясь на диван. – Жизнь и есть постанова, – сказал Найл, устало растирая височную кость. – Одна большая дефолтная постанова. Зейн лишь покачал головой. Он думал о Лиаме, и ему становилось хорошо. Он думал о колене Лиама, и ему становилось плохо. Обычно Малик был уверен в себе и в диагнозе, который он ставил, но на сей раз ему хотелось по крупному ошибиться и опозориться перед всем коллективом. Он даже посоветовался с коллегами, показал им снимки и под видом профилактики привел их на осмотр, однако все в отделении травматологии, как один, заявили, что Зейн поставил диагноз верно. Солидарны они были и с тем, что о выступлениях Лиам должен был забыть навсегда. Рассказывать о случившемся Зейн не стал — Лиам и сам всё понял, когда Малик привел в его палату посторонних врачей. Он тоже ничего не произнес вслух, но его глаза, за которыми пряталась темнота, смотрели на него с пониманием и болью. Зейн хотел сделать хоть что-то, будто мало было того, что он постепенно толкал Лиама к возможности снова ходить. Этого действительно было слишком мало для того, кто жил на пике возможностей. Зейн чувствовал вину. За то, что не мог вернуть Лиаму ринг, и за то, что украдкой смотрел на него, когда Пейн отворачивался. За то, что думал о нем, когда у него были выходные, и за то, что стащил с подоконника его антистрессовый шарик в виде баскетбольного мяча и подолгу сжимал его в кармане, находясь в ординаторской. – Как чувствуешь себя после массажа? – спросил Зейн, проходя в палату Лиама. Цветов и корзинок с шариками в ней стало меньше — Пейн попросил друзей не превращать его палату в девчачью комнату, но всё равно было много желающих напомнить о себе и о том, что его любят и ждут. – Смотри, док, – изрядно окрепший Лиам подкатился к нему и с заметным усилием согнул и разогнул ногу. Его лицо перекосилось от боли, однако губы дернулись в кривой горделивой ухмылке. Он снова двинул ногой. – Смотри. – Прекрати, – Зейн подошел ближе и чуть было не положил руки на покрасневшую ногу Лиама. – Сейчас колено обратно выскочит — ещё ничего не зажило толком. – Но получается же, получается, – упрямо произнес Лиам, в очередной раз дернув коленом. Зейн отвел глаза, чувствуя, что глаза уже предательски горят. – Док, ну посмотри на меня. Посмотри, пожалуйста. Малик уже почти ничего не видел. Одно неосторожное движение, и ничто не спасло бы его от слез, собравшихся в глазах. – Зачем? – еле слышно спросил он. – Посмотри, – попросил Лиам. Зейн подавил судорожный вздох и повернул голову. Его щеки обожгли горячие капли. Он не видел того, что Лиам ему показывает, но чувствовал боль, от которой хотелось сбежать. Спрятаться. Исчезнуть. – Ты из-за меня плачешь, да? – Лиам подъехал ближе и взял его за руку. Зейн не смог одернуть свою ладонь — ему стало так приятно, хотя в горле всё ещё неприятно пек ком горя. – Всё будет хорошо, Зейн. Правда. Он впервые назвал его по имени, и Зейн почему-то почувствовал себя настоящей бестолочью. – Это я должен говорить, – произнес Малик и совсем непрофессионально вытер мокрый нос рукавом. – Ничего ты не должен, – Лиам сжал его пальцы и решительно тряхнул за руку. – Хочешь сесть ко мне на колени? Зейн засмеялся, и слезы, что еще не успели высохнуть, вновь покатились друг за другом. Ему хотелось, чтобы его сердце стучало чуть менее резво, тогда он не чувствовал бы себя так глупо, однако если бы Лиам сейчас отпустил его руку, Зейн, наверное, просто развалился бы на части. – Ты заинтересован в том, чтобы снова начать ходить? – спросил Зейн, стараясь звучать строго, но его голос выдавал в нем руины, и ему пришлось сесть напротив Лиама, чтобы не упасть, подорвав тем самым свой авторитет. – Тогда лучше тебе никого не сажать на свои колени, по крайней мере, пока. – Ты с кем-нибудь встречаешься? – серьезно спросил Лиам, наблюдая за тем, как Малик решительно вытирает слезы. В последний раз Малик плакал так давно, что даже не мог вспомнить, было ли это по настоящему. Это было непривычно и совсем не принесло обещанного облегчения, хотя, как врач, он прекрасно знал, что эффект может проявиться не сразу. По крайней мере, его больше не трясло. – Нет. – Я не был уверен, – произнес Лиам, поглаживая его руку большим пальцем. – Медбрат сказал, что ты часто бываешь в компании одного хирурга. – Сплетничаешь обо мне с медбратом, – Зейн улыбнулся, чувствуя себя немного взволнованным. – Это мой друг. Мы начали стажировку в этой больнице, да так и остались здесь. Я Вас познакомлю. Он всегда защищал тебя, когда я на тебя ругался. – Сплетничаешь обо мне с коллегой-врачом, – ответил Лиам, возвращая улыбку. Такую улыбку, какой Зейн раньше никогда не видел. Ни у кого на свете и даже у самого Лиама. Почему-то глядя на эту улыбку, Малик слышал, как хлопают крылья невидимых птиц. Возможно, это были ставни, через которые пробивался свежий ветер. Что бы это ни было, оно уже прорвалось внутрь. Малик чувствовал это в себе. – Всё внутри меня говорит, что нужно бежать, – честно сказал Зейн. – А я не могу. – Почему? – спросил Лиам. – Потому что там порог, и ты в кресле не сможешь через него перемахнуть, когда будешь меня догонять. Лиам рассмеялся, и они потянулись навстречу друг другу, охваченные единым порывом, внезапным и стремительным, как сигнальная ракета. Зейн не думал, что хотел этого поцелуя, но всё внутри него, оказывается, знало и стремилось к Лиаму, чтобы получить желанное. «А я ведь люблю его», – успел подумать Зейн, прежде чем всё в его сознании слилось в единую субстанцию. И пусть сам Зейн не был способен сделать сальто, его сердце выписывало один финт за другим. И Лиаму не нужно было рисковать собой — поцелуй кружил голову лучше любого трюка, который он когда-либо выполнял в своей жизни. Взлет — падение, взлет — падение, они оказались вовлечены в ошеломительный водоворот, от которого трепетало всё, каждая частичка тела. Когда они отстранились друг от друга, мысли Зейна всё так же хаотично стукались друг об друга, но всё было правильно, естественно и необходимо. Малик уже не мог себе представить свою жизнь без этого поцелуя. – А как это будет? – спросил вдруг Лиам. – В смысле? – уточнил Малик, переводя на него непонимающий взгляд. Лицо у Пейна было совершенно непроницаемое. – Ну, я про секс, – Лиам развел руками. – Если ты сейчас не можешь сесть ко мне на колени, а я не могу встать, тогда... – Боже, Лиам, – Зейн закрыл лицо ладонями, но в груди было очень тепло, даже жарко, и он просто таял в этом ощущении, несмотря на то, что Пейн неожиданно сумел застать его врасплох. – Зачем ты так со мной? – Потому что ты мне нравишься, – Лиам решительно покатился к выходу, оставляя Зейна в недоумении. – Ну же, помоги мне с порогом. Хочу подышать свежим воздухом. Ты сам сказал, мне нужен кислород. Улыбнувшись, Зейн помог ему выехать из палаты, но не отпустил ручки кресла, желая следовать за Лиамом дальше. Только сейчас, находясь за его спиной, Малик заметил крошечный хвостик, который Пейн собрал из отросших волос. Что-то, чего в жизни Лиама раньше не было. Незначительное, но новое, приобретенное. Малик бегло коснулся мягких, как свежескошенная трава, волос. – Может, с моей жизнью ещё не кончено, – сказал Лиам, когда Зейн покатил его по коридору к лифту. – Может, я когда-нибудь снова научусь дышать. – Ты научишься, – кивнул Зейн, не замечая, что на его губах появляется улыбка. – Дышать, ходить, бегать, а потом — не знаю, сколько времени на это понадобится — ты полетишь. Обязательно полетишь. Выше деревьев, зданий, облаков. Прямо к солнцу. – Прямо к солнцу, – повторил Лиам, и ему, наконец, стало легче.